Миллионы Стрэттон-парка - Дик Фрэнсис

Для Ханны, как и для Кита, такой совет был невыполнимым. К моему облегчению, моя сводня сестра совсем не походила на нашу общую мать, чего я так боялся. Я боялся увидеть ненавидящие меня глаза, взирающие с зеркального отражения любимого лица. Она походила на Кита, такая же высокая, светловолосая, с хорошей фигурой и в данный момент с таким же побелевшим от ярости лицом.

— Как вы посмели! — ее всю трясло. — У вас есть совесть?

— У меня есть акции.

— А не должно бы! — взорвался Кит. — И с какой это стати понадобилось отцу давать Мадлен акции, я так и не пойму.

Я воздержался от того, чтобы указать ему, что он великолепно знает, почему. Лорд Стрэттон дал акции Мадлен, своей невестке, потому, что знал причину, по которой она ушла от Кита. После смерти матери, разбирая ее бумаги, я нашел старые письма от ее свекра, в которых он писал, что очень сожалеет, очень ее уважает, о том, что позаботится, чтобы она не чувствовала финансовых затруднений, не страдала из-за денег, так как пострадала физически. Примирившись с поведением своего сына на людях, для света, он от себя лично не только дал ей акции «на будущее», но и выделил крупную сумму, на проценты от которой она могла безбедно существовать. За это она обещала никогда не рассказывать о поведении Кита и, главное, не трепать имя Стрэттонов в позорном бракоразводном процессе. Старик писал ей, что понимает, почему она отказалась от Ханны, появившейся на свет в результате «сексуальных приставаний» его сына. Он писал, что позаботится о ребенке. Он желал моей матери «всего самого лучшего».

Развелся с моей матерью позже сам Кит — за нарушение супружеской верности с пожилым иллюстратором детских книг Лейтоном Моррисом, моим отцом. За этим последовал счастливый брак, продлившийся пятнадцать лет, и только на пороге смерти от рака мать заговорила о Стрэттонах и во время бесконечных бессонных ночей раскрыла мне душу, рассказав о своих страданиях и преклонении перед лордом Стрэттоном. Только тогда мне стало известно, что я получил образование на деньги лорда Стрэттона и окончил архитектурный колледж тоже за его счет.

После ее смерти я написал ему письмо с благодарностью за все, что он для меня сделал. Я до сих пор храню его ответ.

«Мой дорогой мальчик!

Я любил твою мать. Надеюсь, ты доставлял ей ту радость, которую она заслужила. Спасибо за письмо, но больше не пиши.

Больше я ему не писал. На его похороны я послал цветы. Будь он жив, я бы ни за что не стал вмешиваться в дела его семьи.

После того как были названы Конрад, Кит, Марджори Биншем и конрадовские отпрыски Дарт и Ребекка, оставались двое мужчин, имена которых были мне пока не названы. Один, лет под пятьдесят, сидел между миссис Биншем и пустым стулом Кита, я попробовал догадаться, кто это.

— Извините, — сказал я, наклонившись вперед, чтобы привлечь его внимание, — вы… Айвэн?

Младший из троих сыновей старого лорда, своей бычьей комплекцией больше напоминавший Конрада, чем Кита, похожего на борзую, наградил меня тяжелым взглядом и ничего не сказал в ответ.

Дарт весело проговорил:

— Мой дядя Айвэн, как вы изволили сказать. Напротив него его сын Форсайт, мой двоюродный брат.

— Дарт! — раздраженно накинулся на него Кит. — Помолчи.

Дарт повернулся к нему с наигранно невинным выражением на физиономии, видно было, что он нисколько не испугался. Я подумал, что наиболее безразлично отреагировал на мое присутствие Форсайт, сын Айвэна. То есть он меньше других принял это к сердцу, и по мере того, как шло время, становилось все более ясно, что я интересую его не как достойный сожаления сводный брат Ханны, а как неизвестная величина в расчетах с акциями.

Молоденький, тщедушный, с узеньким подбородком и темными беспокойными глазами, похоже, он не пользовался у остальных уважением. За все время нашего заседания никто не спросил его мнения, а когда он все-таки высказывался, его отец, Айвэн, не давал ему говорить. По-видимому, Форсайт и сам считал, что так и должно быть, и, наверное, не без оснований.

Нехотя примирившись с неизбежным, Конрад с досадой проговорил:

— Давайте вернемся к нашему совещанию. Я собрал его…

— Я собрала его, — едко поправила его тетя. — Вся та свара, которую вы подняли, просто смешна. Лучше займемся делом. На нашем ипподроме скачки продолжаются вот уже почти девяносто лет и будут продолжаться, как и было раньше, и поставим на этом точку. Хватит препираться. Конец.

— Ипподром умирает у нас на глазах, — нетерпеливо возразила Ребекка. — Вы совершенно не представляете, что такое современный мир, который нас окружает. Простите меня, если это вас огорчает, тетя Марджори, но вы с дедушкой давно уже отстали. Нужны новые трибуны и вообще совершенно новый подход, а вот чего абсолютно не нужно, так это старый пень полковник на месте управляющего и неповоротливая черепаха вместо секретаря скачек, которая даже не может поставить на место какого-то врачишку.

— Слово доктора важнее, — заметил Дарт.

— А ты заткнись, — накинулась на него сестра. — У тебя кишка тонка участвовать в скачках, а я скакала почти на всех ипподромах у нас в стране, и я тебе скажу, что наш настолько старомоден, что это уже ни в какие ворота не лезет, а он, между прочим, называется и моим именем, надо мной уже начинают смеяться, и вообще он уже просто провонял насквозь. Если ты не видишь или не хочешь этого видеть, тогда я за то, чтобы загнать его сразу за ту цену, которую нам за него дают.

— Ребекка! — устало оборвал ее Конрад, словно ему уже надоело слышать от дочери эти слова. — Новые трибуны нам нужны. Мы все с этим можем согласиться. И я заказал проект…

— Ты не имел права делать этого, — уведомила его Марджори. — Выброшенные на ветер деньги. Наши старые трибуны построены очень крепко и могут прослужить еще долго. Нам не нужны новые трибуны. Я полностью отвергаю эту идею.

Кит проговорил со злорадством:

— Архитектор, любимец Конрада, уже несколько недель шмыгает по всему ипподрому. Он сам его нашел и привел сюда. Ни с кем из нас не советовался, и я из принципа против новых трибун.

— Ха! — воскликнула Ребекка. — А где, по-вашему, должны переодеваться женщины-жокеи? В закутке размером с чуланчик в женском туалете. Очень мило.

— Не было гвоздя к подкове, — пробормотал Дарт.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Ребекка.

— Я имею в виду, как в той поговорке, что не было гвоздя к подкове, и проиграли битву, так и здесь, — лениво протянул ее брат, — мы потеряем ипподром ради женских прихотей.

Она не очень разобрала смысла слов брата и решила поберечь силы и не вступать в перебранку, а просто сделала вид, будто не видит и не слышит его.

— Нужно немедленно продавать, — загорячился Кит, продолжая вышагивать по комнате. — Рынок отличный. Суидон продолжает разрастаться. Промышленная зона уже подступила к границам ипподрома. Продавать, вот что я скажу. Я уже справлялся у местных дельцов, занимающихся развитием города. Один из них согласился изучить…

— Что ты сделал? — вытаращил на него глаза Конрад. — И ты тоже ни с кем не посоветовался. А так ничего не продают. Ты же ничего не смыслишь в коммерческих сделках.

Кит ответил обиженным тоном:

— Я знаю, что, если хочешь что-нибудь продать, нужна реклама.

— Нет, — решительно произнес Конрад. — Мы ничего не продаем.

— Это хорошо для тебя, — вспылил Кит. — Тебе досталось почти все состояние отца. Это несправедливо. И никогда не было справедливым оставлять почти все старшим сыновьям. Отец был безнадежно старомодным. Может быть, тебе не нужны деньги, но никто из нас почему-то не молодеет, и я настаиваю, чтобы мы получили наш капитал сейчас.

— Потом, позже, — с силой произнесла Ханна. — Продавать, когда станет меньше земли на продажу вокруг. Подождать.

Конрад веско произнес:

— Твоя дочь, Кит, опасается, что если ты заберешь свой капитал сейчас, то разбазаришь его, и ей ничего не останется в наследство.

По лицу Ханны было видно, что он попал не в бровь, а в глаз, и что ей страшно неприятно, что ее сокровенные мысли были так нелицеприятно раскрыты.

— Ну, а ты, Айвэн? — обратилась к нему тетя. — Все еще по-прежнему ни на что не можешь решиться?

Айвэн никак не отреагировал на колкость, даже если и понял, что это колкость. С обстоятельным видом он кивнул.

— Подождать и посмотреть, — сказал он. — Это самое лучшее.

— Ждать-подождать, пока подойдет случай, — ядовито выдавила из себя Ребекка. — Ты этого хочешь, что ли?

Как бы оправдываясь, Айвэн сказал:

— Почему ты всегда такая резкая? Чего плохого в терпении?

— Бездействии, — поправила она. — Не принимать никакого решения так же плохо, как принять неверное решение.

— Чепуха, — сказал Айвэн.