Египет - Михаил Задорнов

На обратном пути я оступился три раза. Причем один из них так сильно, что чуть не вывихнул ногу. Это означало, что Господь мне простил только половину грехов. Но я особенно не расстраивался. Во-первых, и это уже было немало. Во-вторых, кто-то из мудрых сказал: нашего человека надо уважать уже хотя бы за его намерения, потому что все равно у него ничего не получится. А намерения у меня были.

У подножья горы нас всех ждал открывающийся в девять часов монастырь святой Екатерины. Но это уже была не столько Вера, сколько Церковь. Со своими торговыми лавками, в которых можно было купить иконы новые, иконы старые, кресты, освященные на горе, какие-то талисманы. Хотя еще Иисус учил: "Уберите торговцев из храма". Все-таки мы еще не научились слушать проповеди. Как настоящий представитель нашего неискоренимого язычества, я купил себе все, что и подобает туристу. Посмотрел на самое святое место намоленную дырку в полу, под которой до сих пор якобы цветет куст неувядающей неопалимой купины. Взглянул на мироточащие иконы. Словом, на все те чудеса, которыми славен монастырь. Ведь без чуда любой монастырь - как женщина без сережек и без колец. Еще пытался прочитать по-арабски охранную грамоту, выданную Мухаммедом. Слышал, как стоящие сзади русские были недовольны тем, что Мухаммед писал так неразборчиво и не по-нашенски.

Если бы я был в этом монастыре до восхождения, он бы меня, конечно, поразил. И своими крепостными стенами, и мироточащими иконами. Но теперь даже лица монахов этого монастыря казались какими-то полноватыми, и не очень верилось, что они постятся. У некоторых при виде хорошеньких женщин оживлялись взгляды. Да, это была церковь, а не вера. Но многим и она была нужна. Она делала свое дело, очень православное. Многие ведь еще боятся общения с небом напрямую. Им необходим посредник.

Самым худощавым православным монахом в этом монастыре оказался наш монах из Пермского мужского монастыря. Он был похож на Алешу Карамазова, во всяком случае, именно таким я представлял героя Достоевского. У него были глаза человека, которому удалось уравновесить соотношение между потребностями, обязанностями и удовольствиями. Глаза человека, который умеет получать удовольствие не столько от удовлетворения потребностей, сколько от выполнения обязанностей. Они напоминали маленькие голубенькие чашечки весов, тоже находящиеся в равновесии.

Я признался ему, что на обратном пути с горы три раза оступился и один раз чуть не сломал ногу. Монах серьезно задумался и, глядя на меня все тем же светлым, очищенным взглядом, сказал:

- Вы очень злой бываете на сцене.

После такой фразы пришлось задуматься мне. Но я попытался все-таки оправдаться:

- Да, я злой. Но на предателей.

Монах снова задумался:

- Может быть, - сказал он, теребя бороду и скорее размышляя вслух. Может быть, тогда вы и правы. Есть такие строчки в Псалме (он назвал номер Псалма): боритесь всегда против врагов Господа, но никогда не боритесь против врагов своих.

И все-таки моя главная мечта не сбылась. Да, я побывал во многих исторических музеях, насмотрелся на бесконечные развалины. Узнал много новых слов: мастаба, россецкий камень. И даже выучил, как мое имя записывается в древнеегипетских иероглифах. Еще валялся, глядя на космос ночью между барханами у бедуинов. Любовался вечной тишиной подводного мира. Чувствовал себя частичкой мировой души на горе Моисея. Может быть, даже отмолил часть грехов, а пирамиды так и остались неразгаданными.

Возвращаться в Египет мне по-прежнему не хотелось. Потому что Египет замечательная страна, но в ней есть существенный недостаток для меня арабы. Впрочем, так можно сказать про любую страну. В Америке очень раздражают американцы, в Германии слишком много расплодилось немцев. Италия была бы значительно честнее без итальянцев. А если из Франции убрать французов, Париж был бы идеальным городом мира. Единственная страна, которой не подходит эта метафора, - Россия. Если из нее убрать русских, то останется одна скучная грязь. А с населением грязь все-таки вперемешку с веселухой. Что и есть Россия!

То ли на меня и впрямь подействовало восхождение и я стал менее серьезно, чем раньше, относиться к себе, истрепав в клочки шорты Ферре и разбив очки Гуччи, то ли ко мне повернулся наконец сам бог Ра за мои светлые намерения, но в последние дни мне чертовски повезло. Впрочем, "чертовски" слово неправильное, грубое. Хотя интересно, почему люди говорят "чертовски повезло" или "чертовски красив", а также "дьявольски красив" или "дьявольски умен". Почему не говорят: "по-божески умен" или "по-божески красив". Наверное, потому, что красота из тех же закромов, что и нефть. И везет только тем, кто к этим закромам допущен. Что ни говорите, а по части выражений наш народ умен. Причем чертовски!

Поэтому мне не повезло. Нет! Мне бог Ра сделал подарок. Прислал от имени какого-то захолустного местного турбюро гида, очень не похожего на предыдущих. Молодой, неживотастый, веселый, не почесывал себя в области паха, как это постоянно делают арабы прямо на улицах. Он был похож на фрагмент древних фресок. И действительно оказался не арабом, а коптом. Потомком тех древних настоящих египтян, которые еще сохранились в Египте и которые делают вид, что дружно живут с арабами. Его глаза не играли в прятки. С арабами его роднило только то, что его мама тоже училась в Москве и до сих пор, как он сказал, тащится от русской литературы и сейчас читает Пелевина. Она до сих пор любит Россию настолько, что он очень удивлен, как он оказался коптом арабским, а не коптом русским.

Он очень неплохо говорил по-русски, хотя в России ни разу не был. Но уже знал такие слова, как "разборка", "новый русский", "развести", "лох". Видимо, мама зачитывала ему вслух страницы из Пелевина. Он даже знал выражение "в натуре". Правда, пристраивал его в своей речи совершенно не к месту. Например, спрашивал меня: "Как вас, в натуре, звать?".

Он сказал мне, что русские туристы ему очень нравятся, они веселые и неизвестно, что от них, в натуре, можно ожидать. Однако в последнее время эта черта начала его пугать и порой он чувствует себя лохом. Хоть и знает, что такое, в натуре, новый русский, но не всегда еще знает, как с ними надо, в натуре, обращаться.

Мы совершили с ним этакий бартер. Я рассказал ему то, что считал нужным, о новых русских, обучил новым словам и словосочетаниям, типа "колбасить в кислоте", "дуть в уши". Попытался научить распальцовке. Объяснил, что и в русской речи появились, как и в английской, определенные и неопределенные артикли. Неопределенный - "типа", а определенный "конкретно".

За это копт поведал мне тайные слова, после которых даже арабы с бусами должны были меня уважать настолько, чтобы бежать от меня восвояси. Я не знаю, что означали эти слова. Их было, видимо, так же трудно перевести на русский, как объяснить арабам, что означает наше выражение "лохматить бабушку". Похвастаюсь только тем, что уже через два дня я научился произносить их почти без акцента. Арабы застывали вместе со своими ювелирными изделиями в руках, превращаясь в монументы самим себе. Провожали меня взглядом, в котором сквозь ненависть просачивались уважение и непонимание: как это - иностранец, а не лох? Я считаю, израильтянам надо эти слова преподавать детям уже в начальной школе.

Забегая вперед, скажу, что мой новый молодой друг вскоре похвалил меня. Он отметил мое хорошее чувство юмора и даже сказал, что мне надо быть юмористом. Еще сказал, что я, в натуре, не новый русский, потому что я ни разу не попросил его отвести в ювелирный магазин или в бутик, где самые дорогие вещи, и не спрашивал у него в историческом музее, с кем договориться, чтобы купить что-нибудь из сокровищницы Тутанхамона. Но главное, его поразило то, что я в последний день пребывания в Египте попросил его свозить меня к пирамидам, хотя один раз уже их видел. Вообще мои просьбы его сильно удивляли. Например, пообедать в истинно арабской забегаловке, куда заходят самые нищие арабы или съездить всего лишь на один вечер из Каира на то место, где стоял Александрийский маяк. И это вместо обычных для русских банкетов. "Нет, вы не новый русский, - закончил он свое признание. - Не надо мне, типа, дуть в уши. Я, в натуре, не лох".

И мы отправились с ним к пирамидам!

Вечерело, солнце уже обогревало пустыню нехотя. Оно устало и готовилось к отдыху. Поэтому остывало быстро, как электрическая плитка, которую выключили. Нехотя вез нас и таксист.

- Уже поздно, -объяснил он. - Вас не пустят.

- Куда не пустят? - спросил я не без иронии. - В пустыню?

- Да, ворота в нее закрываются в пять! - без иронии отвечал таксист.

Мой копт смотрел на проблему более оптимистично. Он знает охрану и договорится. Его волновало только то, что погода начинает быстро портиться. Поднимался ветер, который в литературе обозначается обычно словом "нехороший". Я бы сказал точнее - нервный. Даже с дороги было видно, как он закручивает в пустыне песочные вихри.