Фаина Раневская - Матвей Гейзер

Но вернемся снова к ранним годам жизни Раневской.

Итак, вскоре после знакомства, весной 1918 года, Раневская отправилась вместе с Павлой Вульф в Крым, в Симферопольский городской театр, прежде называвшийся Дворянским. Теперь это имя ушло в прошлое, как и прежняя фамилия Фаины. Отныне и навсегда не только на театральных афишах, но и в документах она стала Раневской. Мы не знаем, что стало главной причиной этого — желание приобрести более благозвучную и театрально звучащую фамилию, любовь к Чехову или стремление спрятать от греха подальше родство с богачом Фельдманом, которого на юге России многие знали. Быть может, это посоветовала Фаине мудрая Павла Леонтьевна, хотя сама она почему-то так и не стала менять свою иностранную фамилию, от которой немало натерпелась.

Не только в судьбах, но и в характерах Вульф и Раневской было немало общего. Театром они были увлечены еще с раннего детства. Из воспоминаний Павлы Вульф: «Мое первое „выступление“ на сцене… мне было около пяти лет… Я изображала капризную, упрямую маленькую девочку… роль моя заключалась в… капризном крике… Помню все свои ощущения на сцене — радостный восторг… Мой крик покрывал смех публики, но я… чувствовала, что это относится ко мне, и это было мне приятно… Этот момент определил мою судьбу. После этого спектакля, когда спрашивали меня, кем ты будешь… всегда отвечала „актрысой“».

Из воспоминаний Раневской: «Я переиграла все роли, говорила, меняя голос… Была и ширма, и лесенка, на которую становилась. Сладость славы переживала за ширмой. С достоинством выходила раскланиваться… В детстве я увидела цветной фильм… возможно, сцену из „Ромео и Джульетты“. Мне 12 лет. По лестнице взбирался на балкон юноша неописуемо красивый, потом появилась девушка неописуемо красивая, они поцеловались, от восхищения я плакала, это было потрясение № 2. Возвратясь домой, я кинулась к моему богатству — копилке в виде фарфоровой свиньи, набитой мелкими деньгами… В состоянии опьянения от искусства, дрожащими руками схватила свинью и бросила ее на пол, по полу запрыгали монеты, которые я отдала соседским детям. В ту ночь я не спала».

Детство Вульф было так же окрашено переживаниями, как детство Раневской. Дочь небогатого юрьевского студента, фламандца по происхождению, и помещицы Псковской губернии, Павла Вульф родилась 19 июля 1878 года. Вскоре ее родители переехали из Порхова в Псков, и здесь на них обрушилось несчастье — тяжелая болезнь отца, обрекшая его на бездействие: «Он страдал неизлечимой болезнью и мог передвигаться только в кресле, на колесах… Он никогда не жаловался, и в те немногие часы, когда ему делалось лучше, шутил. Отец никогда не наказывал нас, не повышал голоса, но только огорчался, и это было страшнее наказания». Отец Павлы Вульф прекрасно играл на скрипке и не расставался с ней до конца дней своих: «Вдруг звуки оборвались, скрипка замолкла, я побежала в комнату отца — он сидел в своем кресле, опустив скрипку, и тихо плакал. Это было незадолго до его смерти».

Свой театр Павла Вульф создала еще в детстве. Вместе с братом и сестрой она инсценировала «Бежин луг» Тургенева. И еще один спектакль на всю жизнь запомнился Павле Вульф: в день маминых именин, отмечавшихся в имении родственников около Порхова, была поставлена пьеса В. Крылова «Сорванец»: «Я играла внучку. Мне очень нравилась роль… С каким трепетом готовилась я к роли… На спектакль съехалась масса знакомых… Мой труд, моя увлеченность ролью не пропали даром и принесли успех. Мое исполнение было неожиданностью для всех… У меня радостно билось сердце и я решила: буду актрисой непременно. Играть на сцене — это несравнимое ни с чем счастье».

Но вернемся снова к тому дню, когда Павла Леонтьевна вынуждена была покинуть Ростов. Сегодня трудно объяснить, чем она руководствовалась, — скорее всего, в ту пору до Москвы добраться было невозможно, а Крым сулил какие-то надежды. И Павла Леонтьевна вместе с дочерью и Раневской отправилась на пароходе в Евпаторию. Там у нее появилась возможность «немного отдохнуть и поправить пошатнувшееся здоровье моей маленькой дочери». И хотя к тому времени у Вульф был подписан договор на зимний сезон 1918/19 года в Ростове вернуться в город оказалось невозможно. Павла Леонтьевна собрала труппу в Евпатории, а потом вся она перекочевала в Симферополь. Заметим, что в обоих этих городах с театром познакомился и поддерживал дружбу тогда еще совсем молодой, но уже известный поэт Илья Сельвинский. Влюбчивый «донжуанистый» по натуре, он уделял внимание всем актрисам театра, не исключая и Вульф с Раневской. В те годы он написал немало стихов о Гражданской войне. Вот отрывки из его стихотворения «В нашей биографии»:

Мы, когда монахи (помните?) бабахали.Только-только подрастали, среди всяких «но»,И нервы наши без жиров и без сахараЛущились сухоткой, обнажаясь, как нож…

И едва успев прослышать марксизм,Лишенные классового костяка,Мы рванулись в дым  по степям, по сизым.Стихийной верой своей истекать…

Мы путались в тонких системах партий,Мы шли за Лениным, Керенским, Махно,Отчаивались, возвращались за парты,Чтоб снова кипеть, если знамя взмахнет.

Прошли годы, и в 1947 году Сельвинский подарил Фаине Георгиевне свою книгу «Крым. Кавказ. Кубань» сделав на ней надпись: «Большому художнику. Фаине Георгиевне Раневской — в память нашей евпаторийской юности».

Фаина Раневская вступила в труппу театра после дебюта в роли Маргариты Кавалини в пьесе Э Шелтона «Роман». Павла Вульф вспоминала: «Я готовила ее к дебюту, занималась с ней этой ролью. И потом в течение всей творческой жизни этой замечательной актрисы все ее работы я консультировала и была строгим, но восхищенным ее огромным талантом педагогом. Работая над ролью Кавалини с Раневской, тогда еще совсем молодой, неопытной актрисой, я почувствовала, каким огромным дарованием она наделена. Но роль Маргариты Кавалини, роль „героини“, не смогла полностью раскрыть возможности начинавшей актрисы».

В тот же первый сезон в Крыму Фаина Раневская сыграла роль Шарлотты в «Вишневом саде» Чехова, и сыграла, говоря словами П. Л. Вульф, «так, что это в значительной мере определило ее путь как характерной актрисы и вызвало восхищение ее товарищей по труппе и зрителей». Итак, истинный дебют восходящей звезды Раневской состоялся в роли Шарлотты, английской гувернантки.

Не будем гадать сегодня, что привлекло Раневскую в этой роли. Как пишет М. Розовский: «Шарлотта — вовсе не украшение пьесы, хотя ее всегда играют как украшение… Она призвана в свиту как дьявольское начало. Гувернантка из нее никудышная, можно было бы и выгнать, но она необходима Раневской — без Шарлотты ей скучно… Шарлотта — знак игры, поверхностной развлекательности».

И хотя после Крымского театра она больше к этой роли не возвращалась, именно Шарлотта «привела» ее на большую сцену. Из воспоминаний Павлы Вульф: «Как сейчас вижу Шарлотту — Раневскую. Длинная, нескладная фигура, смешная до невозможности и в то же время трагически одинокая. Какое разнообразие красок было у Раневской и одновременно огромное чувство правды, достоверности, чувства стиля, эпохи, автора! И все это у совсем молоденькой, начинавшей актрисы. А какое огромное актерское обаяние, какая заразительность! Да, я по праву могла тогда гордиться своей ученицей, горжусь и сейчас ее верой в меня как в своего педагога. Эта вера приводит ее ко мне и по сей день со всеми значительными ролями, над которыми Фаина Георгиевна всегда так самозабвенно и с такой требовательностью работает».

Таким образом, настоящей актрисой Раневская стала в 1919 году в Крыму в театре, открытом при советской власти. Впрочем, советская власть тогда продержалась всего пару месяцев — ее сменили белые, и эта чехарда властей длилась до окончательного прихода Красной армии в ноябре 1920-го. Места более страшного, чем Крым, в годы Гражданской войны, пожалуй, не сыскать. Об этом ярко и достоверно рассказывает и сама Раневская в своих воспоминаниях: «18, 19, 20, 21 год — Крым, голод, тиф, холера, власти меняются, террор: играли в Севастополе, зимой театр не отапливался, по дороге в театр на улице опухшие, умирающие, умершие… зловоние… Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод. В театре митинг, выступает Землячка (та самая революционерка с настоящей фамилией Залкинд, о которой Раневская в разговоре с Утесовым однажды заметила: „Таких земляков я бы знать не хотела, хотя в двадцатых годах встречалась с ней“. — М. Г.); видела, как бежали белые… женщины кричали, дети кричали, мальчики юнкера пели: „Ой, ой, ой мальчики, ой, ой, ой бедные, погибло все и навсегда!“ Прохожие плакали. Потом опять были красные и опять белые… Бывший Дворянский театр, в котором мы работали, был переименован в „Первый советский театр в Крыму“».