Гангутцы - Владимир Рудный

— Не разрешаю!..

Репнин приказал рассыпаться в цепь и, прочесывая лес, идти к шоссе.

У шоссе Репнин разделил саперов на три группы. Одна проверяла снежное полотно дороги, покрытое узорами автомобильных шин, следами лыж, полозьев и множества ног. «Похоже на массовое переселение», — подумал Репнин, догадываясь, почему так пустынен полуостров. Две другие группы шли на флангах, за обочинами шоссе.

Думичев выдвинулся вперед на левом фланге.

— Товарищ лейтенант, скорее! — Думичев сошел с лыж и опустился на колени.

Под прозрачной ледяной коркой темнела тонкая, едва заметная жилка.

«Провод, — нагибаясь, определил Репнин. — Близко должен быть фугас».

Думичев достал из кармана полушубка кривой нож с наборной костяной ручкой и осторожно, как хирург живое тело, вскрыл снежный пласт.

Под коркой находилось полое пространство, а ниже мокрый, мартовский снег, на котором, как на дне футляра, лежали два провода. В желтой резиновой рубашке, они казались длинными червяками, убегающими то ли в лес, то ли в сторону шоссе.

Думичев быстрыми, чуткими пальцами отделил провод от провода и вопросительно глянул на командира: влево идти или вправо?

Репнин кивнул: «вправо», а солдатам на полотне дороги крикнул:

— Идите вперед! Мы вас догоним.

Саперы ступали по дороге медленно, шаря впереди себя металлочувствительной антенной и ожидая сигнала из наушников.

Думичев же усердно взрезал снег; он прошел уже на коленях через канаву, вскарабкался на шоссе, переполз до его дальней бровки и снова спустился в канаву, потом на поле — белое, холодное, оставляя позади узкий желобок с двумя желтыми проводами. Метрах в десяти от дороги Думичев выпрямился и вытер пот.

— Устал, Сережа? — спросил Репнин, готовый поставить на место Думичева другого сапера.

— Коленки застыли, — признался Думичев, похлопывая руками по промерзшим солдатским штанам.

Он нагнулся, но тут же вскочил и, проваливаясь в снегу, побежал.

Он увидел нору, прикрытую ветками, похожую на волчью яму. Нора оказалась глубокой и наклонной, стенки ее сужались книзу, и оба провода тоже вели вниз.

Думичев сбросил полушубок и полез в нору. Он скатился бы кубарем по скользкому лотку, не окажись под рукой ножа. Думичев всадил нож в промерзшую землю у края норы и почти повис на нем, виновато глядя вверх, на товарищей.

— Держи, Сережа! — саперы догадались бросить ему веревку.

Думичева осторожно спустили на дно. Он почувствовал под ногами что-то твердое и острое. Он стоял на груде гранитных обломков. Провода скрывались под этой каменной грудой.

— Камнемет, товарищ лейтенант!

Про камнеметы саперы слыхали еще на фронте. Отступая, финны оставляли эти нелепые сооружения возле дорог, а поблизости, в лесу, диверсанта-стрелка. Как только на шоссе появлялась пехота, диверсант замыкал цепь, электродетонаторы взрывали на дне камнемета фугас, и гранитный град низвергался на дорогу. Шуму много, но толку мало. Зато разминировать такую штуку чертовски сложно, того и гляди сам превратишься в снаряд. Отъединишь провода, а там на дне окажется еще нажимной взрыватель, хитроумно соединенный с каким-нибудь камнем.

Думичев осторожно разбирал камни.

Репнин приказал саперам отойти и залечь.

Саперы легли полукругом на снегу. Смотрели на брошенный Думичевым возле норы полушубок, на перерезанные желтые провода, на веревку, убегающую в черное жерло. Прислушивались.

Репнин коченел, но старался не двигаться! Ему казалось, что снег под локтями хрустит слишком громко. Он представлял себе, что делает сейчас Думичев… Вот он берется за камень, тужится, тяжеленько ему… Руки-то у него — только на баяне играть. Куда он складывает камни? По склону лотка? Не посыпались бы на него!.. Репнину мерещились даже шорохи, сопение, но со дна норы долго не доносилось ни звука.

Был он тихий паренек,У костра погреться лег.Мы спросили паренька —Как поймал он «языка»?..

Наконец-то!.. Репнин поднял голову, огляделся — все улыбались.

Стенки норы, подобно рупору, усиливали тенорок Думичева, голос его звучал все увереннее:

Один, говорит, белофинн, говорит,Идет, говорит, на лыжах…

«Запел все-таки», — подумал Репнин.

Послышался тяжелый вздох, саперы, не сговариваясь, двинулись к норе, но Репнин остановил их.

Лежу, говорит, слежу, говорит,И жду, говорит, поближе…

Думичев снова замолк, и замолк надолго, и опять все боялись шевельнуться, шорохом нарушить тишину.

А когда Думичев запел, голос его зазвучал так звонко, будто человек сейчас сбросил с себя тяжелую ношу.

Схватил, говорит, свалил, говорит,Поймал, как синицу в клетку,Да что, говорит, на то, говорит,И есть, говорит, разведка…

— Эй, тащи помалу. — закричал наконец Думичев, и саперы потянули за веревку.

Вначале показался ящик; Репнин сразу определил, что в ящике мелинит. Вслед за ящиком показалась шапка-ушанка, запорошенная мерзлой землей, а под шапкой смешливые глаза.

— А у вас тут наверху попрохладнее…

Репнин обнял Думичева, не дав ему отряхнуться и как полагается доложить.

— Там еще аккумулятор остался, — сказал Думичев, надевая поданный ему полушубок. — Здоровый. Меня ка-ак стукнет!

Только к вечеру саперы проверили дорогу от бухты до перешейка и из густых сумерек леса вышли в редколесье, где стало светлее, справа и слева от дороги чувствовалась близость моря. Репнин помнил, что когда-то, два века назад, здесь устраивалась переволока для гребных судов — вот она, знаменитая просека, хоть и заросшая вековыми соснами. Он построил взвод и торжественно поздравил бойцов с выходом на Петровскую просеку, которую проложили двести двадцать шесть лет назад саперы Петра.

— А товарищу Думичеву — перед строем благодарность. За зоркость и мужество!..

Репнин объявил привал. Для ночлега он выбрал рощицу у железной дороги, уходящей через перешеек за рубеж. Железную дорогу на той стороне перегородил шлагбаум. За шлагбаумом стояли финские солдаты. Они с любопытством наблюдали за русскими.

— А как же мы уйдем? — забеспокоился Думичев. — Границу оставим без охраны?

Репнин и сам об этом подумал.

— Придут сюда пограничники — будет охрана.

— Хоть бы шлагбаум поставить, — просил Думичев. — За ночь соорудим. Пограничники спасибо скажут.

— А отдыхать когда? Завтра нам шагать и шагать!

Думичев почувствовал, что командир в душе согласен с ним.

— Товарищ лейтенант, я не от себя говорю. Как комсорг, от всего взвода прошу. Какой же нам отдых, когда граница открыта?!

— Ну, действуйте, — сдался Репнин.

Ночь саперы провели в труде. При беспокойном свете костров валили сосны, рубили, строгали, тесали.

На рассвете, когда настало время трогаться в путь, у железнодорожной линии стояли крепко сбитая будка для часового и свежевыстроганный шлагбаум. Думичев то поднимал, то опускал шлагбаум, потом вбил в него гвоздь и наглухо закрыл проезд.

Таинственный «капрал» из второго отдела генерального штаба сообщил Экхольму, что самолеты доставили не только саперов и матросов, но и подразделения пехотной дивизии с Карельского перешейка. Тех самых, которые взламывали линию Маннергейма и шли на столицу. С ними прилетел пехотный комбриг Крюков, очевидно, здесь разместят всю дивизию. Прибыл и морской комбриг, насколько известно «капралу», это Митрофан Москаленко, начальник тыла Балтийского флота; он должен быть главным по приему территории, но пока держится в тени; с ним контр-адмирал Белоусов, командир линейного корабля «Марат», по-старому «Петропавловск». Эти ждут прибытия комиссии из Хельсинки, но возможно, что главный — этот высокий брюнет, комиссар. Судя по всему, русские спешат разместить здесь много войск и кораблей; «капрал» на форде немедленно выезжает в Хельсинки и вернется с официальной комиссией; Экхольм останется с капитаном Халапохья до выполнения всего, что намечено, и в определенный момент оставит русских одних — ждать комиссию. Пусть помнит наказ маршала: важно оттянуть время, выиграть год, создать затруднения…

«Капрал» на форде уехал, поручив Экхольму водить русских командиров по Ханко, как гиду, — побольше истории с географией и поменьше о деле.

Но так не получалось.

Русские водили Экхольма и его помощников по всем закоулкам города и порта, торопя с передачей территории. Каждое разрушение отмечали в акте. А разрушено было все.

Большая и мертвая гавань — без кораблей. Настежь раскрыты склады. Пусты причалы. Примерзли к рельсам портальные краны.

— Где механизмы от кранов? — добивался Расскин.