История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз - Иван Васильевич Шмелев

на горе, на самой вершине водораздела в середине марта, когда солнце особо напористо припекает землю, может появиться небольшая проталина. На вершине кома оголённой земли, оставшегося от осенней вспашки, не размытого осенними дождями и скованного зимними морозами, от дотаявшего последнего комочка снега, образовались три капли воды. Одна из них скатилась на западную сторону кома, другая на южную, а третья, скользнув, очутилась на северной стороне земляного кома. И судьба всех трёх капель от этого получилась занимательно разной. Та капля, которая скатилась по южной стороне земляного кома, вместе со своими собратьями угодила в овраг Шишкол, а потом в речку Задок, а затем в реку Пьяну, в Суру и в Волгу, а там и в Каспийское море. Та капля, которая скользнула по северной стороне кома, угодила в исток «Рыбаков», а там через проток Ивановский и поток Воробейку попала в реку Сережу, а затем в Тешу, в Оку и тоже в матушку-Волгу. Только путь второй капли до Волги и до Каспия значительно иной и дольше. Судьба третьей капли воды оказалась совсем отличительной от судеб её подруг, с которыми эта капля образовалась на вершине комочка бок о бок. Эта капля, скатившаяся по западной грани земельного кома, угодила в большое полевое болото «Ендовны», и здесь осталась на всё лето…

Первая половина апреля была ненастной: земля, освободившись от снежного покрова, прела, готовилась для пашни. Пятнадцатого числа небо, освободившись от тёмных сплошных облаков, как бы сбросив с себя чёрное одеяние, выяснилось: стало свежо и прозрачно, подобно голубоватому стеклу. Солнышко усердно и ласково пригревало землю, земля подсохла и сразу же позвала крестьянина с плугом в поле. На 16-е апреля мужики назначили первый выезд на пашню.

Василию Ефимовичу в эту ночь плохо спалось. Он часто ворочался с боку на бок, думы заботы о предстоящей пашне и севе не давали ему спокою, и он встал с постели раным-рано. Через синь окон в избу дремотно цедилась предрассветная белесь. В темноте внутренности избы робко только-только стали обозначаться предметы. Ёжась от утренней прохлады и широко позёвывая, Василий Ефимович вышел во двор. Перво-наперво он настежь расхлебянил ворота. На восточной стороне неба настойчиво разгоралась заря, невидимое из-за построек солнышко медленно всходило, ущерблённый месяц горделиво казакуя на чистом изумрудном небе, медленно скатывался к западу, померкнувшие звёзды давно уже погасли.

Чтоб не уступить первенства в выезде в поле на пашню, Василий Ефимович поспешно вывел из хлева ещё дремавшего Серого, стал запрягать его в телегу, на которой ещё с вечера были уложены плуг, борона, оральный хомут с постромками, лукошко и мешки с семенами — овсом. Запрягши лошадь, Василий Ефимович вошёл в избу, на скорую руку позавтракав, разбудил Ваньку и полусонного его выпроводив во двор, уложил его на телеге на мешки с овсом досыпать. Взбодрённый окриками хозяина, хлопотливо действующего во время запряжки, Серый настороженно поводил ушами, пробно переминался с ноги на ногу, готов был тронуться в путь, и как только Василий Ефимович по-молодецки вспрыгнул на телегу, Серый дружно рванул с места и резво зашагал со двора. Выехали из села. Солнышко, поднявшись над горизонтом, как говорится, в полдуба, ласково грело землю и весь мир, который поверх земли: ожившую травку, деревья, строения и людей. В высоте небес задорно и резво пели, заливались жаворонки. На ярко освещенной церковной колокольне призывно зазвонили к заутрене. Завидя, что впереди на дороге кто-то едет опередивший его, Василий Ефимович с явной досадой ударил Серого вожжой, тот, услужливо повинуясь хозяину, трепетно рванулся вперёд и, минутой догнав впереди ехавшую телегу, громко фыркнул, как бы извещая этим, что ехавшие впереди нас догнаны!

— Мир дорогой! — традиционно поприветствовал Василий Ефимович соседа Фёдора Крестьянникова, оказавшегося выехавшим в поле ранее его.

— Просим милости! — ответил ему Фёдор.

— Фёдор Васильич, ты не знаешь, сегодня какой праздник? На колокольне-то вон звонят!

— Как и не знать, сегодня празднество иконе Божьей Матери «Неувядаемый цвет».

— Эх, это тогда сегодня, в день-то знаменитый, мы в поле-то выехали: цвет на хлебу будет хороший значит и урожай можно ожидать обильный! — мечтательно высказался Василий Ефимович.

— Да, день сегодня по всем статьям выдался хорош, вон и солнышко как-то по-особенному пригревает.

— А когда будет день празднования перенесения Честного пояса Пресвятой Богородицы в Царьград? — спросил Василий Ефимович у Фёдора, зная, что тот, имея у себя дома «святцы», системно заглядывает в них и знает, когда в году отмечается тот или иной незначительный христианский праздник.

— По старому-то, двенадцатого апреля, а по-новому — двадцать пятого! — начётнической точностью ответил Фёдор.

— А я знаю, что этот день отмечается в самый сев, а точно-то в какое число — и запамятовал. В этот день моя покойная бабушка Анастасия именинница, — вспомнив о своей бабушке (отцовой матери), продолжал дорожную беседу Василий Ефимович.

— А покойный-то твой отец Ефим, когда именинник-то? — поинтересовался Фёдор.

— Его-то день рождения 20-го января. Евфимий Великий — мы с ним именинники-то почти рядом: он 20-го, а я — 30-го января в три святителя: меня в честь Василия Великого при крещеньи-то назвали. Я родился в самую-то стужу! — подробствовал Василий, отвечая Фёдору.

— А я родился, что ни наесть в самую жаркую пору сенокоса, 4-го июля, считая необходимым оповестить Василия, о своём дне рождения информировал Фёдор.

Пока ехали, от села поднимаясь в гору, где дорога идёт на пологий подъём к оврагу «Рыбаков», Василий Ефимович вёл непринуждённую беседу. Разговаривали о том, о сём: о праздниках, о том, кто и когда именинник, о весне, о пашне, о севе. Спящему на мешках с овсом Ваньке тягуче плыли в уши слова собеседников, он то просыпался, когда колесо телеги наезжало на жёсткий придорожный ком земли или на мгновение проваливалось в углубление колеи, отчего телегу встряхивало, и Ванька невольно просыпался. И не вслушиваясь в тягучий разговор взрослых, под заливчатое пение жаворонка в поднебесье, он снова сладко засыпал. А когда дорога, миновав взгорье, снова пошла под уклон, и Фёдор с отцом, понукая своих лошадей, пустили их ход в притруску, телега затарахтела, буйно затряслась на буераках, и Ванька, проснувшись, дремотно расселся на мешках, подставив голову тёплым ласковым солнечным лучам, в его взлохмаченных кудрявых волосах игриво разгуливался прохладный утренний ветерок.

Приехав к отдалённому оврагу Шишколу, где находится земля для яровых посевов, и распрягши лошадей в его отлоге, Фёдор и Ванькин отец стали перепрягать, надев на лошадей оральные хомуты с постромками и зацепив плуга, благоговейно перекрестившись, всяк на своём загоне стали проделывать первую борозду. Положив