Испытание Раисы - Александр Соколов

15

На следующий день вечером, как это иногда случалось, графиня Грецки была позвана к государыне и находилась во дворце с другими дамами. Разговор, хотя не очень воодушевленный, был свободен. Этикет был изгнан из этих собраний без приготовлений и был заменен изысканной вежливостью, быть может, несколько педантичной, но не мешавшей свободно высказываться. Вдруг разговор оборвался, и воцарилось короткое молчание.

— Тихий ангел пролетел над нами, — сказала государыня, припоминая русскую поговорку, часто повторяемую, когда в обществе внезапно наступало молчание. — Первое слово принадлежит ангелу! Графиня, слово за вами!

Графиня Грецки улыбнулась.

— Я могу говорить только о земном, — сказала она.

— Ну и прекрасно! Расскажите нам что-нибудь хорошее: это доставит нам отдых после злословия.

Какое-то внутреннее подсознательное чувство подсказало графине, что настала удобная минута рассказать о Раисе.

— Если бы я смела, — начала она, — поведать вам хотя и не о благотворительном вечере, но все же заслуживающем внимания…

— Мы все слушаем, — сказала императрица, удобно располагаясь в кресле.

— В одном из домов предместья, — так начала свой рассказ графиня, — жила некогда молодая девушка с отцом и матерью. Это были честные люди, воспитавшие свою дочь в любви к своим обязанностям! Молодая девушка была умна и вполне невинна.

— Была ли она красавица? — спросила государыня.

— Она красавица, но так как эти люди бедны, то, достигнув девятнадцати лет, молодая девушка еще не имела жениха! Да она и не думала о замужестве! Все ее мысли и стремления были направлены к тому, чтобы, давая уроки музыки, иметь возможность поддерживать существование своих родителей, в особенности больной матери!.. Возвращаясь однажды около шести-семи часов вечера домой с урока музыки, девушка сделалась жертвой из ряда выходящего случая!.. Тройка с тремя молодыми людьми проезжала по пустынной улице; седоки были очень пьяны, они нашли девушку красивой…

Послышалось движение. Вошел государь. Жестом руки он показал, что не желает прерывать рассказ, и стал напротив графини, которая продолжала говорить, уже обращаясь прямо к нему:

— Они, найдя ее красивой, несмотря на ее крики и отчаянное сопротивление, похитили ее и увезли туда, где надеялись, что их уже никто не потревожит… Когда молодая девушка возвратилась домой, ею уже было все потеряно: она была обесчещена и мать ее умерла с горя! Вот мой рассказ… Простите, что я не придумала ничего веселее!

— Но рассказ не кончен, — заметила государыня. — Что же было дальше?

— Дальше мне ничего неизвестно!

— Где это произошло? — строго спросил государь.

Графиня Грецки молчала.

— Где и когда это произошло? — повторил государь еще строже.

Графиня встала, поклонилась и твердым голосом ответила:

— В Петербурге, ваше величество, в этом году!

Присутствующие испуганно переглянулись: всем был известен этот рассказ, но каждый ждал, как это будет принято государем.

— Графиня, пойдемте сюда, — сказал государь, сделав знак государыне, и все трое удалились в соседнюю комнату.

Тут графиня уже подробно рассказала все, что ей было известно. Честность ее практического ума делали ее драгоценной, когда дело касалось подробного донесения: она никогда не преувеличивала и не уменьшала, а твердость ее суждений давно снискала ей доверие августейшей семьи.

Когда государь удостоверился, что факты были налицо, то, подумав немного, высказал свой приговор:

— Завтра, раньше полудня, все трое должны быть найдены!.. Вы сказали, графиня, что они гвардейские гусары, донесение у начальника полиции было?

Графиня ответила утвердительно.

Государь позвал личного адъютанта и, отдав ему нужные приказании, обратился к государыне:

— Вы увидите, моя дорогая супруга, что я сумею достойно защитить ваш пол… Что бы вы сами сделали в таком случае?

— Я была бы безжалостна к преступникам, — ответила государыня.

— Великолепно! Я вижу, что наши мысли сходятся!

Затем государь, обращаясь к графине Грецки, сказал:

— Благодарю вас, графиня, за приведение в известность того, что к несчастью невозможно самому видеть, и к тому же, когда плохо несут свою службу! Честь и слава престолу, что он имеет возможность опираться на сердца, подобные вашему!

Они возвратились в зал, где прерванный разговор в их отсутствие не возобновлялся. Всякий чувствовал себя озабоченным, и скоро собрание опустело.

16

Потрясающая новость пробежала на следующий день по всей столице. Начальник полиции был смещен ночью; офицеры гусарского полка были собраны в казармы, и всему этому виной какая-то невысокого происхождения девушка, принесшая жалобу на какую-то химерическую обиду… К полудню весь Петербург разделился на два лагеря: на раисистов и на гусаристов…

Так как княгиня Адина ложилась спать очень поздно, а просыпалась около полудня, она узнала эту новость из уст своего мужа. Сообщая о постигшем Клина несчастье, князь как-то невольно казался довольным. Хотя он и не был уверен, что генерал может принести подрыв его семейного очага, но все же ему было приятно видеть грозу, сходящую на покушавшегося на его добро.

Адина, узнав эту новость, была трогательно раздражена.

— Как? Его сместили?! — сказала она. — Ну что мне теперь за дело до него, когда он будет не в курсе всех новостей?.. Кто назначен на его место?

При таком рассуждении муж не удержался от улыбки и, сказав жене, что еще неизвестно, кто заменит Клина, ушел, чтоб разузнать об этом.

Оставшись наедине со своими мыслями, Адина поняла, что брат ее замешан в этом деле. Она позвонила.

Вошедшая горничная сообщила ей, что все офицеры гусарского полка собраны в казармах.

При этом известии не было уже места сомнениям княгини. Поразившая рука была еще неизвестна, но время ли было думать об этом в настоящую минуту?

Она поспешно оделась и направилась к брату. Отозванный секретным предписанием к полковнику, он уехал рано утром, не отдав никаких приказаний.

Княгиня вернулась к себе и стала ждать. День казался ей бесконечно длинным…

Гусарский полковник был другого мнения… Ночью по высочайшему приказанию его разбудили, и он с утра разослал секретные предписания. При входе к собравшимся офицерам сердце его дрогнуло…

Он любил свой полк и не только считался хорошим офицером, но был и добрым человеком. Его единственный недостаток был в том, что он оставался холостяком, что способствовало молодым офицерам позволять себе вольности, которые потом дошли до разнузданности. Он не беспокоился за себя, да и никто не мог бы обвинить его в совершившемся, но ему больно было за своих офицеров.

— Господа, — начал он, стараясь придать твердость своему голосу, — наш полк пользуется дурной славой в нравственном отношении, а я, к несчастью, ничего не предпринимал, чтобы поднять нравственность! Многие из вас позволяли себе безумные поступки, а я прощал, хотя должен был бы наказывать… Теперь я сам жестоко наказан за свою слабость, так как сегодня получил приказ исполнить тягостный долг в отношении вас!.. Большая вольность, даже, говорят, преступление, было совершено в «Красном кабачке». Государь, получив об этом сведения, хочет дать пример и приказал, чтобы трое виновных офицеров были выданы сегодня же! В случае неисполнения весь состав офицеров будет смещен!.. Я предупреждаю вас, что, подчиняясь вашему решению, последую своей участи!

Сказав это, он поклонился офицерам и хотел уйти, но был окружен ими и забросан вопросами, на которые он отказался отвечать.

— Вы сами знаете, на что решиться, мне нечего вам указывать! Я должен только сообщить ваше решение! — сказал он и вышел.

Офицеры, оставшись одни, горячо выражали свой гнев в разных формах, и все было направлено против женщин. Не было пощады ни одному институту, чтобы очернить нравственность молодых девушек.

Грецки в этом шуме никак не мог заставить себя выслушать. Дождавшись, пока первая вспышка пройдет, он добился молчания. Собакин и Резов, как два верных рыцаря, встали по сторонам его, чтобы согласно данной клятве, поддержать его.

— Господа, — начал Грецки, — к чему такой шум? Приходится сожалеть нашей власти, употребившей угрозы там, где достаточно было бы простого увещевания! Ведь никто из вас не замешан в этом происшествии! Я один виновен и выдаю себя!

— Мы также виновны, — повторили за ним Резов и Собакин, — и также выдаем себя!

Глубокое молчание воцарилось после этого признания.

«Счастливцы! Сделали столь милую шалость и скрыли ее от товарищей!» — читалось во взорах офицеров.

Ни один упрек не сорвался с их губ: все трое были любимы товарищами, но факт был настолько важен, что невольно заставлял задумываться.