Непобедимая и легендарная - Михайловский Александр

Услышав последние слова, Донцов вздрогнул, непроизвольно поднес ладонь к глазу, который уже совершенно заплыл, и быстро-быстро закивал головой, подтверждая, что да, он действительно готов к откровенному разговору.

Из последующего допроса Османов выяснил, что пан Донцов под чужим именем перешел бывшую линию фронта на юго-западе почти сразу же после того, как Австро-Венгрия после заключения Рижского мира под давлением Германии прекратила боевые действия. Вскоре начались переговоры между австрийской и советской делегациями о заключении мирного договора. По одной из договоренностей, Австро-Венгрия обязалась прекратить на своей территории деятельность всех организаций антирусской направленности.

Оставаться во Львове Донцову уже не имело смысла. Доброжелатели из местной контрразведки сообщили ему, что его личностью уже заинтересовались в Вене, дабы интернировать творца теории «интегрального национализма» как нежелательного иностранца. Ему ничего не оставалось, как убраться со Львова подобру-поздорову. Он оправился в Киев, чтобы там вместе с единомышленниками продолжить борьбу против России, которая, словно взбесившийся паровоз, рвалась, по его словам, к мировому господству.

Но едва он добрался до Житомира, как в Киеве и Виннице отряды Красной Гвардии разоружили части, подчинявшиеся Центральной Раде. Петлюра и Винниченко угодили за решетку, а Скоропадский оказался под домашним арестом.

Казалось, рухнуло дело всей его жизни. Старые хозяева готовы были отдать его на растерзание москалям. Но Донцов, после нескольких дней, проведенных в прострации и упадке духа, подсуетился и нашел новых хозяев. Знакомый еще по работе в «Союзе по освобождению Украины» националист направил его во французскую военную миссию, курирующую формирование чехословацкого корпуса. Французы подобрали и обогрели Донцова, дали денег и, пообещав в дальнейшем постоянную материальную поддержку, посоветовали отправиться на юг, в родные места, и начать там подготовку к восстанию против советской власти под лозунгом: «Прочь от Москвы!» и «Украина понад усе!».

Прибыв в Мелитополь, Донцов начал собирать банду недоумков, готовых убивать и грабить под любыми лозунгами, лишь бы не нести за это никакой ответственности. Но тут прибыл со своей командой майор Османов и прикрыл эту лавочку на корню.

– В общем, мне все ясно, товарищи, – сказал Османов, когда Донцов прекратил дозволенные речи. – Не с австрийцами и немцами, так с французами и британцами. С кем угодно, лишь бы против москалей. Болезнь неизлечимая. Следовательно… Нестор Иванович, – обратился он к подошедшему к нему Махно, – как у вас в селе поступают с лошадью, заболевшей сапом?

– Пристреливают, Мехмед Ибрагимович, чтобы не заражала других лошадей, – ответил Махно. – Сап ведь такая зараза, что его ничем не вылечишь.

– А скажи мне, можно ли болезнь, которой болен пан Донцов, сравнить с сапом?

– Можно, – зловеще ухмыльнулся Махно. – Это ж где ж такое видано – призывать убивать таких же, как и они, людей, лишь за то, что они не украинцы. Я все понял, товарищ Османов! – И он расстегнул кобуру своего «нагана».

Побледневший как полотно Донцов зашатался и стал медленно сползать по стенке на землю.

– Да, Мехмед Ибрагимович, – сказал Махно, – мы тут разузнали, откуда у тех байстрюков часы, деньги и сережки с крестиками. Люди сказали, что это все принадлежало семейству одного городского чиновника. Три дня назад он с женой и дочерью отправился на бричке в Новобогдановку. Там у него старая мать живет. Старушка приболела, и попросила сына приехать к ней, навестить. Уехали они туда, но так до места и не доехали. А вчера нашли люди бричку без лошадей и три трупа. Викентия Сергеевича застрелили, а его жену и дочку сначала снасильничали, а потом зарезали. Похоже, что это дело рук вот этих вот поганцев… – И Махно с ненавистью посмотрел на притихших бандитов.

Под его взглядом те обмякли, а потом, не сговариваясь, дружно бухнулись на колени.

– Люди добрые, помилосердствуйте! По глупости мы это сделали, спьяну! – завопили они. – Нам вот этот сказал, – душегубы стали тыкать пальцами в сторону Донцова, – дескать, убьете москаля – сделаете доброе дело! Он во всем виноват, подлюка!

– В общем, Нестор Иванович, – сказал Османов, – вот тебе эти убийцы и насильники, делай с ними что хочешь.

Махно со своими хлопцами поставил всех четверых бандитов у стены одного из амбаров на городской площади, потом выступил перед собравшейся толпой, рассказав им, что выполняет декрет председателя Совета Народных Комиссаров товарища Сталина, в котором говорится, что задержанные с поличным грабители, насильники и убийцы подлежат расстрелу на месте. Эти слова толпа мелитопольцев встретила одобрительным гулом. Затем сухо треснул залп из винтовок – и четыре фигуры упали у стены.

А потом наступила тишина… Слышался лишь грай вспугнутых выстрелами ворон, мечущихся над кронами деревьев, да тихое позвякивала сбруя на переминавшихся с ноги на ногу лошадях.

– Мехмед Ибрагимович, – тихо спросил до этого все время молчавший адмирал Пилкин – единственный, кто проводил грешные души бандитов крестным знамением, – скажите, а может, все как-то по-иному можно было сделать?

– Владимир Константинович, – так же тихо ответил Османов, – в том то и дело, что нельзя. Их уже нельзя было исправить. Знаете, в джунглях Индии тигр, попробовавший человечины, на всю жизнь становится людоедом. Этих бандитов и насильников тоже может исправить лишь могила. А господин Донцов, если и сам лично и не убивал, но своим подстрекательством к убийству не меньше виноват, чем его подручные. Пусть он даже и прикрывал их мерзкие поступки разными красивыми словами.

– Правильно говорите, товарищ Османов! – сказал Махно, подходя к майору и адмиралу. – Не успели мы одних господ скинуть, так сразу новые нам на шею лезут, да еще тянут за собой своих господ – то есть то австрийцев, то французов. Тьфу!

– Закончим на этом, товарищи, – сказал Османов, оглядывая окружающих его людей. – Пора, наконец, установить в Мелитополе народную власть – советскую. Где товарищ Пахомов?

– Здесь я, – ответил предводитель местных эсдеков, только что объявивший себя большевиком.

– Значит так, – сказал Османов, – Советская власть – это порядок в городе и соблюдение всех прав трудящихся. И это совсем не то, о чем думают некоторые. Никакого самоуправства, конфискаций, экспроприаций и расстрелов кого-либо по классовому признаку. Если будут замечены хоть какие-то из перечисленных мной явлений, то это будет считаться бандитизмом со всеми вытекающими из этого последствиями. – Майор кивнул головой в сторону стены, где лежали тела расстрелянных. – Понятно, товарищ Пахомов?

– Понятно, товарищ Османов, – кивнул тот; ему почему-то уже совсем не хотелось становиться главой этой самой советской власти в городе Мелитополе.

– Очень хорошо, – сказал Османов, – сейчас мы все отправимся в здание управы, найдем вашего градоначальника господина Панкеева и объясним ему политику нашей партии. Он, как градоначальник, пусть занимается городским хозяйством, чистотой на улицах, качеством мостовых, вывозом мусора и нечистот, городскими учреждениями образования и здравоохранения. То есть всем тем, о чем вы, профессиональные революционеры, и понятия не имеете. Вашей же обязанностью, как председателя совета народных депутатов, будет следить, чтобы в городе соблюдались все декреты, постановления и законы советской власти. Кроме того, с сегодняшнего дня в городе начнет действовать управление народного комиссариата внутренних дел, к работе которого должны быть привлечены бывшие сотрудники бывшего полицейского управления. Разного рода люмпены, бандиты, воры вовсе не являются нам классово близкими, поскольку хлеб свой добывают не честным трудом, а грабежом, в том числе и простого народа. Подчиняться управление НКВД будет не вам и не градоначальнику, а напрямую товарищу Дзержинскому в Петрограде. Вы же, со своей стороны, должны подобрать два-три десятка молодых грамотных товарищей для включения их в штат этого управления для контроля за действиями бывших полицейских и для обучения ремеслу сыщика. Вам все понятно, товарищ Пахомов?