Дикие лебеди - Юн Чжан

Жена генерала велела ей сесть. Бабушке нужно было молниеносно принять решение. В традиционном китайском доме место, где человек сидит, соответствует его положению. Жена генерала Сюэ сидела в северной части комнаты, как ей и подобало. Рядом, отделенный от нее столиком, стоял другой стул, тоже обращенный к югу: то было место генерала. Вдоль стен стояли в ряд стулья для людей разного статуса. Бабушка засеменила назад и села на один из стульев, располагавшихся у самой двери, чтобы показать свое смирение. Тогда жена попросила ее сесть поближе — совсем чуть — чуть. Она должна была проявить некоторое великодушие.

Когда бабушка села, жена сказала ей, что теперь дочь будет воспитываться как ее (законной жены) собственный ребенок и называть мамой ее, а не родную мать. Бабушке же следовало держаться с ребенком так, как полагалось младшей наложнице.

Позвали служанку, чтобы она увела бабушку. У бабушки разрывалось сердце, но она дала себе волю и разрыдалась только в своей комнате. У нее еще были красные глаза, когда ее отвели ко второй наложнице генерала Сюэ, его любимице, управлявшей хозяйством. Она была красивая, с тонким лицом и, к бабушкиному удивлению, отнеслась к ней вполне сочувственно. Однако бабушка не позволила себе поплакать с ней вместе. В этой новой, непривычной обстановке, интуитивно чувствовала она, лучшей тактикой была осторожность.

В тот же день ее повели навещать «мужа», позволив взять с собой ребенка. Генерал лежал на кане — распространенной в северном Китае прямоугольной лежанке высотой чуть меньше метра, нагреваемой снизу кирпичной печью. Вокруг распростертого на ложе генерала стояли на коленях две не то наложницы, не то служанки, массировавшие ему ноги и живот. Глаза генерала Сюэ были закрыты, кожа имела землистый оттенок. Бабушка наклонилась над кроватью и нежно позвала его. Он открыл глаза и с трудом улыбнулся. Бабушка положила девочку на кровать рядом с ним и сказала: «Это Баоцинь». Сделав, казалось, невероятное усилие, генерал Сюэ слабо погладил ребенка по головке и проговорил: «Баоцинь похожа на тебя. Она очень хорошенькая». Потом закрыл глаза.

Бабушка окликнула его, но он не открыл глаз. Она видела, что он тяжело болен, возможно, умирает. Она взяла малышку на руки и крепко прижала к себе. Но лишь на мгновение: жена генерала, маячившая неподалеку, тотчас нетерпеливо потянула ее за рукав. За дверью она предупредила бабушку, что та не должна беспокоить хозяина слишком часто, а лучше и вовсе этого не делать. Ей надлежало оставаться в своей комнате, пока ее не позовут.

Бабушкино сердце трепетало от страха. Она была наложницей, и их с дочерью жизнь подвергалась большой, быть может, смертельной опасности. У нее не было никаких прав. Если генерал умрет, ее судьба всецело будет зависеть от воли жены, которая вправе решать, жить ей или умереть. Та могла сделать все, что ей вздумается: продать бабушку богатому мужчине, а то и в бордель, что было весьма распространено. Тогда моя бабушка уже никогда не увидала бы свою дочь. Она понимала, что нужно забрать ребенка и бежать при первой же возможности.

Вернувшись в свою комнату, бабушка постаралась успокоиться — нужно было продумать план побега. Но стоило ей хоть на миг сосредоточиться, как в голову ударяла кровь. У нее подкашивались ноги, и передвигаться она могла, лишь опираясь на мебель. Не выдержав, она вновь разрыдалась — отчасти от злости на судьбу, потому что не находила выхода из положения. Хуже всего было то, что генерал мог умереть в любую минуту и навсегда оставить ее в ловушке.

Постепенно она сумела взять себя в руки и вернуть мыслям ясность. Она стала шаг за шагом осматривать особняк. Он был разделен на множество двориков, располагавшихся на большой территории, огороженной высокими стенами. Даже сад разбивали, исходя скорее из соображений безопасности, чем эстетики. Там росло несколько кипарисов, берез и слив мэйхуа, но все — вдали от стен. Чтобы потенциальному убийце негде было спрятаться, не посадили даже крупных кустов. Двое ворот, которые вели из сада, запирались на висячий замок, а у внешних ворот круглосуточно стояли вооруженные стражники.

Бабушка не имела права покидать огороженную территорию. Ей дозволялось ежедневно навещать генерала, но только в составе своеобразной «туристической группы» — вместе с другими женщинами: в порядке очереди она приближалась к его кровати и чуть слышно говорила: «Здравствуйте, господин».

Постепенно она стала лучше представлять себе ситуацию в доме. Из женщин наибольшим влиянием, помимо жены генерала, пользовалась вторая наложница. Бабушка поняла: та велела челяди обращаться с ней хорошо, что очень облегчило ей жизнь. В таких домах отношение слуг определялось статусом тех, к кому они были приставлены: они заискивали перед теми, кто был в фаворе, и третировали впавших в опалу. К тому же у второй наложницы была дочь чуть старше моей матери, что стало еще одним связующим звеном между двумя женщинами. Этим же объяснялась благосклонность к наложнице генерала Сюэ, у которого, не считая моей матери, не было других детей.

Через месяц, когда они со второй наложницей уже стали подругами, бабушка пошла к жене генерала и сказала, что ей нужно домой: привезти кое — что из нарядов. Жена дала свое согласие, но когда бабушка спросила, нельзя ли ей взять с собой дочку попрощаться с дедушкой и бабушкой, та отказала. Девочке, в чьих жилах текла кровь рода Сюэ, нельзя было покидать пределы дома.

Итак, бабушка отправилась одна по пыльной дороге, ведущей в Чанли. Кучер высадил ее у станции, и она, порасспросив околачивавшийся там люд, нашла двух парней с лошадьми, изъявивших готовность ей помочь. Дождавшись ночи, они устремились коротким путем обратно в Лулун. Один из верховых посадил ее в седло, а сам бежал впереди, держа лошадь под уздцы.

Добравшись до особняка, бабушка пробралась к задним воротам и подала условный знак. Через несколько минут, которые показались ей часами, калитка в воротах распахнулась, и оттуда выбежала бабушкина сестра с моей мамой на руках. Калитку оставила открытой сговорившаяся с бабушкой вторая наложница, она же ударила по воротам топором — будто их взламывали.

У бабушки не было времени приласкать мою маму, к тому же она не хотела ее будить, чтобы девочка не подняла шум и не привлекла внимание охраны. Бабушка с сестрой сели на лошадей, маму привязали к спине одного из верховых, и заговорщики исчезли в ночи. Верховым хорошо заплатили, и они мчались во весь дух. К рассвету беглецы добрались до Чанли, и прежде чем поднялась тревога, они уже ехали в поезде на север. Когда, наконец, на закате поезд прибыл в Исянь, бабушка упала на землю и долго лежала не в силах пошевелиться.

В трехстах километрах от Лулуна она была в относительной безопасности. Она не могла взять дочь к себе в дом из — за слуг, поэтому попросила школьную подругу спрятать девочку у себя. Подруга жила у свекра, маньчжурского врача по фамилии Ся. Он пользовался славой доброго человека, не способного предать друга или отказать в помощи.

Было ясно, что семья Сюэ не станет преследовать простую наложницу. Для них важна была только моя мать, отпрыск рода Сюэ. Бабушка послала в Лулун телеграмму, в которой говорилось, что в поезде ребенок заболел и умер. Последовало томительное молчание, во время которого бабушкино настроение менялось поминутно, она бросалась из одной крайности в другую: то у нее возникало чувство, что семья ей поверила, то она мучилась мыслями, что все не так и враги уже послали головорезов за ней или ее дочерью. В конце концов она успокоила себя тем, что семья Сюэ слишком занята надвигающейся смертью патриарха, чтобы тратить силы на наложницу, и что, возможно, другим женщинам выгодно отсутствие девочки.

Поверив наконец, что семья генерала оставила ее в покое, бабушка поселилась в своем исяньском доме вместе с дочкой. Даже на слуг она больше не обращала внимания, потому что знала: «муж» не приедет. Вестей из Лулуна не поступало более года. В один из осенних дней 1933 года бабушка получила телеграмму: генерал Сюэ скончался и ей предписывается немедленно явиться в Лулун на похороны.

Генерал умер в Тяньцзине в сентябре. Его тело доставили в Лулун в лакированном гробу, затянутом красной парчой, вместе с двумя другими гробами: один был покрыт лаком и украшен красным шелком, как и его собственный, а другой — простой, из обычного дерева. В первом гробу покоилось тело одной из генеральских наложниц, проглотившей опиум, чтобы сопроводить его в мир иной, — это почиталось вершиной супружеской верности. Позднее в особняке генерала Сюэ в ее честь установили табличку с каллиграфией знаменитого военного правителя У Пэйфу. Во втором гробу лежали останки другой наложницы, скончавшейся от тифа двумя годами ранее. По обычаю, ее тело извлекли из земли, чтобы похоронить рядом с генералом Сюэ. Наложницу положили в обычный деревянный гроб потому, что смерть от ужасной болезни считалась знаком дурной судьбы. В каждый гроб поместили ртуть и древесный уголь, чтобы предохранить трупы от тления, а во рту у покойных были жемчужины.