Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира - Элизабет Бартон

Бэсс обладала неспокойным характером. Говорят, что она была довольно отталкивающей, «гордой, неистовой, эгоистичной и жестокой; она строила, покупала и продавала имения, занималась ростовщичеством, сельским хозяйством, торговала свинцом, углем и лесом». Ее доход составлял около 66 тысяч фунтов в год — и в то время не было ни подоходных налогов, ни добавочных сборов, которые могли бы съесть какую-то часть ее прибыли.

Бэсс была неутомимым строителем: она построила Олдскот, Уорксоп, Болсовер и ранний Чатсворт (он был снесен в 1688 году), но Хардвик-холл остается величайшим из уцелевших памятников этой пожилой женщине, неприятной и властной, равнодушной и злой, вздорной, раздражительной и жестокой, но в то же время в каком-то смысле великолепной. Хардвик-холл был необычным, как и его хозяйка. В нем было много окон — как и в Лонглите, — но такого размера и в таком количестве, что поговорка «Hardwick Hall more glass than wall» («В Хардвик-холле больше окон, чем стен») выражает на первый взгляд все, что можно сказать об этом доме. На самом деле стены этого романтического и невероятного дома построены из великолепного золотого камня с прожилками. В отличие от Лонглита он не был похож на дворец. Квадратные башни, которые фактически представляют собой чрезмерно увеличенные эркеры, возвышают этажи здания, так что внешне дом напоминает скорее замок. Замок, которому расхотелось быть унылой крепостью, и он решил стать утонченным и элегантным, с налетом высокомерия, соответствующего его новому виду.

Здесь не было внутреннего двора. На самом деле дом был узким и длинным, скорее прямоугольным, чем квадратным, и его внутреннее убранство, как в большинстве роскошных особняков того времени, плохо соотносилось с внешним видом.

Тем не менее, если говорить очень обобщенно, главной чертой елизаветинской архитектуры была определенная симметрия фасада. Отказавшись от укрепленных стен, здания стали строить с большим количеством углов, что привело к появлению знакомых планов в виде букв Е и Н; хотя, конечно, наиболее ярые консерваторы продолжали строить дома с внутренним двором в стиле «Тюдор».

Выбор участка для дома был не менее важен, чем сам дом. Эндрю Бурд, врач, которого пастор Харрисон крайне не любил, дал несколько разумных указаний касательно выбора места для дома. Он решительно советовал отказаться от строительства возле зловонных прудов, рвов и каналов. Дом должен иметь четырехугольный двор, в котором будут размещаться жилища слуг и конюшни для верховых лошадей. Ворота должны располагаться напротив главного входа, но не строго на одной линии. Конюшни для рабочих лошадей, скотобойня, хлева и пивоварня должны находиться в полумиле от дома. Ров — если таковой имеется — следует наполнять свежей водой, регулярно чистить и не сбрасывать в него отходы с кухни и нечистоты. В поместье также должны быть огороды, фруктовый сад, парк, пара стрельбищ и площадка для игры в шары.

Большое поместье было почти самостоятельной деревней или городом в миниатюре, но оно вовсе не собиралось подражать Лондону обилием мусора и грязи. Френсис Бэкон, которого в большей мере интересовала природа человека, чем гигиена, однажды мудро сказал: «Тот, кто строит прекрасный дом на дурном месте, заключает себя в тюрьму». На взгляд Бэкона, дурное место — это место с нездоровым воздухом, труднодоступное, с плохой торговлей, плохими соседями, недостатком леса, воды, тени, укрытий и неплодородной почвой. Слишком близко или слишком далеко от больших городов, отсутствие условий для охоты и скачек — все это способствовало тому, чтобы место было признано дурным. Ведь в таких условиях человек мог бы точно так же находиться на корабле или сидеть в тюрьме, куда бедный Эндрю Бурд и в самом деле был заточен на некоторое время за колдовство.

Уильям Харрисон был не таким придирчивым. Он удивлялся тому, как много было построено новых домов, но был слишком сдержан, чтобы сокрушаться по поводу их качества. Эти современные дома, по его мнению, были несравнимы с теми, что строили во времена правления Генриха VIII, которого он называл довольно таинственно: «единственным Фениксом своего времени за качественную и надежную каменную кладку». Вспоминая старые добрые дни, когда строили крепко и на века, и глядя на непрочные постройки елизаветинского времени, Харрисон грустно заметил: «Хотя и сейчас есть много внушительных домов, возведенных в разных частях нашего острова, однако они скорее поражают необычным видом, словно бумажные постройки, но не отличаются надежностью и прочностью; тогда как, например, его (Генриха) здания превосходили их во всем, и поэтому им справедливо следует отдать предпочтение перед всеми остальными».

Во многих из этих новых «бумажных домов» должно было быть чертовски холодно, так как они были повернуты к северо-востоку. В то время люди твердо верили, что «южный ветер вредоносен и несет опасные испарения»(18). Однако те, кто строил коттеджи и фермерские дома, не были охвачены этими новомодными гигиеническими идеями и по-прежнему грелись на южной стороне. Но ренессансные черты, проявившись сначала в крупных особняках, постепенно проникли в более мелкие поместья, а затем в дома фермеров и даже коттеджи.

Небольшие особняки, усадьбы зажиточных городских торговцев, дома местных сквайров, новые дома йоменов — многие йомены были более состоятельны, чем мелкие дворяне того времени, — строили люди, которым вряд ли суждено было принимать у себя королеву, но они, вероятно, имели большие семьи и часто приглашали гостей. Именно им сельская Англия обязана большей частью своей типичной архитектуры. Однако размеры и внешний вид этих домов также удивительно разнились. Честлтон-хауз в Оксфордшире — почти совершенный пример позднего елизаветинского стиля, переходящего в якобитский. Эту миниатюрную копию большого поместья с внутренним двором построил преуспевающий фермер. Не так далеко от этого дома находится его полная противоположность — крохотный серый Оулпен в Глостершире. Маленький уединенный домик, окруженный гигантскими тисами, был построен намного раньше. Комптон Виниатс, сразу за границей Уорикшира, не был похож ни на один из двух предыдущих, разве что расположен приблизительно в том же районе. Он беспорядочно разросся в разные стороны, так как почти не имел никакого плана. Его постоянно достраивали то тут, то там, начиная с 1525 года. К счастью, Англия просто усыпана, или скорее украшена, мелкими особняками и домами. Многие из них теперь известны и знамениты, но есть еще множество других, спрятанных в небольших деревеньках, вдалеке от больших дорог и туристических маршрутов. А к некоторым из них ведет столь узкая, извилистая, изрытая и топкая зимой тропа, что житель того времени и даже сама Елизавета, окажись она в современной Англии, без всякого колебания с первого взгляда узнали бы и дорогу, и дом.

Конечно, никто не мог быть застрахован от внезапного появления королевы. Однажды субботним вечером 1572 года миссис Томас Фишер, живущая возле Кенилворта, села ужинать, когда к ней, совершенно неожиданно, прибыла Елизавета. Она решила заглянуть по-соседски, под влиянием минуты, на пути из Кенилворта в Уорик. Королева и ее свита присоединились к миссис Фишер за ужином, и затем Елизавета отправилась навестить бедного мистера Фишера, который «сильно мучился от подагры»(19). Мистера Фишера вывели в галерею, и он готов был опуститься на колени, или скорее «рухнуть на пол», но королева ему не позволила и «успокоила его самыми любезными словами». Королевская милость или шок от внезапного появления Ее Величества столь удивительным образом подействовали на подагру мистера Фишера, что в понедельник он сел в седло, присоединился к королеве и прискакал обратно вместе с ней, когда она возвращалась из Уорика в Кенилворт. Нам известно, что позже он раскаивался в этом своем поступке, но неизвестно почему. Это раскаяние никак не было связано с повторением приступа подагры, поскольку наш комментатор туманно заметил, что «характер мистера Фишера не был ни для кого секретом»(20), и на этом умолк. Совершенно очевидно, что у миссис Фишер был большой дом. На это указывают наличие галереи и тот факт, что все сопровождавшие королеву люди были сразу накормлены, так что мистер Фишер был, без сомнения, «великим» человеком по меркам той эпохи.

Фермеры занимались строительством сами или заказывали для себя дом. Не связанные больше манориальной системой, которая обязывала их поставлять продукты только для своего лорда и собственной семьи — и именно в такой очередности, — они вели активную торговлю в крупных городах и процветали. Сельское хозяйство стало индустрией, и в удачные годы наступал настоящий бум в строительстве фермерских домов. В неурожайные годы строительство прекращалось и, хуже того, тысячи людей голодали.