И было утро, и был вечер - Моисей Дорман

- Все подтвердилось. Сейчас откроем огонь. У тебя чисто?

- Чисто. Я проверил. А какую цель он нашел? "Липу", небось?

- Нет, цель хорошая, удобная для наводки, неподвижная. Цель - что надо. Стрелять буду я. Контролируй Матвеева. Проверяй, не повреждены ли осколочные взрыватели. Понимаешь? На всякий случай. Все, начинаю... Орудие, к бою! Маскировку не трогать! Воловик! Ковалев! Даю целеуказание! Ориентир один. Влево десять. Дерево - зонтиком. Наверху - НП.

Наводчику не надо ловить блеск стекол. От него требуется лишь найти через прицел указанное дерево. Ковалев поймал цель и быстро навел: "Цель вижу!" Я скомандовал дальность, взрыватель, наконец: "Зарядить!", "Маскировку снять!" Когда Ковалев ответил: "Готов!", я отодвинул его и сам проверил наводку, выбрал люфт. Пушку мы недавно выверяли - должна бить точно. Вообще, наши длинноствольные сорокапятки, если за ними ухаживать, бьют очень точно и кучно, не то что, новые трехдюймовки.

- Огонь!

Стрельба была на редкость удачной: первый же снаряд разорвался в ветвях дерева. Затем - очередь: четыре снаряда. Два из них разорвались на дереве! Прямая наводка в спокойных условиях, да еще по неподвижным целям, дает прекрасные результаты.

- Отбой! Накрыть! В укрытие!

Все длилось пять минут, не более. Подошел капитан, остановился позади огневой.

- Ну, что? - как будто ничего не видел.

- Не видели? Цель поражена. Три прямых попадания. Я громко, специально, чтобы все слышали, объявил:

- Воловик! Ковалев! Матвеев! Молодцы! Отлично отстрелялись!

Капитан стоял, как замороженный. Солдаты спустились в укрытие. И тогда он сквозь зубы процедил:

- Ты, оказывается, хитрец. Я понял. Но со мной тягаться - молод еще, кишка тонка. Ничего. Доберусь до тебя, не уйдешь.

- Не понимаю, о чем вы говорите.

- Понимаешь. Только придуриваешься. А не понимаешь - потом поймешь!

На душе стало гадко, словно в грязи вываляли. И появилось ощущение безысходности и полного одиночества. Не с кем поговорить по душам, не с кем посоветоваться...

% % %

Через несколько дней ранним утром меня вызвали в штаб. Я быстро спустился в село. Зачем вызывают, догадаться не мог. Может, Гоменюк нажаловался?

Вошел в штабной дом, доложил майору, как положено, о прибытии. Дружески улыбаясь, он сказал:

- Садись. Как дела на батарее?

- Да ничего особенного. Спокойно.

- Так-так. Спокойно, говоришь. Ладно. Я знаю. Так вот, заберу я тебя из батареи. Так будет правильно. Скоро начнется наступление, а у нас нет командира взвода управления.

Предложение было неожиданным.

- Я уже привык к батарее. Знаю свои обязанности. А взводом управления командовать не приходилось. Вдруг не справлюсь...

- Ты же в институте учился. Училище, хоть и сокращенное, кончал. Почему же не справишься? Я перевожу тебя с огневого взвода на взвод управления. Считай - на повышение, а ты вроде упираешься. Чудак. Ну, все! Это приказ! Так будет лучше. Ступай на батарею, сдавай взвод. Переходишь в непосредственное подчинение к начальнику штаба. Или капитан Гоменюк тебе больше по душе? Иди! А Гоменюку приказ я сейчас передам.

Хорошо помню этот яркий летний день. Я шел по тропинкам через сады и огороды, выбирая кратчайший путь. Мне попадались спелые яблоки и вишни. Как вкусно! Какие запахи! Как красиво вокруг! Надоели ровики, огневые и наша "Кобыла".

Мелькнула мысль: может быть, командир дивизиона, забирая меня из батареи, хочет предотвратить назревающее ЧП? Значит, он что-то знает! Выходит, есть среди нас стукач! Кто же он,доносчик? Или мой перевод не имеет отношения к конфликту? Выяснить это тогда не удалось. Так я и остался в неведении.

Через час я возвратился на батарею. Доложил капитану, что перехожу в распоряжение начальника штаба и должен сдать взвод.

- Знаю, знаю. Напросился все же в штаб.

- Ага. Тем более командир приказал.

- Сдай взвод старшему сержанту Батурину. Все сдай!

Разговаривать с Гоменюком было не о чем. Я отошел к своему взводу, подозвал Батурина и Воловика, сообщил им новость. Искренне признался, что уходить из батареи не хочу, но приказ есть приказ. Батурин молчал, а Воловик покряхтел: "Я так и знал. Жаль, лейтенант".

Я направился к своим расчетам. После прощальных слов и рукопожатий вскинул на плечи вещмешок, на руку - шинель и позвал Батурина:

- Пошли, Батурин, доложим комбату.

У капитанского блиндажа стоял Никитин. Я попрощался и с ним, а он пожелал мне удачи на новом месте. Вокруг нас собралась вся батарея, и многие солдаты говорили мне теплые слова. Приятно было слышать. Из блиндажа вышел Гоменюк. Я доложил ему, что взвод сдал.

- А ты, Батурин, что скажешь?

- Считайте, что принял. Чего там принимать? Пушки - вот они, Воловик вот стоит. Солдаты живы-здоровы. А что еще? Не знаю.

Я махнул рукой: "Тогда я пошел. Не поминайте лихом!"

- Постой, лейтенант! Я же не отпустил тебя. Сдавай личное оружие! Оно числится за батареей. Давай свой пистолет!

- Вы хотите обезоружить меня на передовой? Пистолет не сдам!

- Приказываю сдать немедленно! - закричал капитан злобно, даже истерично.

- Не сдам! - я повернулся, поправил вещмешок и направился вниз, к селу. Наступила тишина. Солдаты расступились, пропуская меня. Я шел не спеша,

кожей ощущая звериную ненависть Гоменюка и ожидая выстрела в спину. Выстрела, однако, не последовало, но раздалась резкая, требовательная команда:

- Старший сержант Батурин! Сержант Рахматуллин! Взять трех бойцов!

Разоружить этого лейтенанта! За неподчинение - арестовать! При сопротивлении - применить оружие! Бегом!

Сзади послышался тяжелый топот. Меня быстро догнали и окружили сержанты и солдаты "группы захвата".

- Товарищ лейтенант! Комбат приказал отобрать у вас оружие. Он ругается. Лучше сдайте, - сказал Рахматуллин, командир четвертого орудия.

- Оружие не сдам! Он не имеет право отбирать оружие на передовой. В штабе я сейчас же доложу. Они разберутся. Не бойтесь. Вам он ничего не сделает.

Батурин стоял позади солдат в нерешительности, а Рахматуллин спросил:

- Что нам комбату сказать?

- Да пошлите его... - вырвалось у меня грязное ругательство.

Солдаты замешкались. Медлить было нельзя, и я быстро пошел прочь.

Уже идя по селу, я подумал, что Гоменюк допустил тактическую ошибку. Если бы он лично возглавил "группу захвата", конечно, удалось бы схватить, обезоружить и арестовать меня. Поскольку я сопротивлялся бы, то у него была возможность убить или, на худой конец, ранить. Только спесь помешала капитану бежать за мной, хватать за руки, бить. Батурин и солдаты приказ командира не выполнили - нарушили устав. Позор...