Последний койот - Майкл Коннелли

– Может, Джейк Маккитрик?

– Очень может быть.

Босх не знал, что и думать. Оказывается, Маккитрик просматривал папку спустя десять лет после убийства. Что бы это значило? Очень странно. Он и сам не знал, чье имя ожидал услышать, позвонив в архив. Но уж точно не человека, бравшего папку двадцать лет назад.

– О'кей, миссис Бопре. Большое вам спасибо.

– Коли вы утверждаете, что из папки пропали страницы, я должна составить об этом рапорт и передать его мистеру Агилару.

– Сомневаюсь, что в этом есть необходимость, мадам. Возможно, я и ошибся. Вряд ли страницы могли пропасть, если эту папку после меня никто не брал.

Он еще раз поблагодарил женщину и повесил трубку, надеясь, что отпущенная под конец шутка заставит ее улыбнуться и забыть о некоторых странностях телефонного разговора. Продолжая размышлять над этим делом, он машинально открыл холодильник, окинул отсутствующим взглядом пустые полки, закрыл дверцу и вернулся к столу.

Последние страницы папки содержали заключительный рапорт по этому делу, датированный 3 ноября 1962 года. Стандартная процедура дознания требовала повторного рассмотрения нераскрытых дел об убийстве через год после завершения основного расследования. К подобной работе привлекались другие детективы, никак не связанные с нераскрытым делом. Им предлагалось сосредоточить внимание на «узких местах» – на том, что первая группа следователей могла просмотреть. Замысел был неплох, но в реальности подобная практика редко приносила плоды. Во-первых, детективам вовсе не улыбалось отыскивать и исправлять ошибки своих предшественников, а во-вторых, у них было полно собственных дел, требовавших неусыпного внимания. Когда их подключали к ДР – дополнительному расследованию, они обычно читали дело, делали несколько звонков свидетелям, а потом отправляли папку в архив.

В этом случае рапорт по ДР был составлен детективами Робертсом и Джорданом, которые пришли к тем же выводам, что и Эно с Маккитриком. На первых двух страницах своего рапорта Робертс и Джордан изложили в сжатом виде содержание собранных их предшественниками материалов, привели выдержки из показаний свидетелей, после чего заключили, что найти новые следы по этому делу не представляется возможным и «дальнейшей перспективы» оно не имеет. Вот и все, что можно сказать о дополнительном расследовании.

Босх вздохнул и закрыл папку. Он знал, что после заключения детективов Робертса и Джордана по этому делу оно было объявлено «дохлым» и отправилось на вечные времена в архив, где хранилось и собирало пыль, пока, согласно абонентской карточке, его не забрал оттуда по неизвестным причинам в 1972 году детектив Маккитрик. Босх открыл свой блокнот и под фамилией Конклина записал Джейка Маккитрика. Потом на этой же странице выписал фамилии людей, которых, как он считал, было бы полезно допросить. Если, конечно, они еще живы и их можно разыскать.

Босх откинулся на спинку стула и неожиданно осознал, что музыка смолкла, а он этого даже не заметил. Часы показывали четырнадцать тридцать. В запасе все еще оставалась большая часть дня, но он не знал, как распорядиться этим временем.

Пройдя в спальню, Босх достал из шкафа обувную коробку, куда складывал свою корреспонденцию. Коробка была забита старыми письмами, открытками и пожелтевшими фотографиями, которые он по разным причинам хранил на протяжении многих лет. Некоторые из писем и фотографий датировались годами войны во Вьетнаме. В эту коробку он заглядывал редко, но помнил ее содержимое до малейших деталей и отлично знал, по какой причине решил сохранить ту или иную вещь.

Сверху лежали последние прибавления к этой своеобразной коллекции. Почтовая карточка из Венеции. От Сильвии. На открытке была напечатана репродукция картины, которую Сильвия видела во Дворце дожей. Это было полотно Иеронима Босха «Благословенные и проклятые». Изображенный на картине среди прочих персонажей ангел сопровождал одного из благословенных, летевшего по темному тоннелю к золотому куполу небес. Обе фигуры как бы воспаряли из царства тьмы к царству света. Последний привет от Сильвии. Он перевернул открытку и прочитал написанные на обороте слова.

«Гарри! Полагаю, тебя заинтересует эта работа, подписанная твоим именем. Я видела ее во дворце. Она очень красивая. Между прочим, я просто влюбилась в Венецию! Думаю, могла бы остаться там навсегда! С.»

«А вот меня ты никогда не любила», – подумал Босх, откладывая карточку в сторону и запуская пальцы в коробку. Как ни странно, но на сей раз эта мысль не вызвала у него печали. Продолжая перебирать содержимое коробки, он наконец обнаружил то, что искал.

Поездка в Санта-Монику заняла довольно много времени. Босху пришлось отправиться туда длинной дорогой: по Сто первой улице к Четыреста пятой, а потом возвращаться – и все потому, что Десятая ремонтировалась и должна была открыться только через неделю. Когда он подкатил к Сансет-парк, время перевалило за три часа. Дом, который он искал, находился на Пьер-стрит. Это было небольшое, но стильное деревянное бунгало, стоявшее на гребне холма. На лужайке перед высоким крыльцом росли алые бугенвиллеи. Босх сравнил выведенную краской на почтовом ящике надпись с адресом на конверте, хранившем в себе старую рождественскую открытку и лежавшем на сиденье для пассажира, припарковал машину на обочине и снова взглянул на адрес. Эта открытка была переслана ему пять лет назад заботами ПУЛА. Но он так на нее и не ответил. Все это время она покоилась в коробке из-под обуви – вплоть до сегодняшнего дня.

Выбираясь из машины, он почувствовал запах моря и решил, что из окон домика, которые выходят на запад, почти наверняка можно увидеть часть морского пейзажа. Здесь было по крайней мере на десять градусов прохладнее, нежели дома, и он достал из машины короткое спортивное пальто. Потом, на ходу одеваясь, направился к крыльцу.

Женщине, почти мгновенно открывшей ему дверь после того, как он разок в нее стукнул, было лет шестьдесят пять, и ее внешность полностью соответствовала возрасту. Она была худа, а темные волосы у корней казались обесцвеченными, так что заново покрасить голову ей бы не помешало. Губы покрывал толстый слой красной помады. Она была в белой шелковой блузке с узором из синих морских коньков и темно-синих хлопчатобумажных брюках. Увидев гостя, она заулыбалась, и Босх ее узнал. Она же видела в нем совершенно незнакомого человека. И неудивительно – в последний раз они встречались тридцать пять лет назад. Как бы то ни было, он одарил ее ответной улыбкой.

– Мередит Роман?

Улыбка исчезла так же быстро, как появилась.

– Меня зовут по-другому, – сухо произнесла она. – Похоже, вы ошиблись домом.

Она шагнула вперед, чтобы закрыть дверь, но Босх придержал створку и не позволил ей это сделать. Он старался не напугать ее, но это ему не удалось, и в глазах ее полыхнула паника.

– Меня зовут Гарри Босх, – быстро сказал он.

Она замерла, словно обратившись в соляной столп, и всмотрелась в его лицо. Он заметил, как паника в ее глазах уступает место узнаванию и нахлынувшим, как слезы, воспоминаниям. Через секунду она заулыбалась снова:

– Гарри? Малютка Гарри?

Он согласно кивнул.

– Иди сюда, дорогуша. – Она заключила его в объятия и горячо зашептала на ухо: – Я так рада видеть тебя после всех этих лет... Да позволь же наконец тебя рассмотреть!

Она отстранилась и окинула его взглядом с головы до ног. Глаза у нее были живыми и искренними. Босх испытал теплое чувство, смешанное с печалью. Не надо было так долго тянуть. Ему давно уже следовало к ней приехать – и по другой, нежели сегодня, причине.

– Заходи же, Гарри, заходи.

Босх вошел в хорошо обставленную гостиную. Полы здесь были из красного дуба, а гладко оштукатуренные стены поражали белизной. Белоснежная мебель из ротанга прекрасно гармонировала со стенами. Комната была радостной и светлой, но Босх знал, что его визит несет с собой печаль и мрак.

– Значит, ты больше не Мередит?

– Да, Гарри, меня давно уже так не зовут.

– Как же прикажешь тебя называть?

– Нынче меня зовут Кэтрин. Кэтрин Регистер. Почти что «регистр», но муж не любил, когда я проглатывала второе «е». Считал, что его надо произносить более явственно. Он, знаешь ли, был у меня такой умный...

– Был?

– Присядь, Гарри, и поплачь со мной. Да, был. Отошел в лучший мир пять лет назад в День благодарения.

Босх присел на диванчик, а женщина опустилась на стул у стеклянного кофейного столика.

– Мне очень жаль. Прости...

– Все нормально. Ты же не знал... Кроме того, ты вообще никогда не видел моего мужа. Между тем за время совместной жизни с этим человеком я стала птицей совсем другого полета. Принести тебе что-нибудь? Кофе или, быть может, кое-что покрепче?

Он вдруг подумал, что женщина послала ему рождественскую открытку вскоре после смерти мужа, и снова испытал чувство вины – за то, что ей не ответил.