Росские зори - Михаил Павлович Маношкин

он чуть было не выдал себя, но вовремя спохватился, заметив людей Бронислава — они следили за Даринкой, не спускали с нее глаз. Он остро ощутил отчаянность своего положения и опасность, нависшую над Вежином. Если ему удастся умыкнуть Даринку, Бронислав наверняка устроит в селе побоище, а не удастся — битву начнет отец: не отомстить за новое оскорбление нельзя… Останя чувствовал себя одновременно и охотником, затаившимся в засаде, и дичью, которую тщательно высматривали люди Бронислава. В этой сложной охоте, где стирались границы между охотниками и дичью, самой несчастной была Даринка, сердце которой разрывалось между необходимостью подчиниться родительской воле и любовью к Остане. Бедная девушка не знала, как поступить, и со страхом ждала развязки. Она безучастно собирала цветы и медленно приближалась к реке, к тому месту, где она не раз встречалась с Останей, — к дереву, низко склонившемуся над водой. Подруги пытались развлечь ее, заставить улыбнуться, но она молчала, будто замороженная. Вдруг она заметила Останю и без сил опустилась на траву. Девушки засмеялись, принялись утешать ее, а потом уселись рядом и принялись плести венки. Но пальцы не слушались Даринку, цветы падали из дрожащих рук, а это была недобрая примета. Подруги утешали ее:

— Не волнуйся, мы закончим свои и сплетем тебе!

— Пойду… напьюсь, — с трудом выдавила Даринка, и с лица у нее схлынули последние краски.

Люди Акилы следили за ней, находясь в некотором отдалении — подходить к девчатам, плетущим брачные венки, запрещалось законами Лады.

Даринка неуверенно шла к реке. Ноги у нее подгибались, ей казалось, что она вот-вот упадет. Едва она скрылась под берегом, Останя подхватил ее и понес — с этой минуты он почувствовал себя во много крат сильнее, так как взял на себя ответственность за жизнь любимой. Он теперь мыслил ясно и трезво: «Быстрее добраться до лошадей, а потом лесом к Ивону, дорогу к нему им не найти… Брат обрадуется, ведь я мщу Брониславам и за него!»

Он спешил к лошадям, не чувствуя тяжести Даринки. Она обвила руками его шею и нервно всхлипывала. Сговор отца с Брониславами, предполагавшаяся свадьба с нелюбимым человеком, а теперь бегство с Останей отняли у нее слишком много сил. Останя понимал это, и единственное, чего он сейчас хотел, — это поскорее обеспечить ей покой и безопасность.

Вот, наконец, и лошади — путь до них показался Остане бесконечно долгим. Он спросил:

— Сама ехать сможешь?

Но она еще плохо владела собой. Он вскочил в седло, подхватил Даринку на руки и заторопил Лося, направляя его в глубь леса, к тропе, ведущей в становище брата. «Помоги, Лада!» — проговорил про себя.

Шум и голоса позади отдалялись, отсеченные от беглецов стеной леса.

Даринку хватились вскоре после того, как она спустилась к реке. Девушки поспешили вниз, но Даринки нигде не было. Они подняли испуганный крик, решив, что она бросилась в воду, предпочтя смерть свадьбе с Акилой. Начался общий переполох, который дал беглецам крайне нужный выигрыш во времени, достаточный для того, чтобы Останя вывел лошадей из укрытия и скрылся в лесу. Но предположение о том, что Даринка утопилась, единодушно отвергли, когда промерили глубину реки: утонуть в этом месте было трудно. И тут всем открылась причина исчезновения Даринки: Останек! Она бежала с Останеком! Он умыкнул ее! Как же это удалось ему — ведь всюду здесь настороже люди Бронислава!

Весть о поступке Остани распространилась, как пожар. Одни откровенно восхищались: ай да парень! Другие — из тех, кого Даринка отвергла, — так же открыто осуждали его и ее. Их уязвленное самолюбие было почти удовлетворено, когда они узнали, что она достанется Акиле, — поделом ей! Не будет больше смеяться над парнями! А теперь их самолюбие опять заныло: все-таки Останя, все-таки вышло по ее… В порыве недоброжелательности некоторые готовы были добровольно помогать взбешенному Акиле ловить беглецов. Но таких недобрых и мстительных было немного. Остальных бегство Даринки с Останеком только развеселило. Ой, диди-Ладо, ты всех сильнее и только что доказала это! Слава Ладе, честь Остане и Дарине — лови их теперь, как ветер в поле!

Веселое хмельное разгулье с удесятеренной силой залило Красную горку, а по дороге к Вежину нерешительно, как побитые псы, потянулись конники Акилы — получил он все-таки, что заслуживал! Не помогла ему Мрачная Вивея, чары Лады оказались могущественнее ее злых чар!

Акила со страхом думал о том, как он сообщит матери и отцу о своем позорном поражении. Бешеная ярость, с какой он рыскал со своими людьми за Вежинкой, ища беглецов, ослепила и оглушила его. Сильнее всего Акилу бесило не бегство Даринки, а дерзость неуловимого Остани. Он больше думал о нем, чем о ней, он торопил своих людей с поисками и нетерпеливо рисовал себе картины сладкой мести своему сопернику: исхлещет до полусмерти плетью, привяжет к коню и поволочит по дороге, — чтобы все видели! — сдерет с живого кожу… Но именно это помутившее разум желание поймать и казнить соперника подвело Акилу. Он сам все испортил. Ему бы неторопливо отыскать след беглецов и отправиться за ними в погоню, а он, как одержимый, метался взад-вперед за Вежинкой, так что уже никакой следопыт не сумел бы сказать, где чьи следы. А Останя в это время хотя и спешил как мог прочь от Вежинки, но рассудка не терял и след за собой оставлял малозаметный.

Брониславы в Вежине восприняли весть о случившемся, как гром в ясном небе. Все у них было готово к свадебному пиру: хмельного наварено в избытке, жареное мясо дразнило аппетит, гости приглашены и всем отведено свое место — где быть жениху с невестой, где родителям, где почетным гостям и где остальным. Все настроились на пиршество, на разгульное веселье — и вдруг ничего!

Бронислав, которому было не привыкать ко всяким неожиданностям, усмехнулся, а в глазах у него, к удовольствию Вивеи, блеснул недобрый огонек — такой, что вот-вот вспыхнет пламенем и начнет пожирать все вокруг…

Домой Акила возвратился истерзанный, злой, жалкий — от недавнего высокомерия не осталось следа. Бронислав, взглянув на сына, ухмыльнулся: «А молодец у Добромила сынок, славный у него конь, жалко, что не попался…» О Даринке он вообще не помнил: если уж из-за чего убиваться, так из-за коня или добычи, только не из-за женщины. Впрочем, как сказать… И он подумал о Васене, которая когда-то досталась не ему, а Добромилу…

— А ну, все за столы, почтим Ладу! — И опять в глазах у него блеснул недобрый огонек.