SOD. Проект Фрактал - Екатерина Белецкая

– Не разобрались – в чем именно? – спросил Ит.

– В том, что я не такая, как они. Неважно. В общем, двор был большой и довольно запущенный. Кусты, деревья высокие. Нет, там была спортивная площадка, и плац большой, для парадов и линеек, но школа была очень старая, и двор у нее был огромный. Как сад или лес…

…Они играли в прятки в этом огромном дворе, и Эри выпала очередь водить. Искать подружек можно было очень долго, но Эри знала, что, например, Маруська обязательно пойдет к забору, в дальней части «леса», а Юлька попробует спрятаться неподалеку от спортивных снарядов, точнее, от площадки, на которой установлена пара ржавых турников, лестница, и сломанные качели…

– Я пошла по тропинке, а потом решила, что обману Юльку, застану ее врасплох. И полезла через кусты сирени, там густющие были кусты, их никто никогда не стриг. И…

И когда она вылезла на небольшую прогалину, ее словно остановила невидимая рука. Остановила, и заставила попятиться назад, обратно, в сирень. А потом кусты на другой стороне прогалины зашевелились, затрещали, и на прогалину медленно выехала огромная машина. Черная, с длинным дырчатым дулом, и со светящимися красным крошечными окошками на низкой плоской башне. Машина поводила дулом вправо-влево, и стала сдавать назад, обратно. Вскоре она скрылась в кустах. Эри долго стояла, не в силах сдвинуться с места – воздух до сих пор пах горячим металлом, маслом, и чем-то незнакомым, но очень неприятным.

– Чем-то похоже на запах сгнивших груш или яблок, и, кажется какой-то мясной гнили, – объясняла она. – Но я понимала, что это не яблоки. И не мясо. Это что-то живое так пахло. Какое-то существо. Очень недоброе. И сильное. Наверное, оно было в той машине, но я никого не видела. Только запах почувствовала, и ничего больше. Я потом долго боялась играть в этом дворе, рядом со школой. Боялась, что снова появится эта машина, и тот, кто в ней, вылезет наружу.

«Форд Аляска тревл» стоял в бесконечной пробке на выезде из города.

Скрипач дернул ручник, и повернулся к Иту – тот покачал головой.

Не может быть.

Запах… запах гниющих фруктов и гноя – это запах нэгаши, и они слишком хорошо знали, что это за раса, и чем могла бы закончиться для маленькой девочки-человека подобная встреча.

Но!!! Это же Сод!!! Какие нэгаши – тут? Откуда? Москва, школьный двор, и – танк третьего уровня с живыми нэгаши внутри? Как такое возможно?

– Сирень там была сильно поломана, – продолжала Эри. – На этом месте, где стояла машина. Я туда рискнула забраться только через месяц, или даже больше – и увидела эти сломанные ветки, много. Целый куст оказался раздавлен, а кусты там были ого какие. А чего вы молчите?.. Я что-то не то сказала?

– Прости, мы слегка охренели, – отозвался Ит после почти минутной паузы. – Рыжий, поехали, нам сигналят уже.

Машина тронулась.

– Больше ты этого танка не видела? – уточнил Скрипач.

– Нет. Но видела другое.

– Извини, что перебиваю, но ты… – Ит замялся. – Ты что, наблюдала нечто подобное часто?

– Не то, чтобы очень часто, – пожала плечами Эри. – И я не только видела, чувствовала тоже. Но я никому не могла нормально объяснить, что я вижу, и чего боюсь. Например, что-то было в стенном шкафу в моей комнате…

– Это почти у всех детей есть, – хихикнул Скрипач. – И у некоторых сильно пьющих взрослых. У детей бабайка, а у взрослых перепейка.

– Про бабайку не знаю, а то, что иногда оказывалось в шкафу, было как черный шар, размером с теннисный мяч. Или несколько таких штук. Вот тебе смешно, рыжий, а они всю дверцу изнутри изодрали однажды. Повсюду были щепки. А мама наказала меня. Она решила, что я взяла нож с кухни, и испоганила дверь. Глупо. Зачем бы мне это нужно было делать?

– Черные штуки? – с интересом спросил Ит. – Именно как шар?

– Да, гладкий черный шар. Не знаю, чем они драли дверь. Может быть, у них были когти или зубы. Когда тебе пять лет, тебе не захочется проверять, чего у них там есть, – справедливо заметила Эри. – Мне было страшно. Я от них пряталась под одеялом.

– Даже не знаю, что сказать. Странно. Очень странно, – Ит вздохнул. – Но ведь было что-то еще, верно? Это всё – тарелка, танк, шары – было побочным. Так?

– Так, – согласилась Эри. – Верно. Было еще и другое. Главное. Я тогда не умела еще молчать и скрываться, поэтому говорила о том, что понимала, с другими людьми. То есть пыталась говорить. Получалось плохо.

– И что было главным? – поинтересовался Скрипач, выруливая на трассу. Они тут что, совсем дороги не чистят, интересно? Больше семидесяти по такой трассе ехать – самоубийство. Мало того, что яма на яме, так еще и снега чуть не по колено.

– Двое, про которых я знала, что они есть.

…Эри знала про Двоих, и, как любой ребенок, она искала визуализацию своему знанию. Ей приходилось сложно – к пяти годам она верила в то, чего не существовало в информационном и предметном пространстве там, где она находилась.

Вера всегда нуждается в объекте.

Религиозный человек вешает себе на стену икону или вырезает из дерева скульптуру. Влюбленная в артиста женщина ставит на столик рамку с его портретом. Маленькая девочка просить мать купить ей куклу-принцессу или куклу-малышку. Объект обожания может быть недосягаем, поэтому его материальное существование подтверждает некий предмет, фетиш, символ – назвать можно как угодно, суть от этого не меняется. И маленькая Эри искала этот символ, и всё-таки, пусть и с трудом, нашла его.

– Я не знала тогда, кто такие те… ну, те. Даже не знала точно, мужчины они или женщины. Если мужчины, то не похожие на наших мужчин. Если женщины, то совсем не такие, как наши женщины. Я не могла описать, не могла выразить словами, не могла нарисовать… но тосковала я уже тогда. Тосковала и искала. И нашла.

…Двоих пластмассовых буденовцев Эри со слезами отбила в своей детсадовской группе. Они, за небольшую мзду, заплаченную мамой, переехали в результате к ним домой, и поселились в кроватке Эри. Кем только Эри после этого не стала – в глазах что мамы, что по мнению общественности!.. И дебилка, и тупая, и придурошная, и тряхонутая, и чокнутая, и поехавшая.

– Нормальные девочки в куклы играют, а эта себе солдат пластмассовых в кровать тащит, – сокрушалась мама. – И если бы хоть хороших каких, так ведь нет, два болвана уродских!

Буденовцы, надо сказать, были весьма условны – грубая отливка, выцветшая пластмасса, бывшая вначале красной, а теперь грязно-розовая. Они, после общения с детсадовцами, были все в царапинах и серых пятнах: мама долго терла их щеткой, но пятна так до конца и не отошли. В первые месяцы мать еще как-то пыталась бороться с увлечением дочери, но Эри была неумолима – любая попытка спрятать «солдатиков» заканчивалась истерикой и грандиозным скандалом, поэтому мама, в конце концов, махнула рукой, и «солдатики» стали полноценными членами небольшого игрушечного сообщества, принадлежавшего Эри.

– Только для меня они были не игрушки, – Эри задумчиво смотрела в окно. – Они были для меня словно живые. Я всегда брала их с собой, куда бы мы ни ехали, и они всегда спали со мной рядом. Почему-то, когда они появились, в шкафу навсегда перестали безобразничать черные шары, а то, что я видела… ну, оно стало немножко другим.

– Каким? – с интересом спросил Ит.

– Безопасным, – подумав, ответила Эри. – Нет, не совсем, конечно, но все-таки менее опасным. Черный, я не знаю.

– Называй меня лучше Итом, – попросил Ит. – Всего две буквы. Ит. Не сложно запомнить, правда?

– Я попробую, – серьезно ответила Эри. – Но могу случайно назвать, как привыкла.

– А меня можно рыжим, – милостиво разрешил Скрипач. – Еще можно Скрипачом, а еще меня зовут Файри. По документам. Но так никто в жизни никогда не называл.

– Ладно, – Эри улыбнулась. – А почему – Скрипач?

– Долгая история, как-нибудь потом расскажем, – пообещал рыжий. – Значит, после буденовцев стало получше?

– Да. Оно, собственно, и было неплохо, но когда они появились, я стала видеть и кое-что красивое… иногда.

…Они с мамой поехали на Юг, к морю – каким-то чудом маме достались две путевки. Место было довольно прозаическое, равнинное, но Эри почти каждый вечер видела по дороге с пляжа, когда они шли в корпус пансионата, одну и ту же картину: ущелье, поросшее хвойным лесом, горные вершины в белых снеговых шапках, а там, дальше, за ущельем – огромное и спокойное море, с золотой солнечной дорожкой в самом центре.

– Я рассказывала про эти горы маме, а она смеялась, и говорила, что я фантазерка. Потому что там не было никаких гор. Евпатория, какие горы? Отродясь их там не было. А я видела. Очень красивая картина, и каждый раз чуть иная, то есть она… как бы это сказать… она была живой, понимаете? Не фотография, не изображение. И всегда на одном и том же месте. Мама утверждала, что там степь, и что море вообще с другой стороны. А я видела… ну, вот это всё. Странно, правда?