Баллада о бомбере (сборник) - Михаил Веллер

Что насмешливый бородач, командир партизанского отряда и бывший доцент-историк, прикрывая с пулеметом от карателей отход своего отряда, был взят в плен и во время допросов полицаи хохотали от его злых и безжалостных шуток – и, вспоминая, хохотали и после того, как он был повешен.

А хозяйственный командир другого отряда, завхоз Мацилевич, в сорок четвертом стал офицером и кончил войну заместителем по тылу командира артиллерийского полка.

Ничего этого Гривцов не знал и знать не мог. И думал он об этом недолго. Как, впрочем, недолго думали о нем и его экипаже и те, с кем летал он в одном полку. У войны свои законы, и у памяти на войне тоже свои законы.

И вот по этим законам памяти на войне, гораздо больше, чем предстоящие боевые вылеты, необозримое количество дней и недель войны впереди, зенитный огонь и истребители, волновало сейчас капитана Гривцова то, где Катя. Потому что больше у него не было родных людей, а за родных волнуемся мы больше, чем за себя.

Он ждал почему-то, что Катя напишет. Ведь ему посчастливилось попасть в свой полк, и номер полевой почты был прежним. И в этом счастливом ожидании он и уснул, и во сне война кончилась, на аэродроме приземлился серебряный сверкающий самолет, и из него вышла счастливая Катя в белом платье…

А наутро в дверь сунулся адъютант полка и, хлестнув себя хлыстиком по голенищу надраенного сапога, произнес:

– С планшетами – к командиру.

Гривцов пошел получать боевое задание.

– Так, – сказал командир полка, поставив задачу. – Гривцов, полетишь на «семерке». Пойдешь ведущим звена. Если прошлый вылет считать тебе за полвылета – в один конец, в другой ты пешком шел (летчики добродушно заржали), то этот будет сотым с половиной. Желаю успеха и лично тебе, капитан. Провожаю вас в воздух и сажусь писать на тебя представление на Героя.

Машины ушли в воздух, и к ним пристроились сверху истребители сопровождения, и сжимая штурвал невольно думал Гривцов о том, майском, вылете, и все чудилось ему, что в бомбоотсеке – не стальные тела стокилограммовых фугасок, а хрупкая девушка в комбинезоне, и на спине у нее парашют, на груди автомат, на поясе всякая дребедень, а через несколько часов они обязательно вернутся на аэродром.

…После пятого вылета он перестал ждать письма. Он понимал, что если б было письмо – он бы уже получил его. Но надежда – всегда живет надежда…

И иногда сбывается. Не всегда так, как мы себе представляем.

– Гривцов – к командиру, – в очередной раз произнес адъютант с хлыстиком и в надраенных сапогах – вестник авиационного бога войны. Гривцов отправился к командиру, соображая, что мог значить этот вызов. Пришла звезда Героя? Так награды вручают на построении, при всех. Приехала Катя?! Это невозможно. Переводят в другую часть? Не хотелось бы… вдруг Катя разыщет его.

Командир полка был отменно зол.

– А ты, оказывается, любитель курортов с удовольствиями, капитан, – язвительно сказал он.

– Виноват, – удивился Гривцов.

– Виноватых бьют! – взъярился командир. – Не будь отправлено на тебя представление на Героя – вломил бы я тебе так, что своих не узнал!

– В чем дело, товарищ подполковник?

– Он не знает, в чем дело… Ну, стервец!..

Зазуммерил телефон.

– Да! Так точно, у меня, товарищ полковник! Да, вломил ему уже по первое число. Есть! Даю.

Он передал ничего не понимающему Гривцову трубку. Пожав плечами, Гривцов в нее отрапортовал:

– Капитан Гривцов слушает.

Раздраженный начальственный баритон велел:

– Слушай хорошо, капитан. Очень хорошо, потому что это дело пахнет для тебя снижением, судом и всякими прочими неприятностями.

– Извольте представиться! – вспылил Гривцов. – Вины за собой не знаю! И с интересом выслушаю, в чем дело.

Баритон задохнулся от возмущения:

– Ты смотри, какой ершистый! Он «с интересом»… он «выслушает»!.. Полковник Иваницкий из разведки фронта с тобой говорит! Довольно с тебя такого представления? Вина твоя – ты лишил нас человека! В чем дело, говоришь, не знаешь? Интересно! Он не знает. Знаешь прекрасно! Ты знаешь Флерову?

Гривцов вздрогнул, и руки у него затряслись:

– Так точно! Знаю! Что товарищ полко…

– С ней то, что она не может быть отправлена на задание!

– Что с ней? Где она? – забыв субординацию, заорал Гривцов.

Неожиданно полковник спросил:

– Ты женат, капитан?

– Женат! – закричал Гривцов. Командир полка при этих словах удивленно поднял брови и с сомнением посмотрел в побледневшее от волнения лицо Гривцова.

– А что ж ты, негодяй, портишь девчонке жизнь и делаешь ей на фронте ребенка! – загрохотал баритон. – Много вас тут таких ухарей, а ей еще жизнь жить! Война идет, она такой же солдат, как ты! Что ж ты ей, паразит, наобещал, а?

– Да я на ней женат!! – заорал Гривцов. – На ней женат!

Баритон удивленно осекся.

– Ты, капитан, не морочь мне голову. Она не замужем, уж за это я ручаюсь – сегодня личное дело листал. Она, понимаешь, уверена, что ты геройски погиб, а ты жив – и ни слуху ни духу.

– Да где она, товарищ полковник? – взвыл Гривцов, изнемогая от нетерпения.

– А где она, по-твоему, может быть в том положении, которое ты ей устроил? – с ледяной вежливостью поинтересовался полковник. – Отправлена в тыл. Рожать.

– Я ее люблю, – неожиданно признался Гривцов полковнику из разведки фронта, и даже сам удивился неуместности признания.

– Я за твою любовь выговор получил, – ответствовал полковник. – Так ты действительно неженат?

– Действительно.

– От этого, правда, не легче. Ты знаешь, как наказываются на фронте подобные штучки?

– Знаю… А что теперь делать?

– Ну, ты не девочка, чтоб мне такие вопросы задавать. Получишь по шее от своего начальства, на том дело и кончится. Ох, уж эти мне бравые летчики… Твое счастье, что я добр. Так, говоришь, жениться на ней хочешь?

– Хочу.

– Кончится война – женишься… А вот где я, черт бы тебя драл, радисток на вас всех наберусь, таких любящих и неженатых?.. Ну, ладно. Скажи своему командиру, что я приказываю объявить тебе пять суток губы. Бывай здоров.

– Как ее найти, товарищ полковник? – торопливо закричал Гривцов.

– Найти? – миролюбиво уже переспросил полковник. – Это, брат, трудно… Ладно, – у нее, вроде, кто-то из родных есть, кому она письма писала. Личное-то дело ее ушло уже, понимаешь… Я прикажу спросить у девчонок, может, кто адрес знает. Перешлют на твою полевую почту.

Гривцов нетвердо стоял на ногах, сжимая в руке замолчавшую трубку.

– Ну? – спросил командир полка.

– Уехала, – сказал Гривцов.

– Кто?

– Катя.

– Куда?

– Рожать.

– Тьфу на тебя, – сказал командир полка. – С тобой-то что теперь делать? Ну?

– А, – весело засмеялся Гривцов, – со мной!.. Дать пять суток губы.

– Ну и прекрасно, – с облегчением сказал командир полка. – А то мне тебя в таком состоянии неохота было в воздух сегодня выпускать. Посидишь, отдохнешь. У нас, правда, помещения для гауптвахты нет, надо приказать ребятам из обслуживания, чтобы приготовили тебе какой-нибудь отдельный блиндаж.

Результатом этого разговора явилось то, что в морозный и солнечный февральский день почтальон, подрулив к столовой на своей мотоциклетке и привычно заорав: «Налетай, братва!» – сказал, подмигнув, Гривцову:

– Тебе письмишко, Герой. Пляши!

Гривцов дал щелчка почтальону, выхватил письмо, покраснел, воровато оглянулся и удрал в свой блиндаж. Там положил письмо на стол, зажег коптилку, закурил, походил рядом, хлебнул из фляжки, глубоко вздохнул и развернул треугольник.

«Андрюшенька, мой любимый и мой муж! Я знала, что ты все равно жив и мы все равно встретимся. Так много надо сказать тебе, что никакой бумаги для этого не хватит, и никакого времени, – пока не кончится война. Из войны я теперь на некоторое время выбыла, – и в этом мы оба виноваты. Но тут даже не подходит слово „виноваты", потому что ты теперь – папа. А сына зовут Андрей Андреевич, и он совершенно вымотал нам с мамой нервы своим неугомонным характером. Нужна, видимо, мужская рука. Что ж – все и будет – в свое время. А пока, в эту минуту, он спит, а я, полчаса назад получив письмо от одной своей девочки, с которой (зачеркнуто полевой цензурой), узнала о тебе, и что тебе после всех мытарств еще за меня досталось. Надеюсь, милый, что ничего уж очень страшного с тобой не сделали. Андрей, все будет хорошо, мое предчувствие меня еще никогда не обманывало, и мы с тобой еще выпьем настоящего шампанского и устроим настоящую свадьбу, хотя настоящее того, что уже было, и быть на свете ничего уже не может…»

Часть вторая

Светлой памяти летчика Ивана Григорьевича Богданова

Глава первая

Был СССР.

Был город Ленинград.

Было в Ленинграде издательство «Лениздат».

И была в издательстве том редакция историко-партийной литературы.

А редактором в той редакции работал некогда мой друг, замечательный писатель Олег Стрижак. Чтоб зарплату получать.