Содом и умора - Константин Кропоткин

— Изнасилование, — фыркнул я.

— Да ты знаешь, сколько мы с ним вместе ночей провели, — запальчиво воскликнул Андрей. — Мы на сборы ездили вместе, и на картошку.

— И никакого толку, — догадался я.

— Мы спать легли, — продолжил Андрей. — А наутро просыпаюсь, его уже нет. Ушел, даже не попрощался. А под кроватью презерватив лежит. Использованный, — голос Андрея задрожал, а с ним затрясся и он сам.

Кастрюля на плите зашипела и из нее полезла серая пена.

— Вот горе-то, — сказал я и участливо покачал головой.

Я всегда так говорю, когда Андрея насилуют. Два месяца назад, в мой прошлый визит, его изнасиловал водопроводчик. Синеглазый и стройный, как институтский друг.

— Экий ты, несчастный, — с сожалением сказал я, глядя на трясущиеся андреевы телеса. — Что же тебе не везет-то так.

— Не везет, — согласился он, прерывисто вздохнув.

ДИВАНЫ И ФАЗАНЫ

— …Изумрудный! Или цвета фуксии, — уверенно заявил Марк, — яркие цвета улучшают настроение.

— Что-то я не заметил, что мне становится весело от твоей рубахи. Той — лимонно-розовой в фиолетовый горошек, — сказал я.

Мы лежали на полу гостиной. Марк нежился под солнцем и глядел в журнал. Я спрятался в тени, чтобы солнечные зайцы не мешали думать. Замотавшись в плед наподобие мумии, и уставившись в потолок, я решал две задачи. Во-первых, не содрать ли паутину с лампочки. Честно говоря, ее судьба была интересна лишь потому, что отчим орал бы про «свинарник» весь день, не переставая. Из застарелого чувства противоречия я решил оставить в покое шедевр паучиного ковроткачества, как минимум, до ближайшей генеральной уборки. Вторая дума была сладка, поэтому я не торопился принимать окончательное решение. Иногда ведь важна не цель, а путь к ней.

Тем более, что случай был уникальный.

Кирыч собрался поменять работу. Его не хотели отпускать и даже дали премию, надеясь пробудить у него совесть. Деньги он взял, но заявление об увольнении все-таки подал.

Конечно, можно было бы профукать нежданный излишек привычным порядком — на клубы, музыку и красное вино, но Кирыч предъявил ультиматум:

— Нам нужен диван. Если мы не купим его сейчас, то не купим никогда. Сколько можно на полу валяться?

Звучало, как крик души, поэтому мы с Марком предпочли не перечить.

После того, как у мы сплавили старый диван на соседскую помойку, сидеть в гостиной нам оказалось не на чем. Теперь мы смотрим телевизор, как султаны — на полу, закиданном цветными подушками. Смотрится это красиво, но очень непрактично — зад мерзнет, навевая неприятные мысли о простуженном мочевом пузыре или, не дай Бог, простатите. Кирыч прав, пора обзаводиться диваном. Хотя бы ради того, чтобы позднее сэкономить на лекарствах.

Боясь сделать неправильный выбор, Марк изыскал в завалах своей комнаты журнальную статью под названием «Цвет мой, зеркальце, скажи!» и теперь вслух зачитывал самые интересные куски.

— Желтый! — с выражением произнес Марк. — Это символ спокойствия, интеллигентности. Получается путем смешивания красного и зеленого. Желтый является цветом энергетизма.

— Если мы купим желтый диван, то нам останется только дружно спятить, чтобы не обманывать ничьих ожиданий, — сказал я, с ужасом представляя себе гигантскую канарейку, которая может поселиться в нашей гостиной.

— И переезжать на поселение в «желтый дом», — поддержал меня Кирыч.

Он разместился на небольшом отдалении и любовно сортировал внезапное свалившееся на нас богатство: десятки — к десяткам, пятидесятирублевки — к им подобным, сотни — в третью кучку. Каждую купюру он рассматривал, разглаживал и лишь затем определял в стопку подходящего номинала.

— Если желтый цвет неприятен, то речь идет о человеке сосредоточенном, пессимистически настроенном, с которым трудно завязать знакомство, — зачитал Марк следующий пассаж и с торжеством посмотрел на нас.

Мы с Кирычем переглянулись.

— Зато ты, Маруся, весела за троих, — сказал я и хлопнул цветочного эксперта по заду, выбив из него облачко пыли.

— Наибольшее предпочтение желтому, — радостно продолжил чтение Марк, — отдают беременные женщины, ожидающие благополучного исхода родов…

— Кого рожать будем? Мальчика или девочку? — перебил я.

— Двойняшек, — огрызнулся Марк.

— Что там про другие цвета написано? — спросил Кирыч. Дискуссии о репродукции геев ему не нравились. — Про серый, например. Практично. На нем грязи не видно.

— Только через мой труп! — возмутился Марк. — Диван — не мышь, ему серым быть не обязательно.

— Мыши и белыми бывают, — вспомнил я.

— О! Белый?! — марусины глаза загорелись. — Будет шикарно!

— Еще как! — согласился я и проникновенно продолжил. — Одним прекрасным вечером ты сядешь пить чай перед телевизором, поставишь его на столик рядом с диваном. Кирыч соберется спать, встанет, опрокинет весь чай на диван и нам останется только подарить его бедным.

— А я не буду садиться на диван, когда пью чай, — заупрямился Марк.

— Зачем диван, если на него нельзя садиться? — резонно заметил Кирыч.

— Точно! Давайте лучше купим попугая! — обрадовался Марк. — В зоомагазине на Чистых прудах я видел красного. Он всем говорит «здрасте».

— И стоит как целый диван? — спросил я. — Это нечестно. Почему мне никто не платит таких денег за то, что я говорю «здрасте»?

— У попугая есть гребень. Он встает дыбом, если в клетку зернышек кинуть, — пояснил Марк.

— Вот увидишь, что будет с моими волосами, если мы купим птицу по цене дивана, — сказал я.

— Сейчас нам нужен диван, а не попугай, — прервал наш спор Кирыч. — Деньги скоро закончатся, и нам придется дальше сидеть на полу. Пол хоть и паркетный, но холодный.

— Первый этаж, — согласился я.

Кирыч с сожалением закончил свой труд и, кряхтя, поднялся с пола. Мы с Марком выжидательно уставились на него. В конце-концов, наше мнение носило рекомендательный характер. Кто платит деньги, тот и заказывает.

— Зачем спорить? Поедем в магазин и посмотрим, что там есть, — предложил Кирыч.

— О! Голос не мальчика, но мужа! — с уважением сказал Марк и без сожаления кинул журнал в коробку с макулатурой.

— Диваны? Сколько угодно! — радостно отрапортовал продавец.

Его лицом казалось сделанным из резины. Оно двигалось без остановки, показывая всевозможные дежурно-положительные эмоции.

— Какие будут пожелания? Цвет? Форма? Дизайнер? Страна-производитель? Цена?

— Артемий, — строго сказал я, взглянув на карточку, пришпиленную к фирменному жилету. — Нам нужен хороший диван.

— Удобный, — добавил Кирыч.

— Красивый, — присоединился Марк.

— Для кого мы покупаем? — уточнил продавец, оглядев нашу троицу.

— Для нас, — не понял вопроса Марк, а я привычно отрапортовал:

— Он, — я ткнул в Марка пальцем, — сожитель, мы — соседи по койке.

Кирыч закашлялся.

— Ах, вы вместе? — губы Артемия разъехались в такой блаженной улыбке, будто прогремели ангельские трубы.

— Наш друг шутит, — виновато начал объяснять Марк.

И совершенно напрасно. Чем больше оправдываешься, тем больше тебе не верят. В щекотливых ситуациях лучше хранить олимпийское спокойствие. Как говорит Виолетта, получающий деньги за банальную проституцию «не суетись перед клиентом и тогда клиент будет суетиться под тобой».

Продавец улыбнулся:

— Понимаю-понимаю… У нас, конечно, найдется именно то, что вам подойдет.

«Можно подумать, что нам нужен какой-то особенный диван», — раздраженно подумал я, несясь галопом вслед за расторопным консультантом в дальний угол павильона.

— Нам в гостиной не на чем сидеть. Сидеть, понимаете? — на бегу пояснил я, опасаясь, что он предложит нам сексодром с отсеком для презервативов.

— Понимаю-понимаю, — развивая спринтерскую скорость, сказал Артемий.

— Чтобы смотреть телевизор, понимаете? — крикнул я, пытаясь не отстать.

Судя по целеустремленности, с которой он бежал в выбранном им направлении, какие-то идейки на наш счет у него имелись. И, чуяло мое сердце, с нашими желаниями они вряд ли совпадали.

— Понимаю-понимаю, — повторил он и, наконец притормозил возле гигантского сооружения на высоких витых ножках.

Деревянные слоны изображали подлокотники, спинка снизу была обита пурпурным шелком, а сверху состояла из темного-красного резного дерева: по джунглям бредет слоновий караван с поклажей.

— Какая прелесть! — восхитился Марк. — Как будто из дворца махараджи. Я куплю себе сари и нарисую точку на лбу. Хатуба-матуба! — заголосил он и задвигал головой, как какая-нибудь служительница храма Брахмапутры.