Гений Умирает Дважды - Николай Стародымов

Семен Яковлевич неопределенно передернул плечами.

— Может быть, может быть, все очень даже может быть… — он безостановочно вертел в руках карандаш, легко постукивая по столешнице поочередно то острым, но тупым, с ластиком, концами, и внимательно глядя на свои длинные тонкие пальцы. — Очень даже может быть.

И опять умолк. Несмотря на профессиональную выдержку, собеседник начал слегка раздражаться.

— Не "может быть", а должен, — произнес он подчеркнуто сдержанно.

Леваневич на мгновение поднял глаза, уколол просителя быстрым взглядом.

— Простите, запамятовал, как вас звать-величать?.. — спросил он, вновь отведя взгляд.

— Вадим Сергеевич, — отозвался собеседник.

По сравнению с врачом следователь был еще очень молод, чтобы не сказать юн, а потому свое отчество он произнес тоже с легким нажимом, подчеркивая, что его должность и миссия, с которой он тут пребывает, в значительной степени нивелирует заметную разницу в возрасте.

— Так вот, Вадим Сергеевич, сегодня я буду вынужден признать ваше право на нарушение действующих правил, а завтра вы же вызывите меня к себе в кабинет, — скривил губы врач, упорно глядя перед собой.

— Это почему же? — спросил тот, но в следующее мгновение и сам понял, что имеет в виду эскулап.

— Почему? — врач чуть пожал плечами. — Да потому, что у больного, простите за мрачный каламбур, больное сердце. Оно может не выдержать допроса.

В дверь торопливо постучалась и заглянула молоденькая медсестра, однако Леваневич откровенно поморщился и махнул ей рукой — не до тебя, мол. Она выскользнула в коридор и аккуратно прикрыла за собой створку.

— Ну почему же сразу обязательно допроса? — дождавшись, пока она вышла, поморщился проситель. — Мне нужно с человеком просто поговорить… Задать всего лишь несколько вопросов… Должен ведь я узнать причину, по которой… — он запнулся. — По которой происходят некие события…

Леваневич слегка усмехнулся.

— Да об этих, как вы говорите, неких событиях уже все знают, — он кивнул в сторону лежавших на краю стола газет.

— А больной? — встрепенулся следователь.

— Что вы, ему это, конечно, не показывали, — покачал головой врач. — Да и не до газет ему сейчас… В общем, так, молодой человек, — решившись, вдруг твердо проговорил Семен Яковлевич. — Даю вам на беседу ровно полчаса, тридцать минут

— и ни секунды больше. За больного я не ручаюсь и полностью полагаюсь на ваше благоразумие. Если с ним что случится, Вадим Сергеевич… В общем, я надеюсь, что ничего с нашим пациентом не случится, и соглашаюсь на этот разговор исключительно, так сказать, осознавая гражданский долг и желая оказать, если можно так выразиться, содействие… Но если уж что-нибудь случится, я, как Понтий Пилат, умываю руки, — и он даже потер кисти, продемонстрировав, как будет их умывать.

Следователь коротко кивал едва ли не после каждой фразы врача.

— Да-да, конечно, — согласился он. — Я буду осторожен. Всего несколько нейтральных вопросов… Уж поверьте, не в моих интересах…

— Да-да, конечно, никак не в ваших, — кардиолог не дал следователю закончить фразу. — Посидите немного здесь, пожалуйста, я сейчас.

Семен Яковлевич поднялся, обогнул стол и направился к двери. Он шел тяжело, ссутулившись, слегка приволакивая левую ногу, засунув руки в карманы крахмально-жесткого короткого серо-зеленого халата.

"Любопытно, он всегда такой пришибленный или его так тревожит мой визит? — подумал следователь. — А может, просто устал после дежурства — у них ведь, у врачей, работенка тоже нервов выматывает не дай Бог сколько…"

Впрочем, о Леваневиче он подумал только вскользь, мимоходом. В конце концов мало ли у кого какая походка, какой, так сказать, экстерьер. Куда любопытнее сейчас другое…

Вадим Сергеевич взял со стола газету, на которую кивнул врач. В самом деле, интересно взглянуть, что там эти газетные борзописцы пишут про все эти события. Обычно журналюги (черт бы их всех побрал — оптом и розницу!) бессовестно врут, придумывают собственные идиотские объяснения чрезвычайным происшествиям или пользуются не менее идиотскими слухами. Но случается, что и у них что-то можно почерпнуть любопытное.

Где тут?.. А, вот!

"НЕИЗВЕСТНЫЕ РАССТРЕЛЯЛИ ГРУППУ УЧЕНЫХ

Зверское убийство произошло вчера в Институте сверхслабых токов РАН (переврали название — ну да что с них взять? Они постоянно что-нибудь, да переврут). Группа боевиков средь бела дня ворвалась (тоже неточно — они ведь спокойно вошли) в помещение одной из лабораторий и расстреляла находившихся там людей, по разным данным — от восьми до четырнадцати человек. После этого бандиты разломали несколько компьютеров, выгребли бумаги из нескольких столов и скрылись. Следственные органы пока отказываются от каких-либо комментариев по поводу происшедшего. Однако нам удалось узнать, что нападавшим помогал один из сотрудников лаборатории".

Естественно, отказываются. У них в управлении все на уши встали, когда стало известно о таком массовом убийстве. Одиннадцать трупов! Несколько человек по разным причинам отсутствовали на рабочем месте, и это их спасло. Охранник, по его словам, просидевший во время трагедии под пистолетом одного из боевиков, показал, что бандиты увели с собой девушку, работавшую в лаборатории. Ее личность установили быстро, однако найти ее до сих пор не удалось.

Один из выпотрошенных столов принадлежал некоему Штихельмахеру, который накануне налета оказался в больнице с сердечным приступом. Потому следователь Вадим Вострецов и пришел сюда. Потому и уговаривал врача разрешить задать больному несколько вопросов. Где он, к слову, этот врач, куда запропастился?

Между тем Семен Яковлевич, выйдя из своего кабинета, тотчас направился в палату, где в одиночестве лежал Арон Абрамович. Войдя к нему, Леваневич тщательно затворил за собой дверь.

— Ну что, как себя чувствуем? — с напускной медицинской бодростью спросил врач.

— Спасибо, доктор, немного лучше…

Штихельмахер был бледен, бледен до синевы. И на вошедшего не обратил особого внимания.

— Сейчас мы вам укольчик сделаем… Общеукрепляющий…

Арон Абрамович послушно выпростал из-под одеяла левую руку, поддернул повыше рукав, повернул руку так, чтобы было удобнее колоть. Леваневич достал из кармана халата приплюснутый шприц-тюбик. Когда он снимал с иглы защитный колпачок, его тонкие пальцы нервно дрожали. По этой же причине он не сразу смог проколоть предохранительную мембрану, которая находилась вглубине канала иглы. Наконец это ему удалось.

— Нуте-с, закатайте, пожалуйста, рукав повыше…

В душе Штихельмахера шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие. Он слегка повернул голову, посмотрел на своего лечащего врача… Непонятно, с чего это сам врач лично решил сделать ему укол. Да и шприц какой-то непривычный… Однако что-то спросить Арон Абрамович постеснялся. В конце концов врач есть врач, и его нечего опасаться.

Под больничной рубашкой оказалась старческая худая серовато-бледная рука с рельефно обозначившимися синими венами. У локтя виднелись характерные точки — Штихельмахеру уже делали несколько внутривенных уколов.

Хорошо, что этот укол можно делать не обязательно в вену, — подумал Леваневич. В своем нынешнем возбужденном состоянии он мог бы и не попасть в эту тонкую синюю жилку, особенно если бы кровеносный сосуд ушел в сторону… Подумал — и с силой ткнул тонкой иглой в дряблую старческую мышцу. С силой сдавил стенки шприц-тюбика, выталкивая содержимое в живую плоть. И только выдернув иголку, сообразил, что у него в руках нет смоченной в спирту дезинфицирующей ватки. По большому счету она сейчас попросту не нужна. И все-таки…

— Вот и все, — через силу улыбнулся Семен Яковлевич. — Теперь вы можете беседовать.

— С кем беседовать? — равнодушно спросил Штихельмахер, поправляя рукав.

— К вам пришел следователь. Сейчас он войдет.

Больной удивленно повернул к нему голову.

— Следователь? — переспросил он. — А зачем следователь?

— Ну как же… У вас такое произошло…

Известие о визите следователя Штихельмахера немного оживило.

— Да-да, конечно… Когда он будет?

— Прямо сейчас.

Леваневич привычно бросил использованный шприц-тюбик в воронку утилизатора и вышел из палаты. Только бы этот чертов следователь не заметил, насколько он, Семен Яковлевич, сейчас взволнован…

Вадим Сергеевич сидел на том же месте, где врач его и оставил. Он держал в руках взятую со стола газету и нетерпеливо притоптывал ногой.

— Простите, что заставил вас ждать, — через силу улыбнулся врач. — Дела, сами понимаете… Прошу вас, идемте, я проведу.

Штихельмахер лежал в отдельной палате, что для Вострецова было просто идеально. Рядом, на экране установленного на тумбочке чуть слышно гудящего прибора, судорожно дергались несколько зеленых точек, оставляя за собой сложные кривые. Арон Абрамович лежал с прикрытыми глазами. На звук открывающейся двери он приподнял веки и покосился на посетителей. Да, и в самом деле слаб старик, еще и впрямь, не дай Бог, окочурится, подумал следователь, усаживаясь на высокую круглую табуретку, стоявшую в ногах больничной койки. Но допросить его необходимо — нужно обязательно выяснить, почему убийцы заинтересовались содержимым компьютеров и столов именно Штихельмахера и его помощницы.