Пьянящий запах свежего сена - Руди Штраль

Ангелика (поспешно). Может, вы лучше пойдете со мной купаться?

Авантюро. Конечно! С величайшим бы удовольствием! Но меня зовет мой долг, мой сан, моя важная миссия…

Лидия (снаружи, заводит мотоцикл). Держитесь покрепче, господин пастор!

Пастор. За что, черт возьми!

Лидия. За меня! Ухватите меня покрепче за талию!

Авантюро (выглядывает в окно). Лучше всего бы мне прямо сейчас прокатиться в деревню!

Ангелика. Позавтракайте сначала!

Авантюро. С вами? С удовольствием!

Ангелика уходит на кухню. Слышен шум отъезжающего мотоцикла. Авантюро смотрит Лидии вслед. Ангелика гремит посудой, ставит на плиту сковородку.

Мне, пожалуйста, яиц не надо. Только немного хлеба, масла и мармелада, если можно.

Ангелика. Конечно, можно. (Снимает сковородку с плиты.) У меня тоже нет аппетита. (Входит с подносом и накрывает на стол.) Пожалуйста. Садитесь.

Авантюро. После вас, милая барышня. Кстати, я уже говорил вам, что вы снова выглядите восхитительно?

Ангелика (садится, равнодушно). Нет. Да и не стоит. Приятного аппетита.

Авантюро. Спасибо, вам также. (Начинает с аппетитом есть.)

Ангелика (нерешительно). А что… что, собственно, вы делаете — я имею в виду, на вашей работе?

Авантюро. Смотря по обстоятельствам. Сначала пытаюсь установить, что лежит в основе данного случая. Или что стало причиной ему — может быть, заблуждение, а может, коварный обман. В первом случае я разъясняю заблудшему величие истинного чуда, милосердно призываю его к скромности, дарю ему портрет святого, который творил чудеса в подобной же области. (Вынимает две-три иконки.) Вот ассортимент самых распространенных чудес.

Ангелика (рассматривает иконки с плохо скрываемым отвращением). Очень как-то пестро.

Авантюро. Зато доходчиво. Чернь любит пестроту. Конечно, подобного обращения заслуживает лишь тот, кто чистосердечно кается в своем грехе, ведь он впредь должен рассматривать себя именно как грешника. Кроме того, он должен поклясться всегда смиренно преклоняться перед догмами нашей святой матери-церкви.

Ангелика (передернув плечами). Лучше… расскажите лучше, что вы делаете во втором случае.

Авантюро. Во втором случае я обязан действовать с примерной жестокостью. Уличив обманщика, разоблачаю его перед всей общественностью и при всех срываю с него маску! Кроме того, возбуждаю против него дело об отлучении от церкви.

Ангелика. А если он вообще не вашей веры?

Авантюро. Тогда он тем более вредит ей, нашей вере, и потому я просто обязан мобилизовать против него все общественные инстанции, дабы восстановить справедливость. Вряд ли сыщется хоть один прокурор, который в данном случае не найдет юридических доказательств вины. За это можно получить два-три года, очень редко — условно. И практически никогда не выносится оправдательный приговор.

Ангелика. Ужасно!

Авантюро. Это всего лишь справедливо.

Ангелика. А если он делает это не нарочно?

Авантюро. То есть как?

Ангелика. Ну, может… может, человек делает это так, шутки ради?

Авантюро. Я подхожу к этому со служебной меркой. Мне не до шуток.

Ангелика. Или, бывает, это делают лишь потому, что люди этого ждут.

Авантюро. Разве люди ждут друг от друга чудес?

Ангелика (ревностно). У нас — от каждого!

Авантюро. Да. В спорте. В труде. И тому подобное. Видите, я основательно вас изучил. Но что касается настоящих чудес…

Ангелика. Стоп! (Взволнованно.) Что касается настоящих чудес… А что, если речь идет именно о них?

Авантюро. Вы смеетесь надо мной, милая барышня? Ведь вы, по-моему, простите, член партии?

Ангелика. Я — философ, обществовед!

Авантюро. Тогда мы опустим ваше восклицание. Для обществоведов настоящих чудес не существует.

Ангелика (в отчаянии). Но если мы чисто гипотетически предположим?

Авантюро. Нет! (Раздосадованно.) Бога ради, не мучайте меня! Я тоже всего-навсего человек.

Ангелика. Ну и что?

Авантюро. Я точно так же подвержен надежде, как и любой простой смертный… И не лишен профессионального честолюбия…

Ангелика. Да-а-а?

Авантюро. Вот уже семь лет я езжу напрасно! Каждый раз я полон надежд и каждый раз пожинаю разочарования. Мне встречаются только несчастные сумасшедшие или шарлатаны. Я сомневаюсь в пользе моей миссии и, что хуже всего…

Ангелика (осторожно). Что хуже всего?

Авантюро. Я не должен этого говорить. Даже думать об этом не смею.

Ангелика. Но вы же думаете — так что скажите.

Авантюро (глухо). Я… я больше не верю в чудеса. Сомневаюсь еще до того, как их увижу. И каждое мое сомнение подтверждается. Я даже ударился в панику, когда меня хотели послать в Лурд — сопровождать паломников. «Боже, — думал я, — что, если я и там начну сомневаться?» К счастью, ехать мне не пришлось, И никогда еще я не отправлялся в путь с такой радостью, как сейчас в Труцлафф. И никогда еще ни один осужденный не был мне так симпатичен, как наш друг Маттес.

Ангелика (с ужасом). Осужденный? Маттес уже осужден?

Авантюро. Чисто символически. На костре его теперь не сожгут. (С аппетитом ест, весело.) Вот если б он мне попался лет триста назад!.. То есть такому, как я, такой, как он…

Ангелика. Туго бы вам — то есть ему — пришлось с Маттесовыми предками! Это были парни что надо, скажу я вам. Да еще болото вокруг!

Авантюро. Болото давно осушили. Кроме того, меня охраняет соответствующая виза ваших органов. Вот видите, в настоящем царит успокоительный гуманизм. У Маттеса наверняка есть шанс быть освобожденным при первой же амнистии.

Ангелика (отчаявшись). Но ведь еще ничего не доказано!

Авантюро. Сразу после завтрака я начну свое расследование. Самое позднее к ужину все выяснится. Может, тогда снова поболтаем? (Бегает.) А сейчас — к делу!

Ангелика. Погодите, монсеньор…

Авантюро. Да?

Ангелика (запинаясь). А если все же еще раз обратиться к первому варианту? Я имею в виду, если он честно признается… И даже покажет, что готов раскаяться… Ну, во всяком случае, немного посыплет пеплом голову. Так сказать, символически. Понимаете?

Авантюро. И все же я должен добиться полной ясности! (Нерешительно.) Понимаете, в каждом тлеет искра надежды… Несмотря на все неудачи, эта искорка горит и во мне. И заставляет меня заниматься самыми, казалось бы, бесплодными поисками… Даже ценой все новых разочарований. Кстати, Маттес — мой первый подследственный-коммунист. Адье. (Поспешно уходит.)

Ангелика, расстроенно качая головой, идет к телефону, пробует, можно ли позвонить. Но телефон не работает. Появляется Маттес. Он выглядит чрезвычайно расстроенным.

Ангелика (с облегчением). Ты! Наконец-то!

Маттес. Я?

Ангелика. А то кто же?

Маттес. Ах да, конечно…

Ангелика. Как дела? Все уже готово?

Маттес. Да. Я — совсем готов.

Ангелика. Еще бы, две тысячи коров…

Маттес. Коровы? Да про них я уже забыл…

Ангелика. Когда починят телефон?

Маттес. Телефон?

Ангелика. Ну, связь. С областью. Мне нужно позвонить товарищу Хаушильду, еще раз с ним поговорить.

Маттес. А, передай ему привет.

Ангелика. Но связь прервана!

Маттес. Тогда… тогда не передавай привета.

Ангелика. Маттес, что с тобой? Я спросила тебя, когда починят…

Маттес. Извини. Наверное, дня через два-три.

Ангелика (испуганно). Нет!

Маттес. Нет? Тогда, может, на следующей неделе.

Ангелика. Ладно, ну и пусть. До тех пор самое страшное будет, наверное, уже позади.

Маттес (пристально смотрит на нее). Самое страшное… Ты уже знаешь?

Ангелика. Будто я с самого начала не знала. (Решительно.) Но теперь нечего паниковать. Послушай, Маттес, у тебя остался единственный шанс — выложить все, как есть. Без уверток, без ненужной стыдливости. Ты должен во всем сознаться! Ты сознаешься?