Без аккомпанемента - Марико Коикэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Музыка, которая играла до этого, наконец закончилась, и из динамика послышался шипящий звук от иглы, опущенной на новую пластинку. «Канон» оказался тихим и очень красивым произведением. Высокие звуки скрипок и низкие басовые ноты то громоздились друг на друга, то снова разбегались, словно это была нескончаемая игра в догонялки. Как будто волны, что набегают и возвращаются.
Я глубоко вздохнула, наслаждаясь возникшим в теле ощущением истомы и приятного онемения. Мне казалось, что я уже где-то слышала эту музыку, и в то же время как будто слышала ее впервые. Я подумала, что мне следует что-то сказать, и, повернувшись к юноше, произнесла: «Красивая пьеса». Сказав это, я тут же пожалела, что не выразила свои впечатления в более изысканной манере, но юноша лишь растянул губы в формальной улыбке, слегка кивнул и после этого ни разу на меня не посмотрел.
Когда «Канон» закончился, Джули обернулась назад и сказала:
— Пойдем уже потихоньку. Есть очень хочется.
Я согласно кивнула и поднялась с места. Не глядя на нас, юноша принялся о чем-то шептаться со своим приятелем, сидевшим через проход. Сесиль со скучающим видом курила сигарету.
Длиннолицый юноша посмотрел на меня. Поймав направление его взгляда, Ватару тоже оглянулся.
— Нам пора, — сказала я. Я намеревалась произнести эту фразу холодным и слегка недовольным тоном, но она прозвучала настолько по-детски, что мне стало неловко.
— До свидания, — низким шепотом ответил Ватару. Его красивые и добрые глаза посмотрели прямо на меня. Я отвела взгляд.
Выйдя на улицу, Рэйко спросила:
— Кто это был, тот парень?
— Не знаю, — ответила я и сама удивилась своему равнодушному тону. — Какой-то псевдоинтеллигент из университета Тохоку.
— А по-моему ничего, — сказала Рэйко. — Мне больше понравился тот, что сидел с девушкой. А тебе, Кёко, кажется, очень понравился твой сосед? Я почему-то это сразу поняла.
— Да нет, не то чтобы очень, — ответила и громко скомандовала: — Пошли есть рамэн!
Мы втроем направились в нашу любимую забегаловку и, как обычно, заказали себе по чашке лапши, залитой супом мисо. К тому моменту, как я доела свой рамэн, я уже начисто забыла о человеке по имени Ватару.
3В то время я больше всего любила курить сигареты марки «Эм-Эф», сейчас их уже не выпускают. У этих сигарет был мятный вкус. Тогда бытовало не слишком правдоподобное мнение, что «мужчины, которые курят сигареты с ментолом, становятся импотентами», поэтому основными потребителями «Эм-Эф» были женщины.
Я начала курить в семнадцать лет и ежедневно выкуривала десять штук. Каждый раз, когда я вдыхала табачный дым, сердце начинало бешено колотиться, грудь сдавливало, а голова шла кругом. Это было похоже на неясное предчувствие близкой смерти. Сейчас у меня возникла забавная мысль, что все мои курящие друзья, вкушая ощущение смерти, успокаивали таким образом свои до предела натянутые нервы. Мне кажется, что тогда мы только и делали, что беспрестанно тянулись за сигаретами, напоминая голодных детей, которые раз за разом запускают руки в коробку со сладостями. Сигарета служила не просто аксессуаром, но и самым эффективным средством усмирения излишней энергии.
Я купила пачку «Эм-Эф» и, спрятав ее в кармане сарафана, отправилась гулять по городу. Это было в конце июня, в дождливый воскресный день. После полудня я вышла из дома, соврав тетке, что мне нужно пойти купить книги для подготовки к вступительным экзаменам. Дел у меня никаких не было, но сидеть без дела я тоже не могла. Укрывшись под зонтом, я бесцельно бродила по улицам. В книжной лавке купила дешевое издание Юкио Мисимы и, сжимая его в руке, пошла гулять дальше.
Май и июнь пролетели, как песчаная буря. Студент, с которым мы познакомились на фестивале антивоенных песен, дал нам ключи от комнаты стачечного комитета филфака университета Тохоку. Там мы напечатали свои листовки. Ранним утром листовки были тайком принесены в школу и разложены под партами. К несчастью, некоторые учителя их обнаружили и изъяли около половины тиража, но другая половина все-таки попала в руки учеников. Учителя, конечно, подняли шум, но чем больше они возмущались, тем больше это распаляло школьников.
В захваченном нами спортивном зале было созвано экстренное школьное собрание. Джули выступала с пламенной речью, а мы с Рэйко и другими членами комитета сдерживали натиск пытающихся ворваться учителей, соорудив перед входом баррикаду из нагромождения столов и стульев.
В зале царило возбуждение, но мы сохраняли спокойствие. Надо отдать должное Джули, которая произнесла превосходную речь. Я до сих пор вспоминаю, как она стояла на трибуне, сжимая в руке маленький микрофон, и что-то вещала толпе рассевшихся рядами однокашников. Она была спокойна, конкретна и при этом весьма убедительна. Джули не демонстрировала аудитории свои слабые стороны, была исполнена уверенности в себе и, самое главное, настолько логична, что не придерешься.
Через два-три дня после собрания директор школы сочинил письмо моему отцу в Токио. Тот немедленно позвонил тетке, позвал меня к телефону и отругал на чем свет стоит. Орал, что я ему больше не дочь… А я только сказала: «Очень хорошо». Тут уже тетка, которая все это в сторонке слушала, выхватила трубку и серьезно заявила отцу, что это наверняка какое-то недоразумение. Не может наша Кёко быть замешанной в таком деле.
Потом из трубки послышался голос матери. Три взрослых человека долго переговаривались, вырывая друг у друга телефон в Токио и в Сэндае. Я встала и пошла к себе в комнату. Поставила на проигрыватель пластинку. Тетка стучалась ко мне в дверь, но я не открыла. Просто не хотелось ни с кем разговаривать.
Страсти, бушевавшие на школьном собрании, до обидного быстро сошли на нет. Для нас с Джули все закончилось отстранением от уроков на три дня. Но все эти три дня мы нарочно приходили в школу в обычной одежде, и пока у других учеников шли занятия, сидели на лавочке в школьном саду, уставившись в небо. Некоторые учителя, глядя на нас, хмурили брови, но ничего не говорили. На большой перемене Рэйко покупала для нас в ларьке сэндвичи с отбивными котлетами и апельсиновый сок. Подкрепившись, мы продолжали пялиться ввысь, пока не заканчивались уроки.
Как мне кажется, пятнадцатое июня[22] — день, когда меня покалечили во время уличной демонстрации, тоже имеет не последнее отношение к цепи описываемых событий. К тому времени я уже полных два месяца не занималась ни чем, что хотя бы отдаленно напоминало бы подготовку к вступительным экзаменам. Пожалуй, именно из-за такого душевного состояния, близкого к абсолютному безразличию, я и оказалась в ситуации, которая могла стоить мне жизни.
Все произошло, когда мы после завершения демонстрации хором исполняли «Интернационал». Внезапно послышался пронзительный лязгающий звук, и на нас обрушился штурмовой отряд полиции. Стоявший рядом студент крикнул мне: «Беги!» — и подтолкнул меня в спину. Я кинулась бежать, как ошалелая. Брызнула кровь, послышались чьи-то стоны. Оглянувшись, я увидела, что студент, который только что крикнул мне «Беги!», сидит на корточках с разбитой головой, а изо рта у него стекает алая струйка.
В следующее мгновение я потеряла равновесие и, запнувшись о чью-то ногу, полетела на землю. Прежде чем я смогла что-либо понять, я уже лежала под грудой тел, которые продолжали валиться сверху, словно костяшки домино.
Я съежилась и тряслась от страха, боясь, что меня арестуют, или что я вот так прямо здесь погибну. В тот момент я была всего лишь маленькой беззащитной девочкой. Перед глазами мелькали ботинки студентов, которые с невероятной скоростью в спешке разбегались кто куда. Виднелись дюралюминиевые щиты полиции. А за всеми этими ботинками, щитами и брызгами крови я увидела город и лоскуты синего неба. На глаза навернулись слезы, и я разрыдалась во весь голос.
Боль в спине и руке долго не проходила. Я уже думала, что наверняка сломала себе какую-то кость. Но больше, чем боли, меня пугало то, что тетка обо всем узнает. Конечно, дело было не в тетке, а в том, что она могла доложить обо мне отцу.
Я заперлась в своей комнате, сделав вид, что собираюсь позаниматься, а сама, пересиливая боль, корчилась в муках на кровати. На следующий день Джули привела меня к школьной медсестре. Сестра, как увидела ссадины у меня на спине и на руках, так у нее чуть глаза не повылазили. Ну мы с Джули наврали, как будто я упала, и даже улыбались при этом.
На вывихнутый локоть сестра наклеила охлаждающий пластырь и еще дала болеутоляющую таблетку. Как только она отвернулась, Джули стащила еще штук десять этих таблеток и засунула их мне в карман школьной формы.
Измазанную кровью блузку я разрезала на мелкие кусочки и сожгла в саду вместе с другим мусором, так чтобы тетка ничего не заметила. И только тогда я почувствовала, как сильно я устала.