Журнал «Вокруг Света» №02 за 1967 год - Вокруг Света

Рейд Каппеля — Савинкова начинался удачно.

Полковник разработал несложный, но дерзкий план операции. Каппель решил обойти городок и станцию Свияжск и перерезать железнодорожный путь из Казани в Москву. А потом стремительным налетом захватить штаб Пятой армии, станцию, важнейший Романовский мост через Волгу. Отряд Бориса Савинкова должен был нанести удар по левобережной группе красных. Части левобережной группы размещались по линии железной дороги от Красной горки до Романовского моста. Отряд Савинкова в операции Каппеля играл вспомогательную роль — он лишал левобережную группу красных возможности прийти на помощь правому берегу.

Глубокой августовской ночью отборные офицерские батальоны Каппеля с полевыми орудиями и пулеметами осторожно, бесшумно проселочными дорогами обошли городок Свияжск и кинулись на станцию Тюрлему. Красные части, занимавшие станцию, были захвачены врасплох и полностью уничтожены. Командир Второго офицерского батальона поручик Листовский расстрелял и повесил всех пленных красноармейцев.

На запасных путях Листовский обнаружил два состава с орудийными снарядами.

— Салют в честь большевиков! Пусть знают, что пришли белые мстители! — Поручик приказал взорвать поезда.

В огневых вихрях и металлических громах разваливались вагоны с артиллерийскими снарядами. От взрывов гудела и вздрагивала, уходя из-под ног, земля, срывались с вязов и сосен тела повешенных...

Чудовищное рыканье взрывов прокатилось по ночным полям, «ад сосновыми борами, над завернутой в туманы Волгой. От Тюрлемы до Свияжска было почти тридцать верст. Утробный гул вздрагивающей земли, лиловые вспышки, рвущие небо, донеслись до Свияжска. Для выяснения обстановки со станции Свияжск в сторону Тюрлемы отправился бронепоезд...

Каппель прискакал в Тюрлему, когда станция уже превратилась в дымящиеся развалины. Бешенство охватило полковника. Он вскинул над головой Листовского нагайку, заорал, задыхаясь:

— Как вы смели, поручик! Кто вам позволил взрывать снаряды? Надо же иметь башку на плечах! Салют в честь большевиков? Это же идиотизм, поручик! Вы предупредили красных своим салютом! Я вас расс...— Каппель не договорил.

Из соснового борка появился бронепоезд. Он шел тихо, неуверенно, как бы на ощупь.

— Вот противник, достойный вашего азарта. Сокрушайте его как вам угодно.

Полковник, окруженный связными, помчался к станции Свияжск...

В штаб Пятой армии поступали тревожные донесения:

— Бронепоезд сожжен каппелевцами под Тюрлемой... Офицерские батальоны штурмуют Романовский мост... Савинков захватил Красную горку...

Со всех сторон станцию Свияжск осаждал опытный противник. Силы каппелевских батальонов превышали силы коммунистов в двенадцать раз. Казалось, не было никаких шансов отбросить Каппеля, прорваться и выйти из пылающего смертного круга. В ночной темноте вскипали огненные фонтаны, скрежетали гранатные осколки, повизгивали пули. Воняло гарью, кровью, расплавленным металлом...

Каппель нервно ходил по речному обрыву, тиская в руках бесполезный бинокль. В предрассветной мгле едва угадывались горбатые фермы моста. Что там сейчас происходит? Военный опыт подсказывал полковнику, что он уже утратил преимущество внезапного удара. Романовский мост он думал взять в три часа ночи, теперь — половина пятого. Каждая минута приближала рассвет и отдаляла Каппеля от цели.

Из зыбкой полумглы вынырнул всадник. По удрученному виду связного Каппель понял — мост по-прежнему в руках красных, но все же спросил:

— Мост взяли?

Ничтожная географическая точка — Романовский мост — выросла до исключительной величины. В ней как в фокусе пересеклись для Каппеля военные, политические, личные интересы. Мост был главным козырем в затеянной операции: Каппель поставил ва-банк не только судьбу Казани и белой армии, но и свой военный авторитет, свои надежды на стремительное движение к Москве.

— Это же мой Аркольский мост, — бормотал он, шагая по речному обрыву. — Мой, мой Аркольский мост!

Из глубины памяти всплыло ослепляющее видение: Наполеон с растрепанными волосами, с разорванным знаменем в руках штурмует Аркольский мост...

— Отправляйтесь снова и привезите хорошие вести, — бросил Каппель связному.

Каппель присел на обгорелый пень. Поднял бинокль — серая мгла и черный дым закрывали Волгу и Левобережье. Где-то там, за луговыми рощами, действует Савинков. Оттуда не доносится шум боя: значит — все. Значит — победа! И вдруг новая тревожная мысль овладела полковником: «Выше Романовского моста стоит красная флотилия. Она молчит. Почему? И долго ли она будет молчать? Может, красные не догадываются, что я потерял все свое преимущество? Господи, помоги мне!»

Наступило седое утро 29 августа.

Могучий металлический звук широко, властно и как-то торжественно раскатился по Волге. И сразу наступило мгновение угрожающего покоя: Каппель слышал лишь шелест волжской воды под обрывом. Он вскочил с пенька, кинул бинокль к глазам. «Стреляет морское орудие. Красная флотилия вступает в дело!..»

Эхо еще скользило по воде, и, как бы настигая его, раздался короткий ошеломляющий рык. Рассветающее небо, Волга, мост пронзительно вспыхнули и погасли.

Залп миноносцев красной флотилии накрыл офицерские части, штурмующие предмостные укрепления. Плавучий форт «Сережа» шрапнелью косил каппелевцев: их черные ряды отхлынули за волжские обрывы.

Форт «Сережа», буксиры «Ваня» и «Добрый» высадили на правый берег десант. Балтийские моряки и волжские матросы бросились в штыковую атаку. Душою атаки был Маркин — комиссар флотилии обладал удивительным чутьем угадывать слабости врага. Он почувствовал — офицеры залегли за обрывом. Обойти их с обеих сторон обрыва, закидать гранатами, погнать к Волге — вот что необходимо сейчас, в эту минуту. Там, на берегу, офицеров встретят шрапнелью... Матросы говорили о Маркине — он появляется в самых опасных местах в самый нужный момент. И Маркин появился на обрыве — тяжелый, стремительный, страшный, великолепный в своем гневе. Связка гранат, описав кривую, рухнула в гущу залегших офицеров...

Можно назвать это случайностью, можно объяснить происшедшее тактической ошибкой Каппеля, или преждевременной его успокоенностью, или другими такими же резонными причинами, но ход событий был изменен.

Ночное сражение под Свияжском показало не только мужество и не только духовную стойкость коммунистов. Это была победа дисциплины над стихийностью, классового сознания над мелкобуржуазными страстями, воинского долга над страхом и трусостью. Бойцы революции поняли, как они могут сражаться и побеждать.

5

В молочном тумане — зыбком и скользком — влажно стучали копыта, позвякивали стремена. Сивые полосы тумана ползли между дубами, пузырились над кустарниками. Азин поеживался под набухшей от сырости буркой. С каждой ее волосинки стекали капли, к рукам липли жухлые листья, запах гниющих желудей щекотал ноздри. Роща была и таинственной и угрожающей: чудились притаившиеся враги, мочажины казались бездонными ямами, лощинки — обрывистыми логами.

— Мы не заблудились? — спросил Азин.

— Думаю, что нет, — неуверенно сказал Северихин.

Подъехали Вестер и Бандурин, в бурках они походили на монахов. Азина обозлил непролазный, неожиданно павший туман.

Азин не спал двое суток, выматывая себя и командиров перед ожидаемым, уже скорым наступлением. Его коротенькие распоряжения, как тревожный звон, разносились по всем батальонам и ротам. Пешне и конные разведчики непрерывно следили за всеми переменами в расположении неприятеля, и все же, не удовлетворенный их сведениями, Азин решил осмотреть позиции сам.

Они отправились еще засветло. Осмотрели позиции Вятского батальона Северихина, побывали на батарее Бандурина.

— За этой дубовой рощицей окопы белочехов, — показал Северихин на лесок. — Я утром там был — в роще ничего подозрительного.

— А мы еще прощупаем. Под покровом темноты заглянем к ним в гости, — ответил Азин.

Они долго блуждали по роще, пока навалившийся туман не запутал их. Заехали в какую-то лощину, заросшую орешником.

— Подались слишком влево, — предположил Северихин.

— Вправо-влево, вперед-назад! Разведчик из тебя... Может, мы очутились в тылу противника? Вот будет весело...

— Я предупреждал о ненужности этой поездки, — недовольно проворчал Вестер, поворачивая к Азину блестевшее мелкими каплями лицо.— Да ты разве послушаешь. Неосторожность к добру не приводит.

— Девка осторожничала, да все равно забрюхатела, — отшутился Азин, понимая неуместность этих слов. Понимал он и опрометчивость своего поступка. — Вестер, ты всегда прав. А я — дурак! Между прочим, дураки бывают и зимние и летние. Зимний дурак пока шапку не снимет, да полушубок не сбросит, всем кажется — умница явилась. А летний дурак — он ясен, как солнышко. Я из породы летних...