Вокруг света за восемьдесят дней - Жюль Верн

– Куда же направляется ваш господин?

– Всё вперёд и вперёд! Он едет вокруг света!

– Вокруг света? – вскричал Фикс.

– Да, в восемьдесят дней! Он говорит, что это – пари, но, между нами говоря, я не верю. Ведь это сущая бессмыслица! Здесь кроется что-то другое.

– Он, верно, оригинал, ваш мистер Фогг?

– Я тоже так думаю.

– И, вероятно, богат?

– Очевидно. Ведь мы везём с собой кругленькую сумму новёхонькими банковыми билетами! В расходах не стесняемся. Судите сами! Он обещал славную премию механику «Монголии», если мы придём в Бомбей раньше срока.

– А вы давно знаете своего господина?

– Я-то? – переспросил Паспарту. – Да я поступил к нему в самый день отъезда.

Легко понять, какое впечатление произвели эти ответы на и без того уже возбуждённое воображение инспектора полиции.

Этот поспешный отъезд из Лондона вскоре после кражи, крупная сумма, которую человек везёт с собою, стремление достичь отдалённых стран под предлогом необыкновенного пари – всё это должно было утвердить и утверждало Фикса в его предположениях. Из дальнейшего разговора с французом он убедился, что слуга совершенно не знает своего господина, что тот жил в Лондоне уединённо и, как говорят, был богат, хотя источник его богатства никому не известен, что это человек непроницаемый и т.д. С другой стороны, Фикс убедился, что Филеас Фогг не высадился в Суэце и действительно направляется в Бомбей.

– Далеко отсюда Бомбей? – спросил Паспарту.

– Порядочно, – ответил агент. – Вам придётся ещё дней десять ехать морем.

– А где он, этот Бомбей?

– В Индии.

– В Азии?

– Конечно.

– Чёрт возьми! Знаете… меня мучит одна вещь… мой рожок!

– Какой рожок?

– Да газовый рожок, который я позабыл завернуть я который горит теперь за мой счёт. Вот я подсчитал, что газу сгорает в сутки на два шиллинга, то есть как раз на шесть пенсов больше того, что я получаю в день. И если путешествие затянется, то, вы сами понимаете…

Понял ли Фикс все обстоятельства, связанные с газовым рожком? Вряд ли. Он больше не слушал, он обдумывал план. Француз и он пришли на базар. Фикс оставил своего спутника делать покупки, порекомендовав ему не опоздать к отплытию «Монголии», сам же поспешно вернулся в консульство.

Придя к определённому решению, Фикс вновь обрёл всё своё хладнокровие.

– Господин консул, – сказал он, – у меня больше нет сомнений. Молодчик у нас в руках. Он хочет сойти за чудака, который намерен объехать вокруг света в восемьдесят дней.

– В таком случае это ловкий пройдоха, – заметил консул, – он рассчитывает вернуться в Лондон, сбив с толку полицию двух континентов!

– Ну, это мы ещё посмотрим, – ответил Фикс.

– Но не ошибаетесь ли вы? – переспросил консул.

– Нет, не ошибаюсь.

– Тогда зачем этот вор вздумал зарегистрировать свой проезд через Суэц?

– Зачем?… Я и сам не знаю, – ответил сыщик, – но вот послушайте…

И в нескольких словах он передал консулу свой разговор со слугой пресловутого мистера Фогга.

– В самом деле, – заметил консул, – всё говорит против этого человека. Что же вы собираетесь делать?

– Отправить депешу в Лондон, чтобы незамедлительно прислали ордер на его арест в Бомбей, а самому сесть на «Монголию» и следовать за вором до Индии; и там, на британской территории, вежливо подойти с ордером в руках и взять его за плечо.

Хладнокровно высказав всё это, агент распрощался с консулом и отправился на телеграф. Отсюда он и послал начальнику полиции уже известную нам депешу.

Четверть часа спустя Фикс с лёгким чемоданом в руках, но с солидным запасом денег ступил на палубу «Монголии», и вскоре быстрый пакетбот уже нёсся по водам Красного моря.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

Расстояние между Суэцем и Аденом составляет ровно тысячу триста десять миль; по условиям договора с компанией пароходы должны проходить этот путь за сто тридцать восемь часов. «Монголия», котлы которой работали с полной нагрузкой, шла, рассчитывая прибыть в Аден раньше установленного срока.

Большинство пассажиров, севших в Бриндизи, ехало в Индию. Одни направлялись в Бомбей, другие – в Калькутту, но также через Бомбей, ибо с тех пор, как железная дорога пересекла во всю ширину полуостров Индостан, не было больше необходимости огибать Цейлон.

Среди пассажиров «Монголии» находилось много гражданских чиновников и офицеров всех рангов. Одни из них служили в собственно британской армии, другие командовали туземными войсками сипаев; те и другие продолжали получать громадные оклады даже в описываемое время, когда права и обязанности Ост-Индской компании перешли к государству. Младшие лейтенанты получали 7 тысяч франков, бригадиры – 60 тысяч, генералы – 100 тысяч.

В общем, на борту «Монголии» жилось неплохо; к обществу чиновников присоединилось несколько обладателей миллионных состояний – молодых англичан, вздумавших вдали от родины основать новые торговые предприятия. Казначей, доверенное лицо компании, по должности занимавший положение, почти равное капитану, устроил всё на славу. За утренним завтраком, за ленчем, за обедом и ужином столы ломились от мясных блюд и закусок, приготовляемых на судовой кухне. Пассажирки – их было несколько – по два раза в день меняли туалеты, слушали музыку и, когда позволяло море, даже танцевали.

Но Красное море, как все длинные и узкие заливы, было капризно и часто неспокойно. Когда ветер дул со стороны Азии или от берегов Африки, «Монголию», напоминавшую длинное веретено, снабжённое винтом, отчаянно качало. Тогда дамы укрывались в каютах, музыка замолкала, пение и танцы прекращались. Между тем, несмотря на качку, несмотря на шквал, пакетбот, движимый своей мощной машиной, не замедляя хода нёсся к Баб-эль-Мандебскому проливу.

Что же делал в это время Филеас Фогг? Быть может, взволнованный и беспокойный, он следил за сменой ветров, мешавших движению судна, или за бурными волнами, грозившими поломать машину, или, наконец, представлял себе всевозможные аварии, которые могли заставить «Монголию» зайти в какой-нибудь порт и нанести этим непоправимый ущерб его путешествию?

Ничуть не бывало! Во всяком случае, если этот джентльмен и помышлял о подобных неожиданностях, он никак этого не выказывал. Он неизменно оставался всё тем же бесстрастным человеком, всё тем же невозмутимым членом Реформ-клуба, которого не могли застать врасплох никакие происшествия или несчастные случаи. Он казался не более возбуждённым, чем судовой хронометр. Он редко показывался на палубе. Он мало интересовался Красным морем, столь прославленным событиями первых веков истории человечества. Он не выходил полюбоваться городами, разбросанными по берегам моря, живописные силуэты которых порою вырисовывались на горизонте. Он даже и не думал об опасностях этого Арабского залива, о котором историки древности – Страбон, Арриан, Артемидор, Эдриси – упоминают не иначе как с ужасом и в который мореплаватели отваживались некогда проникать, лишь обезопасив себя искупительными жертвоприношениями.