Голова Олоферна (сборник) - Иван Евсеенко

– Чего орешь? Какие тут могут быть псы в три часа ночи?! Людям спать не даешь!

Павел Леонидович сначала страшно удивился такому повороту дела – уж чего-чего, а человеческого голоса в такую рань, да еще в такой холод он никак не ожидал услышать. Но потом пересилил себя, и отступать не пожелал:

– Какие же это такие люди здесь живут, да еще спят в такой дикий мороз? Замерзнуть не боитесь?

В ответ послышалось кряхтение и сморкание, а через несколько мгновений из-за самой вершины свалки выросла костлявая старуха, завернутая в драную солдатскую шинель.

«Вылитая Баба-Яга!» – подумал с содроганием Павел Леонидович, а вслух произнес:

– Во-первых, уже почти пять часов, а, во-вторых, какое тебе дело, кто здесь ходит?! Ты что, купила эту свалку или в карты выиграла?

– Это моя свалка! – завопила старуха. – Моя и Сыча, и всяким тут новеньким мы ее не уступим! Ишь ты, разорался! Щас Сыча позову, он тебе живо башку намылит! Сы-ы-ыч!

– А Сыч – кто такой? – поинтересовался Павел Леонидович. – Муж твой или любовник? Ты ведь, я смотрю, еще ничего…

Но старуха как будто не слышала его, все кричала, звала Сыча. И докричалась, костлявая. Минут через пять из-за той же вершины вылез долговязый, с растрепанными седыми волосами старик. Он-то, по-видимому, и был Сыч.

– Не нужна мне ваша свалка, подавитесь вы ею! Мне собаки бродячие нужны! – почуяв неладное, неистово заорал Павел Леонидович.

Сыч злобно посмотрел на старуху:

– Зачем, дура, разбудила?! Говорил же, надо будет, сам проснусь, а не проснусь – так еще лучше!

Старуха, кажется, не на шутку перепугалась и закрыла лицо руками.

– Не бей, Сыч, только не бей! – почти заплакала она.

– Зачем тебе собаки? – не обращая внимания на старуху, спросил у Павла Леонидовича Сыч.

– Как это – зачем?! Жрать нечего, – усмехнулся в ответ тот.

– Жрать нечего? Иди, я тебя накормлю… Тут недавно красную икру выкинули, попадаются вполне съедобные банки.

– Да нет, мне бы собак, – огорчил Сыча Павел Леонидович, поворачивая назад.

– Постой ты! Пошутил я, – принялся останавливать его Сыч. – Есть тут собаки, только, наверное, спят пока. Но жрать их я бы тебе не советовал, ведь хрен их знает, чем они сами тут кормятся. Да еще и бешеных, поди, немало.

– Это к делу не относится, – оживился Павел Леонидович.

– Ну, гляди, чтоб они тебя сами не съели, – пробурчал Сыч. – Бабку мою недавно покусали.

– Ладно, всего не съедят, – отмахнулся от начавшего уже надоедать ему Сыча Павел Леонидович и вдруг услышал приближающийся многоголосый лай.

– Да вот же они, бегут, – предупредил напоследок Павла Леонидовича Сыч и, подталкивая впереди себя старуху, скрылся за вершиной свалки.

Собаки остановились на довольно почтительном расстоянии от Павла Леонидовича. Он зачем-то пересчитал их. Собак было шесть. Все разных пород и разного роста. Мысленно отделив мелкоту, Павел Леонидович в первую очередь обратил внимание на двух огромных, поросших ржавой шерстью «волкодавов». Светло-бурые, величиной с овцу, они своим видом прямо-таки изумили бывшего ветеринара.

«Каждый, наверное, килограммов по тридцать пять», – довольно прикинул он.

Собаки же, должно быть, почуяв что-то неладное, опять принялись лаять, и сильнее всех самый крупный из них, похожий на «волкодава».

– Ну что вы, мои маленькие, волнуетесь, – добродушно начал Павел Леонидович, протягивая ладошку, – идите скорей ко мне, у-тю-тю-тю…

Но собаки стояли на месте, и лаяли все более угрожающе. Павел Леонидович не стал дожидаться дальнейшего логического развития событий, вынул из кармана кусок говядины и бросил под ноги «волкодаву». Тот прибавил еще громкости, но потом, хорошенько принюхавшись, успокоился и приманку съел.

– Ну, иди ко мне, Шарик, иди же… – надеясь на легкую добычу, приговаривал начинающий мясник. – Я тебе еще дам…

Но «Шарик» оказался собакой не глупой. Он выжидающе посматривал на Павла Леонидовича и стоял, как вкопанный. Тяжело и грустно было расставаться Павлу Леонидовичу со вторым куском мяса, ведь он так надеялся сохранить его, чтобы потом, придя домой, изготовить, к примеру, отменную отбивную. Но больно уж вожделенно смотрел на бывшего ветеринара пес, и Павел Леонидович, еще раз представив, какая славная могла бы получиться из этого кусочка отбивная, крепко выругался и бросил его псу. Тот кровожадно облизнулся и с еще большим аппетитом принялся за свой неожиданный завтрак. Когда же так и не состоявшаяся отбивная была съедена, Павел Леонидович преодолел страх и осторожно двинулся к собачьей своре. Но на первое же его движение псы опять ожесточенно залаяли, давая, видимо, понять, что не один только «Шарик» нуждается в качественном питании по утрам. Павел Леонидович растерялся и едва было не повернул назад, но тут вдруг заметил, что «Шарик» неистовых своих собратьев не поддерживает, стоит молча и даже повиливает хвостом. Павел Леонидович осмелел, уверенным шагом подошел к беспечному «Шарику» и одним движением завязал у него на шее веревку. «Шарик» без малейшего сопротивления дал себя заарканить.

«Наверное, каждая бездомная собака мечтает о хозяине!» – философски подумал Павел Леонидович и даже почувствовал неведомую до этого жалость к наивному «Шарику».

– А вот возьму сейчас и отпущу тебя, – неожиданно для самого себя сказал бывший ветеринар. – Что я, не человек что ли? И будешь ты, как прежде, бегать по своей вонючей свалке, а я, как прежде, есть свою противную овсяную кашу.

Но жалостливый этот порыв был минутным, и вскоре Павел Леонидович рассуждал уже совсем по-иному:

– Кому это нужно?! Дети скоро вырастут, вспомнят свое голодное детство и скажут мне: «Что ж ты нас, папа, „сникерсами“ да „марсами“ не кормил, что ж ты нас окорочками из Америки не потчевал?!» И что я отвечу им, как оправдываться буду?! Скажу, что какого-то паршивого «Шарика» пожалел, так они меня в ответ овсяной кашей и накормят. Нет уж, не бывать этому! Не разжалобишь ты меня, пес бездомный, пес голодный! Быть тебе съеденным, как пить дать. Так что пошли, дармоед.

Павел Леонидович покрепче затянул веревку на шее «Шарика» и повел его за собой подальше от свалки. Напоследок пес оглянулся на притихшую стаю, что-то прощальное прогавкал и послушно засеменил за Павлом Леонидовичем.

Дома, слава Богу, никого не было. Вера Сергеевна на работе, дети в детском саду. Все складывалось как нельзя лучше. «Шарик», судя по всему, в своем недалеком прошлом был собакой домашней, и, только они вошли в квартиру, по старой, не забытой еще привычке сел у самой двери.

– Нет, мой дорогой, сторожить здесь абсолютно нечего, – потирая руки, сказал Павел Леонидович, – да и незачем, разве что самого себя. Так что ты это брось…

Управиться с собакой предстояло до полудня, пока Вера Сергеевна не пришла на перерыв. Профессиональная мысль о том, чтобы умертвить «Шарика» путем ввода большой дозы снотворного, была очень заманчива. Но все-таки Павел Леонидович решил от нее отказаться, ведь всякого рода медикаменты могли плохо сказаться на качестве мяса. А о качестве ему надо было заботиться. Правда, в бытность свою ветеринаром он не раз усыплял свиней, коз и даже коров – и ничего, обходилось. Хозяева благополучно продавали их на базаре, а то и съедали сами, ничуть не страшась последствий. Но то были хозяева, они знали, чем кормили свою живность. А здесь совсем иное дело. Псы и так шляются черт знает где, и поедают черт знает какую гадость. А если им еще и снотворное впрыснуть, так это уж совсем рискованно. Поэтому Павел Леонидович решил действовать просто и хладнокровно, не поддаваясь никакой сентиментальщине. Выпив для смелости рюмку водки и перекрестившись, он твердой ветеринарской рукой раскрыл приготовленный кривой садовый нож и нарочито уверенной походкой зашагал в прихожую.

«Шарик» как ни в чем не бывало сидел у двери, высунув малиново-красный длинный язык. При появлении Павла Леонидовича он начал вдруг радостно взвизгивать, признавая в нем нового своего хозяина, становиться на задние лапы и лизать его чуть ли не в самые губы. Но Павел Леонидович в своем намерении был тверд. Ни одна, даже самая беспомощная тварь не разжалобила бы его в этот момент. А чтобы еще больше усилить в себе твердость, он стал вспоминать все обиды и унижения, которые ему пришлось испытать в последние полгода голодной, нищенской жизни. В одно мгновение перед его мысленным взором пронеслись самые печальные и ужасные дни его существования. Вспомнился, например, грязный оборванный бомж, подошедший к Павлу Леонидовичу на одной из станций метро. Он попросил денег, а их у Павла Леонидовича, разумеется, не было, но даже если бы и были, он все равно не дал бы ни копейки. Бомжей много, а он, Павел Леонидович, один, и есть тоже хочет каждый день. Бомж понял его, достал пятитысячную бумажку и протянул Павлу Леонидовичу. Конечно, Павел Леонидович ее не взял, хотя, наверное, надо было и взять, известное дело: дают – бери. Но случай этот крепко задел его, и вот теперь очень даже кстати вспомнился. Униженный и оскорбленный Павел Леонидович вдруг неистово взревел и бросился с ножом на пса. Одной рукой он мертвой хваткой вцепился в шерсть на голове собаки, оттянул ее далеко назад, а другой что было силы полоснул садовым ножом по собачьему горлу. К нечеловеческому реву Павла Леонидовича добавился почти человеческий рев собаки. Павел Леонидович тащил на кухню трепыхавшееся, истекавшее кровью животное. Пес судорожно хрипел, ноги его дергались, как в эпилептическом припадке, по всему коридору блестела кровавая дорожка…