Четвертый Рейх - Алексей Гравицкий

— Я и без таблеток спокойнее удава.

— Тогда просто прикуси язык, — желчно подытожил японец и добавил уже Погребняку: — так я загляну к тебе позже, Алекс.

Александр кивнул и направился к двери.

— И я, — догнал голос Игоря.

Погребняк обернулся, с интересом посмотрел на капитана. Тот мотнул головой, разрешая выйти.

В каюте думалось спокойнее. Четыре стены, мягкий свет, все статично и предсказуемо. Никаких отвлекающих моментов, цепляющих глаз деталей. Не мелькали картинкой экраны, не было иллюминаторов, в которые так или иначе тянет заглянуть, даже если заранее известно, что ничего не увидишь. Не подтрунивали друг над другом спец по безопасности с доктором. Не приходилось следить за каждым своим движением, думая о том, как выглядишь со стороны. И ловить на себе неприятный взгляд Богданова тоже не приходилось.

Капитан был предельно вежлив, обращался, как и прежде, исключительно на «вы», но смотрел волком, и взгляд этот касался не окружающей действительности вообще, а его, Погребняка, персонально. Александр заметил это сразу и достаточно наблюдал за Богдановым, чтобы увериться в своей правоте.

Игорь мог восторженно пялиться на «Зарю-120» или с улыбкой наблюдать, как подкалывают друг друга Баркер с Кадзусе, но стоило ему только посмотреть на Погребняка, как взгляд становился злым, лицо каменело, а губы вытягивались в тонкую нитку.

Обижен капитан. В руках себя держит, конечно, но обида внутри кипит и выхода просит. Интересно, сорвется или нет?

По большому счету, Александру было наплевать, какие отношения у него сложатся с капитаном. Инструкция в его случае рекомендовала наладить доверительные отношения с членами экипажа, но не требовала этого напрямую.

Подлизываться и заигрывать с капитаном не хотелось категорически. Вообще Богданов со своей, абсолютно лишенной прагматизма романтизацией всего от космической пустоты до отношений с бабами его злил. Человечество слезло с дерева, развилось и продвинулось в космос благодаря рациональному взгляду на вещи, здоровому цинизму и полному наплевательству на то, что приносится в жертву прогрессу. В этом Погребняк был уверен. И Богданову, по его мнению, в космосе делать было нечего. Таких надо держать под замком, давая пописывать стихи, пускать розовые сопли, счастливо страдать и рефлексировать. И если б не профессиональные качества капитана…

Впрочем, если б не они, он не был бы капитаном, и на «Дальний-17» его бы не поставили. Значит, придется терпеть. А доверительные отношения… Лучше уважение через неприязнь, чем симпатия без уважения. Тем более, в случае не слишком успешного исхода операции, ему придется ломать капитана через колено и отбирать у него власть. Так что пусть лучше уважает, чем симпатизирует.

«Отмазка», — мысленно ухмыльнулся себе Погребняк.

Ну и бог с ним. В конце концов, у него приятельские отношения с Кадзусе. Во всяком случае, случись нештатная ситуация доктор не выступит открыто против него.

А с Баркером и вовсе все чудесно. Общие темы с этим костоломом нашлись сразу. Как-никак служили в одной части. Правда, это было давно, в разное время и недолго.

После учебки Кларк остался делать карьеру военного, а Александру сделали предложение, от которого нельзя отказаться. Он прошел спецподготовку и попер по карьерной лестнице в Агентстве.

Убивать он умел не многим хуже Баркера, но знать об этом Кларку было не обязательно, как и другим. Для них Александр застрял офисным планктоном в отделе с сомнительной проблематикой. И пусть. Тем более, что учебки это не отменяет. А воспоминания о первой воинской части роднят кого угодно. Так что с Баркером отношения выходили более чем доверительные.

Оставался Мацуме, но нормально контактировать с молчаливым узкоглазым не получалось. Причем не только у него. Гениальный бортинженер выглядел вещью в себе. Нет, он жил. Даже улыбнуться мог, причем глядя в глаза. Но наивно было полагать, что он улыбается при этом тому на кого смотрит.

Япошка мог быть самым неудобным членом команды, если бы не Богданов. Этот побивал все рекорды, хотя у него была в этом фора — он активно не нравился Александру.

— В этом и проблема, — пробормотал Погребняк себе под нос.

С другой стороны, проблемы нет. У капитана свои задачи, у Александра свои. Согласно инструкции, они не пересекаются. Пересечение интересов возможно разве что в случае форс-мажора. А на этот случай у капитана есть специальный пакет, запертый в сейфе. Богданов никогда не откроет его без надобности. И не узнает о содержимом. Он даже не догадывается, что там может быть. Более того, капитан молиться будет, чтобы не случилось той нештатной ситуации, при которой пакет придется вскрыть.

И никто, кроме капитана, не знает о существовании пакета. А Погребняк знает. Более того, он знает и то, о чем не догадывается даже капитан. Например, что внутри лежит совершенно безобидная бумага с гербом Агентства. На этой бумаге значится, что…

В дверь постучали. Грубо, как будто не было других средств оповещения и надо было обязательно молотить по створке кулаком, как сотни лет назад. Погребняк недовольно поморщился, но спохватился и поспешно натянул налицо непроницаемое выражение.

— Войдите.

Створка отъехала, и в каюту вошел Кадзусе с небольшим металлическим кейсом. Японец чуть заметно поклонился и прошел внутрь. Дверь с едва различимым пшиком вернулась на место.

Кадзусе деловито подошел к столу, поставил кейс. Щелкнули хромированные запоры.

— А что, звонок не работает? — полюбопытствовал Погребняк.

— Не люблю пользоваться электроникой там, где она не нужна, — поделился японец. — Присядь к столу, закатай рукав.

Александр присел рядом, расстегнул застежку и принялся педантично подворачивать ткань.

— А сигнал оповещения, значит, лишний?

— Абсолютно, — серьезно кивнул Кадзусе. — Наши предки прекрасно справлялись без этого. Я понимаю, что есть руками некрасиво и негигиенично. Но постучать рукой в дверь, спрашивая разрешения войти… Напротив, в этом есть что-то интимное. Я не просто нажал кнопку, я протянул тебе навстречу руку. Разве нет?

Погребняк пожал плечами и опустил оголенную до плеча руку на столешницу. Кадзусе набросил ему на предплечье синтетическую манжету и принялся химичить с кнопками и дисплеем.

— Посмотри на нашу молодежь, — продолжал он между делом. — Они разучились писать руками. Мои предки владели искусством иероглифа, мои современники пользуются кнопками, либо наговаривают, используя голосовой модуль. И то редко. Они разучились пользоваться речью. В комнате сидят двое молодых людей, общаются. Нет, они не говорят, они сидят каждый перед своим дисплеем и выплескивают себя в сеть.

— Мир меняется, — снова пожал плечами Погребняк.

— Не дергайся, пожалуйста, Алекс, — осадил японец. — Мир меняется слишком стремительно. И я думаю, не все изменения идут ему на пользу. Костыль полезен тому, кто потерял ногу. Но когда здорового человека ставят на костыли, хорошо ли это?

— К чему ты?

— К тому. Техника, позволяющая нам лететь к звездам — это хорошо. А насколько нужна техника, отучающая нас стучать в дверь, писать, рисовать, спускать воду в сортире, разговаривать друг с другом? Мы становимся придатком кнопок, сенсорных и голографических дисплеев. Хорошо ли это?

— Это прогресс.

— А мне кажется, что это прогресс лишь отчасти, а отчасти регресс. Как инь и ян. Понимаешь?

И Кадзусе впервые посмотрел на Александра открыто. Настолько, что тот едва не опешил. Да, доверительный контакт со старшим японцем явно налаживался.

— Вы с братом не очень-то похожи.

— Это с детства. Так получилось. У нас всего шесть лет разницы, но я родился в одну эпоху, а он уже в другую. Хотя казалось бы — всего шесть лет.

Кадзусе вздохнул, пискнул кнопкой, запоминая показания, и снял манжету. Принялся убирать оборудование в кейс.

— Рукав можешь опустить, — сказал, не глядя на Погребняка, — и вот еще что…

Японец споткнулся. Александр спокойно опустил рукав, застегнул. Кадзусе закрыл кейс и решительно щелкнул запорами.

— Что у вас с капитаном, Алекс?

— Спроси у него, — беспечно отозвался Александр.

— Он не ответит.

— А я отвечу? — Погребняк внимательно поглядел на доктора.

— Надеюсь, — тот больше не прятал взгляд и тоже смотрел на Александра.

— У нас все в порядке.

— Но вы с ним…

— Только друзья. Никакого секса, — улыбнулся Погребняк.

Японец коротко ухмыльнулся, давая понять, что оценил шутку.

— Я серьезно.

«Да, — промелькнуло в голове, это не Баркер. Тот бы поржал и забыл, о чем была речь, или сделал бы вид, что забыл, и принялся травить байки. С японцем нужна другая схема».

— Почему тебя это интересует?

— Я врач. Меня заботит не только здоровье каждого члена экипажа, но и здоровье команды.