Это космос, детка! - Юлия Пересильд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня еще так странно встретили в тот день. Все было таким чужеродным, и казалось, что меня совсем не рады видеть. А я не люблю так. Я всегда встречаю гостей радушно, и в ответ мне хотелось такого же отношения к себе. Я злилась, а тут еще мне сказали: «И давайте быстрее на интервью». Я ответила: «В смысле БЫСТРЕЕ? А кто сказал, что я вообще туда пойду?» Мы с ребятами из «Красного квадрата», которые снимали документальный фильм, потом вспоминали этот момент со смехом.
Было ужасное напряжение от камер и от того, что за тобой постоянно наблюдают. Я и так нервничала из-за всех зачетов и оценок, которые нам выставлялись на каждом этапе, ведь это не просто ознакомительные тренировки – ты все-таки сдаешь экзамен. При этом тебя все время снимают камеры, тебя беспрестанно спрашивают: «Какие ощущения?» И даже если тебе волнительно, страшно – не крикнешь ничего матом, от души, – а так хотелось использовать нецензурную лексику, когда что-то не получалось. Но приходилось обходиться без этого.
С ребятами из «Красного квадрата»
Людям публичных профессий понятно, что любой выход на камеру или на фотосессию – это так или иначе напряжение. Нужно успеть заранее продумать, что надеть, ведь камера находится с тобой постоянно! Каждый день – как съемочный. Ты все время на виду. А когда идет процесс подготовки к полету, хочется превратиться в куколку, как гусеница, и побыть в себе… И когда спишь по четыре часа, сложно думать о том, как ты выглядишь. Конечно, мы уставали, и по фильму о проекте заметно, когда я встала не в шесть утра, а в пять двадцать, чтобы хотя бы накрасить брови и ресницы. Нужно каждый день успеть помыть голову… Не могу сказать, что меня сильно волновало, как я выгляжу. Я часто не обращала на это внимания. Но периодически думала о том, что сейчас мне предстоит давать интервью, а у меня кофта неглаженная. Завтра надо погладить.
Часто, приходя в ЦПК, мы не знали, к чему быть готовым сегодня, что означает какая-то тренировка в расписании, каким ты после нее будешь. Например, после проверки скафандра на герметичность мы выходили мокрые насквозь. Иногда я не успевала накраситься после спорта. Или, например, было такое испытание, где нужно крутить педали как на велосипеде, но вниз головой. Я пришла на него в спортивном костюме. Мне говорят: «Ты же сейчас умрешь – вся мокрая насквозь будешь!» Если бы я пришла к врачам – я бы сняла костюм и покрутила велосипед в трусах и майке. Но на камеру так не сделаешь.
С другой стороны, когда я посмотрела первые две серии документального реалити-шоу «Вызов. Первые в космосе», я подумала, что это, конечно, НАДО было снимать. Когда мы сели в День космонавтики смотреть финал, посадку – стало понятно, что это драгоценнейший материал, в первую очередь для нас самих.
По большому счету от иных событий в жизни иногда и следа не остается. Я однажды вдруг поняла, что у меня не осталось фотографий из института. У меня нет фотографий с Мастером, Олегом Кудряшовым, моим ближайшим человеком. У меня нет записи репетиций «Варшавской мелодии» – но хотя бы есть фотографии.
Помню, у нас были гастроли в Нью-Йорке со спектаклем «Фрекен Жюли» – там играла я, Женя Миронов и Чулпан Хаматова. Я тогда фотографировала все и везде: вот мы идем, вот плывем на кораблике… Я всех достала со своей селфи-палкой, но эти фотографии – уже исторические. Спектакль давно уже не идет, а гастроли остались на фото навсегда.
Раньше ведь гораздо чаще снимали фильм о фильме – сейчас у нас как-то ушла эта традиция. Есть записи репетиций великих театральных режиссеров – Товстоногова, Любимова, Виктюка. Сейчас мы редко фиксируем сам процесс создания, а ведь это иногда гораздо интереснее для профессионалов, чем запись самого спектакля! А мы не оставляем коллегам такого потрясающего материала… Я бесконечное количество раз смотрела репетиции «Трех сестер» Товстоногова, смаковала, как он говорит, как курит… По этим записям мы знаем и про артистов, и про режиссеров что-то настоящее, ведь публичное интервью – это другое.
Одежда космонавта
В начале июня к нам пришла группа женщин. Нам сказали: «Сейчас будем выбирать вам одежду». А я тогда еще ничего не понимала, мы были в ЦПК всего пару дней.
Дело в том, что на МКС нельзя брать свои личные вещи. Каждый материал, из которого изготавливается одежда, проходит проверку на огнеупорность, на то, выделяет ли он химические вещества, которые могут отравить человека. Потому что безопасность – главное на станции. Нельзя, например, чтобы пуговицы были из пластика… Поэтому ты должен подобрать себе одежду из каталога для космонавтов. Можно выбрать цвет одежды, попросить нанести на нее твои инициалы. Но она – стандартная для всех.
Стали выбирать нижнее белье. А ведь это все-таки та одежда, в которой мне предстоит появиться в кадре, – я подумала, что Клим наверняка захочет снять, как моя героиня переодевается, и в результате у нас действительно была такая сцена. Смотрю каталог трусов: из них семьдесят процентов – в цветочек. Иду к Климу: «А что с трусами делать?» Это смешно, но у нас не было варианта взять свои трусы. Пришлось выбирать из каталога. А ведь еще нужно было учитывать, чтобы они хорошо смотрелись – это важно для кадра. В результате мне нашли белье из микрофибры, но это все равно не то, к чему мы привыкли на Земле. Как и с лифчиками – вместо них в каталоге были маечки. Это удобно, практично, это хлопок – у проектировщиков одежды для космонавтов свои задачи. К тому же эта одежда выглядела очень по-советски, а мы снимали фильм про наше время. Да и выбор в каталоге был небольшой: в основном ведь летают мужчины, женщин-космонавтов у нас мало: Терешкова, Савицкая, Кондакова, Серова. Сейчас в отряде космонавтов из женщин одна Аня Кикина. И разрабатывать целый ряд моделей только для одного человека – непрактично, дорого.
До полета космонавт
