ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ - Александр Ласкин

Маловероятно, что братья Гонкуры как-то разделяли сферы влияния, но отношения художника и руководителя ГОЗНАКа четко оговорены: «Настоящим я, нижеподписавшийся, художник Альфред Рудольфович Эберлинг, беру на себя обязательства исполнить для Управления фабрик Заготовления Государственных Знаков…, согласно словесным указаниям тов. Енукидзе размером не меньше натуральной величины, способом, который признаю наиболее целесообразным, за сумму 500 рублей золотом».

Почему Эберлинг не из Тифлиса?

Хорошо тому, кто не заигрывает с секретаршей и не томится в приемной. Просто, раскинув руки, входит в кабинет.

Вот бы так Альфреду Рудольфовичу! Чтобы не склоняться всякий раз в униженной позе, а брать то, что ему полагается.

К сожалению, с его анкетой это исключено. Биографию он начинал придворным художником, а не боевиком революционной дружины.

И все же Эберлинг приобщился к прошлому управляющего. Не столь далеко вступил в эту область, но кое-какие ароматы почувствовал.

Однажды в письме художнику секретарь Енукидзе назвал своего начальника его подпольной кличкой.

Как бы дал понять, что вопрос деликатный, и он вынужден перейти на неофициальный тон.

К тому же дал понять, что в их разговоре незримо участвует кое-кто еще. Когда-то этот незримый именовал Трифона Теймуразовича Семеном.

«… все карточки т. Сталина будут Вам на днях возвращены…, - писал секретарь, - А так как Сем. Тейм. очень нравилась карточка, где т. Сталин в профиль и еще какая-то, то он просит временно их у Вас попросить…»

В данном случае партийная кличка все равно, что домашнее прозвище. Ведь разговор о почти что родственниках, о славном семействе тифлиских большевиков.

Только что Трифон Теймуразович был кто-то неопределенный, то ли он сам, то ли его брат, а это он в своем первозданном обличье.

Именно что Семен, смелый подпольщик и руководитель типографии. Пока не Трифон и, уж тем более, не «тов. Енукидзе».

Так над ширмой кукольного театра появляется актер. Оказывается, этот грустный неулыбчивый человек совсем непохож на свой бодрый металлический смех.

…и Михаил Булгаков

Полной уверенности у нас нет, но уж больно все сходится. Да и сюжет булгаковский. Было бы странно им не воспользоваться.

Предположим, воспользовался. Захотел этот абсурд показать и даже умножить, доведя до логического конца.

В повести «Дьяволиада» рассказано о том, как братья Кальсонеры погубили делопроизводителя Короткова. Верней, это нам известно, что братьев двое, а делопроизводитель был уверен, что это разные воплощения одного.

«Все, все узнал Коротков: и серый френч, и кепку, и портфель, и изюминки глаз. Это был Кальсонер, но Кальсонер с длинной ассирийско-гофрированной бородой, ниспадавшей на грудь. В мозгу Короткова немедленно родилась мысль: «Борода выросла, когда он ехал на мотоциклетке и поднимался по лестнице, - что же это такое?» И затем вторая: «Борода фальшивая - это что же такое?»

Как тут не помутиться в рассудке? Должность одна, а занимают ее двое. Даже национальность у каждого из братьев своя. Первый носит черную ассирийскую бороду, а второй - вышитую малороссийскую рубаху.

Вот-вот. И фамилия такая, что не скажешь, речь о множественном или о единственном числе.

Что такое «тов. Енукидзе»? Сколько этих «тов.» и какой из них имеется в виду?

Поэтому рассчитываешь на интуицию. Сначала представляешь, кто конкретно тебе нужен, а потом стараешься не ошибиться и выбрать правильный вариант.

«Тов. Енукидзе» звучит отстранено, имя-отчество дистанцию снимает, упоминание партийной клички говорит о давности отношений.

Перепутал - и просьба насмарку. А попал в точку, то это уже половина дела.

Размышляешь, с какой стороны подойти. Мысленно завидуешь тем немногим, кто, отбросив всяческие реверансы, пишет просто «Семен».

Слоны на водопое

Подчас впросак попадал и сам Енукидзе. В смысле не Трофим Теймуразович, а Авель Софронович.

Как-то звонит ему поэт Мандельштам.

Секретарша так и докладывает: звонит Мандельштам.

Авель Софронович берет трубку и радостно говорит: «Привет, Одиссей». Как видно, надеется услышать в ответ: «Привет, Черный».

Так у них, у старых подпольщиков, принято. Все вокруг безвозвратно переменилось, а они еще пользуются давними паролями.

Поэт не просто удивился, но разнервничался. Очень уж наглядным было покушение на его единственность. К тому же это покушение было отягощено присвоением любимого им мифологического сюжета.

Конечно, не все такие трепетные. Альфреда Рудольфовича, например, ничуть не смущала назойливая зеркальность и никуда не ведущее умножение.

Он даже находил кое-какие преимущества в том, что все знал наперед. Так за эти годы набил руку, что всякий раз заранее представлял картину.

Вы, конечно, тоже ее представляете. Сталин, как пребывающий в полном здравии, находится ближе всего к зрителю. За ним, в порядке выбывания из жизни, следуют Ленин, Энгельс и Маркс.

Тут примерно как со слониками, некогда украшавшими наши столовые. Впереди Самый большой, а затем мал мала меньше. Вплоть до такого крохотного слоненка, что он легко разместится между ног вожака.

Бывает, не только секретарь Авеля Софроновича проговорится, удивительно к месту помянув Семена Теймуразовича, но и большой писатель. А иногда и двое произнесут ту же формулу.

Как Маяковский определял отношения Ленина и Партии? То-то и оно, что «близнецы-братья». Правда, Владимир Владимирович видел тут возвышающее тождество, а Михаил Афанасьевич прозревал диагноз.

Разговор с Михаилом Булгаковым о природе вещей

Обратись автор «Дьяволиады» за уточнениями к художнику, беседа могла оказаться прелюбопытной.

Сперва посмеялись бы над появлением русской словесности из гоголевской шинели.

Как это, из шинели? Из-под подкладки? Из двух рукавов? Из под воротника?

Отгибается, к примеру, фалда, а оттуда выглядывает пяток-другой сочинителей.

Николай Васильевич им всем - цыц. Мол, не высовывайтесь. Сам же плотно запахнет полу и подбородком уткнется в воротник.

А еще поговорили бы о гоголевском пристрастии к двойникам. Герои этого автора живут не сами по себе, а среди собственных отражений.

Еще когда писатель почувствовал этот мотив. В «Носе» сказал о раздвоении личности и той зависимости, которая накрепко связывает обе половинки друг с другом.

Ну что Ковалеву нос? Просто разотри и выброси. Так он прямо извелся, прежде чем встретился с ним на службе в соборе.

Тут бы и подошли к договору. Пустой такой документик, а, кажется, тоже возник из шинели.

Вы не на сроки и подписи смотрите, а на суть. Узнаваемая такая суть, из той же сермяги, что идет на мундиры и сюртуки.

Можно прочесть в бумаге сумму золотом, а мы увидим в ней напоминание.

Будто кто-то свыше нам объясняет, что два сапога - пара, а избранный и несравненный есть лишь одно из звеньев цепи.

Договор

В договоре все изложено прямо и без околичностей.

«ГОЗНАК дает… заказ исполнить однотонным рисунком портрет тов. И.В. Сталина в таком же академическом характере, в каком… исполнен портрет тов. В.И. Ленина… Размер портрета должен быть не менее портрета В.И. Ленина, а именно 62Х58».

Не о сантиметрах речь, но о внутреннем масштабе. В реальности сходство найти трудно, но в высшем смысле они представляют собой чуть ли не двойников.

Альфред Рудольфович об этом никогда не забывает. Когда рисует одного, в голове непременно держит второго.

Если собрать эти портреты, то впечатление будет фантастическим. Буквально глаза вылезут из орбит, как у булгаковского Короткова: вроде все разные, а приглядишься, то на одно лицо.

Чаще всего подписанию предшествовали разговоры. Эберлинг непременно поторгуется для солидности, но потом все же соглашается.

Вот счастье! Вот права! Обязанности тоже, но при полной гарантии получения названных сумм.

Берешь в руки бумаги, и душа радуется. Имел бы таланты композитора, непременно положил на музыку.

Отчего не положить? Написал же Прокофьев ораторию на слова Коммунистического манифеста.

А тут и по сути оратория, то есть гармония участников с разных сторон.

Бум! Бум! Это вступают медные. Начинают уверенно и с надрывом. Сразу берут самую высокую ноту.

«… За означенный портрет ГОЗНАК уплачивает художнику Эберлингу 2000 (две тысячи) рублей и, кроме того, возмещает ему расходы по поездкам из Ленинграда в Москву и обратно, связанными с исполнением заказа в размере 200 рублей за поездку туда и обратно, но всего не свыше, чем за три поездки».

Фьюить-фьюить… Это уже флейта. Душевно так поет о том, что «из всей суммы ГОЗНАК уплачивает художнику одну тысячу рублей…»

И опять - фьюить. То есть уже не тема, а вариация: «Поездки оплачиваются каждый раз по предъявлении… письменного требования».