Ставка - измена Родине - Игорь Атаманенко

Теперь Черкашин имел на руках все козыри, чтобы убедить резидента, что его идея с картой в корне ошибочна и, кроме вреда, ничего не приносит. Бесспорной оказалась и гипотеза полковника, что ФБР внедрило в резидентуру своего «крота». Но кто он? Черкашин составил перечень всех сотрудников, работавших в мае 1982 г., и сопоставил его со своим собственным рабочим списком. Имя Валерия Мартынова явно выделялось.

В апреле 1984 г. Черкашин представил Андросову множество косвенных доказательств того, что «кротом» может быть Мартынов, а к концу месяца составил проект телеграммы на имя Крючкова о ситуации, сложившейся в резидентуре. В тексте отсутствовали какие-либо фамилии сотрудников, подозреваемых в принадлежности к агентуре ЦРУ и ФБР, не было и предложений по их выявлению. Просто излагались результаты проведенного изучения материалов перехватов радиообмена бригад наружного наблюдения ФБР (но без ссылки на эксперимент!) и найденных радиомаяков в машинах оперработников.

Выводы напрашивались сами — ФБР располагало информацией, которую не могло получать на основе исключительно слежки за нашими разведчиками, а лишь с помощью «крота», инфильтрованного в коллектив резидентуры.

Ознакомившись с телеграммой, Андросов тихо произнес:

«Виктор Иванович, не обвинит ли нас Центр в шпиономании и разжигании атмосферы недоверия в разведке? Боюсь, что наши соображения не найдут понимания и поддержки… Мое предложение — не отправлять телеграмму, а подождать до мая, когда из Москвы прибудет с плановой проверкой один из заместителей Крючкова. Вы как, не против?»

На том и остановились

Когда приехал проверяющий, Черкашин поначалу чувствовал себя окрыленным, полагая, что тот оценит сделанные им разоблачения, но вместо этого заместитель Крючкова схватился за голову и завопил:

«Вы что, черт подери, не знаете, что сейчас творится в Москве?! Да если наружу хоть слово просочится о том, что в вашингтонской резидентуре действует американский шпион, карьере Крючкова тут же придет амбец, да и весь Первый главк будет опозорен! Вы забыли, что разведка никогда не выносит дерьмо из собственной избы?! Уж лучше пусть кто-то нагадит внутри, чем наружу!»

Черкашин понял, что паркетные генералы хорошо воюют только под ковром, но так как изменить что-либо было не в его силах, он, мысленно послав резидента и проверяющего в общероссийском направлении, внешне смирился и уступил.

Ларчик открывался просто: двумя месяцами ранее умер Юрий Владимирович Андропов, и Крючков остался без могущественного покровителя. Генеральным секретарем ЦК КПСС избрали давнего соперника Андропова — Константина Черненко, и Крючков был очень обеспокоен тем, что ему придется оставить пост главы внешней разведки, так как знал, что Черненко готов избавиться от него при малейшем промахе.

В итоге посиделки в кабинете Андросова закончились тем, что заместитель Крючкова велел перевести Мартынова на участок работы, где бы он был лишен допуска к засекреченной информации (легко сказать, но ведь воплотить в реальность это указание невозможно!), и в конце концов — отправить негодяя в Москву, чтобы там с ним разобрались по-тихому.

Таким образом, дворцовые интриги, которые плели Крючков и его приспешники, заставили всех офицеров вашингтонской резидентуры (только ли их одних?!) в течение последующих почти полутора лет ходить по острию лезвия, а изменнику позволили снабжать своих американских хозяев оперативно значимой информацией.

Отозвать предателя в Москву под благовидным предлогом не представлялось возможным, поэтому Виктору Ивановичу ничего не оставалось, как ждать удобного случая…

Спустя десятилетия полковник Черкашин дал свою оценку казусу с Мартыновым:

«Допускаю, что Мартынов полностью не представлял себе возможных последствий своих действий. По мнению ФБР и ЦРУ, он пошел на сотрудничество с ними из-за идеологических расхождений с политикой СССР. Он также не был удовлетворен своей работой в разведке и вынужден был «терпеть» ее из-за привилегий, которые, как он считал, ему заслуженно полагались.

Американцы платили Мартынову 200–400 долларов в месяц, что дает основание предположить, что деньги не были основным мотивом его предательства. В действительности его главной целью было сделать карьеру в системе КГБ, в полной мере обеспечить свою семью, дать детям хорошее образование, чего, как он рассчитывал, можно добиться, сотрудничая с американцами. Говоря проще, он находил вполне приемлемой сделку по схеме: предательство Родины — благополучие семьи. Шпионаж для Мартынова был разновидностью бизнеса, который, полагал он, никогда не будет раскрыт. Он был уверен, что советская разведка просто не в состоянии вербовать в США агентов, способных выявить факт его связи с ЦРУ и ФБР.

Мартынова вряд ли можно характеризовать как особо ценного агента для американских спецслужб. Не считая сведений общего характера и того, что он знал о работе линии «X» в резидентуре (а она, линия, не была основным объектом внимания ЦРУ и ФБР), Мартынов имел весьма ограниченный доступ к интересующей американцев информации. Передаваемые им материалы не имели никакого отношения к вопросам национальной безопасности или международных отношений СССР. Разведывательная информация, которую он сообщал в ЦРУ и в ФБР — расположение, структура, численный состав резидентуры, режим ее работы и т. п., представляла интерес только разве что для действовавших против нас контрразведывательных подразделений ФБР.

И последнее: горькая ирония предательства Мартынова заключалась в том, что довольно жесткий и подчас эффективный контрразведывательный «прессинг» ФБР затруднял нам вести разведывательную работу в Вашингтоне, а это отражалось на положительных результатах резидентуры и, как следствие, ограничивало и его, «крота», собственную шпионскую деятельность, а значит, и размер его гонорара. Тем не менее американцы возлагали большие надежды на то, что Мартынов продолжит работать с ними и в будугцем, когда займет более высокое место в иерархии советской разведки.

Когда Эймс в мае, а Хансен в октябре 1985 г. подтвердили мои догадки о предательстве Мартынова, я был потрясен, поняв, что он и является тем «кротом», поисками которого я занимался более года. Действительно, с мая 1982 г. ФБР стало устанавливать слежку целевым порядком и только за сотрудниками резидентуры, оставив в покое «чистых» дипломатов. Стало ясно, что Бюро располагает точной информацией о ведомственной принадлежности служащих советского посольства.

Вместе с тем, сознание того, что я был прав в моих подозрениях относительно внедренного в резидентуру «крота» противника, не принесло мне никакого удовлетворения — только горечь и напряжение. Горечь оттого, что теперь мне придется жить и работать с мыслью, что мой товарищ по службе, который мне даже нравился, продавал меня и всех нас в резидентуре вот уже в течение трех лет.