Где танцуют тени - К. Харрис

– А на постели не виднелось следов крови?

– С какой стати? Росс скончался от morbus cordis[10]. Или вы сомневаетесь в моем диагнозе? – сузились глаза собеседника.

– Вовсе нет, что вы. Мне просто любопытно. Огромное спасибо за помощь, – остановился Гибсон и уже повернулся уходить, как тут его осенила некая мысль: – Еще один вопрос, доктор Купер…

– Ну, что на этот раз? – напряглась выступающая челюсть авторитетной знаменитости.

– Позвольте поинтересоваться, кто вызвал вас к смертному одру мистера Росса?

– Кто вызвал? Сэр Гайд Фоули. А почему вы спрашиваете?

ГЛАВА 8

Генри Лавджой, некогда главный магистрат на Куин-сквер, а ныне самый новоназначенный среди трех постоянных магистратов на Боу-стрит, достал из кармана носовой платок и прижал белоснежные складки к взмокшей верхней губе. День сделался неприятно знойным, из буйной окрестной травы поднималось раздражающе громкое гудение насекомых, которое словно сильнее подчеркивало зловоние смерти и тлена от находившегося перед сэром Генри тела.

Завернутый в грязную холстину неопознанный труп лежал полуспрятанный в заросшей бурьяном сточной канаве на краю Бетнал-Грин. Это гиблое место на северо-восточной окраине Лондона пользовалось недоброй славой свалки для дохлых котов и собак, нежеланных младенцев и жертв убийств.

– Боюсь, зрелище не из приятных, – заметил констебль О’Нил, грузный мужчина средних лет с толстыми, в красных прожилках щеками и крупным носом. Шумно прошлепав по неглубокой илистой жижице, полицейский с кряхтеньем наклонился и отвернул край ткани, открывая распухший, обесцвеченный кошмар, некогда бывший лицом.

– Боже милосердный, – зажал платком ноздри Лавджой. – Закройте. Да побыстрее, пока дети не увидели.

Полицейский бросил скептический взгляд на кучку околачивавшихся поблизости и вовсю глазевших оборванных мальчишек, но холстину опустил.

– Слушаюсь, сэр.

Как правило, обнаружение очередного трупа в одном из беднейших районов Лондона не слишком заботило Боу-стрит. Но обстоятельства смерти этого человека показались Лавджою настораживающими.

– Так что же вы выяснили, констебль?

– Боюсь, немного. Обратили внимание на одежду покойника, сэр? Пошив-то первостатейный. Здешний магистрат божится, что тело, должно быть, притащили невесть откуда, а тут выбросили. Из местных никто не пропадал.

– Никаких опознавательных знаков на трупе? – вздохнул сэр Генри.

– Ни единого.

Отвернувшись, Лавджой задумчиво уставился через луг на мрачные, зловещие стены сумасшедшего дома[11] и Еврейскую дорожку за ним. Это был район заболоченных полей и ветхих домишек, где селились католики, евреи да обнищавшие французские ткачи.

О’Нил откашлялся:

– Здесь еще паренек, про которого я говорил, – Джейми Дурбан.

Магистрат перевел взгляд на щекастую физиономию полицейского:

– Где?

– Туточки, сэр. Иди-ка сюда, приятель, – поманил констебль одного из оборвышей. – Давай, выкладывай свою историю.

Щуплый, морковно-рыжий мальчишка лет десяти-двенадцати мазнул по носу тыльной стороной ладони и неохотно выступил вперед.

Магистрат смерил парнишку взглядом: босой, руки-ноги перепачканы, драная рубашка и штаны на худеньком тельце размера на два больше, чем нужно.

– Итак, Джейми Дурбан, что ты имеешь нам сообщить?

Тот испуганно глянул на констебля.

– Ну же, рассказывай, – подбодрил О’Нил.

Джейми тяжело сглотнул, дернув тощим горлом.

– Дело было на прошлой неделе, в субботу ночью, сэр, – или можно сказать, ранним утром в воскресенье.

– Продолжай, – строго вперился в мальчишку Лавджой.  

– Иду я домой по краю луга, смотрю – шикарная джентльменская коляска останавливается в аккурат у самой канавы.

– А с чего ты решил, что это был не наемный экипаж? – поинтересовался сэр Генри. – Разве в прошлую субботу ночь выдалась не темной?

– Не очень, сэр. Оно и правда, луна стояла совсем еще молодая, но небо было ясным и звезды прям так и сверкали. Это точно была коляска джентльмена – двуколка, запряженная парой темных лошадей, а правил хлыщ в таком модном плаще с кучей оборок.

Магистрат всмотрелся в бледные тоненькие черты.

– И?..

– И примечаю, что этот господин стаскивает с пола коляски что-то здоровое и тяжелое. Я за углом крайней хибары притаился, чтобы присмотреться, и подглядел, как он столкнул сверток вот сюда, в канаву. В тот день еще дождик шел, и было слышно, как плюхнула вода.

Взгляд Лавджоя вернулся к безмолвному, завернутому в холстину телу у их ног.

– И что же джентльмен делал дальше?

– Забрался обратно в свою коляску и укатил. На запад, сэр.

– А ты, Джейми, что делал?

Паренек отвел взгляд и принялся большим пальцем ноги ковырять землю.

– А ну, – прикрикнул констебль, – отвечай на вопрос господина магистрата!

– Я это…– при воспоминании о пережитом у мальчишки вытянулось лицо. – Я подождал, пока тот хлыщ подальше отъедет, а потом подошел и глянул, чего он в ров бросил.

– Так ты хочешь сказать, что знал об этом трупе с ночи прошлой субботы? И только сегодня сообщил констеблю?

Джейми, округлив глаза, попятился:

– Я думал, мертвяка непременно кто-то найдет. Особливо, когда начало пованивать. А он все лежит и лежит, вот я, в конце концов, и не выдержал. Рассказал отцу-настоятелю в церкви Святого Матфея, а тот велел мне пойти и сознаться.

– Точно помнишь, что это произошло с субботы на воскресенье? – нахмурился Лавджой.

– Да, сэр.

– А труп был свежий, когда ты видел его в первый раз?

– Свежее не бывает. Еще тепленький!

Магистрат насупился:

– Так в котором часу, говоришь, это случилось?

– В аккурат после трех, сэр. Помню, шел через луг, а ночной сторож как раз выкрикивал время.

Сэр Генри и констебль обменялись взглядами.

– И что же ты делал на улице в три часа ночи, а, парень? Ну-ка, признавайся!

Мальчишка отступил еще на шаг назад, бледное личико вдруг пунцово вспыхнуло.

– Давай-давай, – наседал О’Нил. – Отвечай господину магистрату.

Испуганно раздувший ноздри Джейми Дурбан крутнулся и помчался через луг, размахивая руками и вскидывая пятки, поблескивая против яркого солнца червонным золотом волос.

– Проклятье! – выбрался из канавы констебль. – Погнаться за ним, сэр?

Лавджой проводил взглядом улепетывавшего мальчишку.

– Пусть его бежит. Вам же известно, где живет этот пострел?

– Так точно. В третьем доме в Собачьем переулке, с вдовой матерью и тремя сестрами.