Ильза Янда, лет - четырнадцать - Кристине Нёстлингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут мне стало плохо.
Амрай говорит: «Ну, привет» и летит к остановке, потому что трамвай уже на перекрестке и как раз поворачивает.
Я гляжу ей вслед, и мне становится еще хуже.
Я не хотела идти сразу домой, хотя наш дом тут же, за углом. Я пошла в Универсальный, подхватила тележку и поехала вдоль прилавков и полок. Я ехала медленно-медленно. Взяла пакет жевательной резинки, положила в тележку. Я возила тележку и все думала. Она меня обманула. Амрай здесь. Амрай вовсе и не убегала из дому. Она меня обманула. Амрай ходит в школу и на дополнительные уроки.
Она меня обманула. Амрай даже и не знает, что Ильзы нет!
В половине первого магазин закрывается. Кассирша сказала, чтобы я выметалась, да поскорей. Из-за пакета жевательной резинки целый час кружить по магазину – это неслыханная наглость.
Я заплатила за жевательную резинку и пошла домой.
Мама только что заглянула ко мне в комнату. Спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Ничего мне не нужно, во всяком случае, ничего такого, что могла бы принести мама.
Я лежу и думаю – и никак не могу понять, почему Ильза мне все наврала. И еще я никак не могу понять, почему я была такой дурой, что всему верила. Нет, правда, я была круглой дурой! И ведь я не раз слышала разговоры об «условиях приема на работу» и обо всяких таких вещах. Я ведь, собственно говоря, знаю, что несовершеннолетних не так-то просто принимают на работу, а в качестве воспитательниц тем более. Да и поехать им одним за границу не так-то просто. Теперь мне ясно, что Ильза уехала одна, без Амрай, и что Ильза, значит, вовсе не в Лондоне и совсем она не воспитательница в семье с двумя детьми.
Теперь мне ясно, что я знаю так же мало о том. куда уехала Ильза, как мама и все остальные.
Нельзя целый день лежать в постели и болеть, когда у тебя нет никакой свинки и вообще ничего нет. Даже повышенной температуры.
Я снова встала, и мама говорит, что я уже не такая зеленая. А советница добавляет, что я никогда, собственно, и не выглядела так уж плохо. Но Курт сказал мне, что если я себя скверно чувствую, то все равно вставать нечего, а «бабы» пусть думают что хотят. Он так и сказал «бабы». Курт в последнее время очень приветлив. Правда, он никогда и не был слишком суров, но в последнее время он больше со мной разговаривает. Иногда спросит меня о чем-нибудь или что-нибудь расскажет. Вчера он подошел к моей постели и говорит: «Старуха слишком рано вышла на пенсию. Ей бы еще лет двадцать посоветничать, тогда бы у нее хоть дело было! А то она путает всех нас со своими подчиненными по службе!»
Наверное, он это нарочно сказал, чтобы я рассмеялась. Я и рассмеялась. А он обрадовался. Мне кажется, он теперь старается «заменить отца».
Я оделась и сказала, что пойду на репетицию хора для рождественского концерта.
– Уже начались репетиции? – спросила мама. – До рождества ведь еще далеко.
У нее опять слезы на глазах. Должно быть, она подумала, что вот скоро рождество, а Ильза все еще не нашлась. А вдруг и на рождество ее не будет?
– Ну да, уже начинаем! – ответила я. – Потому что все так фальшиво поют, и наш руководитель боится, что вообще ничего не выйдет!
И это даже правда. Только я не участвую в хоре. Это ведь добровольный хор, а я никогда никуда не записываюсь «добровольно».
Я просто должна уйти. И поговорить с кем-нибудь, кому я могу сказать правду. Да и вообще я давно уже не была у бабушки.
Я сказала, что репетиция хора будет продолжаться довольно долго. Может быть, я не успею к ужину. Мама кивнула, но советница опять влезла.
– Что это значит? Если репетиция будет длиться так долго, ты просто скажешь, что бабушка ждет тебя к ужину минута в минуту.
– Иди, а то опоздаешь, – сказала мама.
Я пошла к бабушке пешком, потому что уменя не было денег на трамвай. У меня почти никогда нет денег. Мои одноклассники всегда у меня занимают, а я потом никогда не решаюсь попросить отдать долг. Даже тех, кто в деньгах не нуждается.
Так вот, я пошла к бабушке пешком. Если идти быстро, дойдешь за пятнадцать минут. Каждый раз, когда я иду к бабушке, я удивляюсь, почему я не хожу к ней чаще. Но когда я дома, мне кажется, что бабушка так далеко, словно она живет где-то в другом городе. Да и правда, это как будто совсем другой город. Дома там гораздо грязнее, и все они старые – уборные в них на лестнице перед дверью в квартиру. Магазинов там гораздо меньше. Но зато на каждом углу пивная, и даже среди дня есть пьяные.
Бабушки не было дома. Я услышала шаркающие шаги дедушки за дверью и его бормотание. Он часто беседует сам с собой. Я сильно постучала в дверь. У бабушки нет звонка. Дедушка очень плохо слышит, а еще наверху, на втором этаже, что-то заколачивали. Так я и не достучалась.
Я села на подоконник и стала глядеть во двор. Когда-то я здесь играла. Подтягивалась на палке для выбивания половиков и воображала себя акробатом в цирке. А вот там, за ящиком для угля Гунтерсдорферов, мы с Эди играли в доктора. Там, за ящиком, нас не было видно. Но старуха Бергер со второго этажа все равно нас увидела из окна уборной. И устроила жуткий скандал, потому что мы оба разделись догола. Мать Эди здорово его отлупила, а моя бабушка меня не ругала. Она сказала, что это делают все дети. Она, когда была маленькая, и сама так играла.
Ильза тут во дворе чаще всего играла в принцессу. Она надевала на голову старую занавеску. Занавеска свисала до земли, словно шлейф, а я этот шлейф за ней несла. К сожалению, принца не было. Эди был для Ильзы слишком мал, а с Антоном из соседнего дома вообще невозможно было иметь дело. Он только и знал, что щипаться, подкравшись сзади. И мы его боялись.
Мне стало холодно. Из окна тут здорово дуло: одно стекло было выбито.
Я решила пойти поискать бабушку. Бабушка никогда не уходит далеко, а на рынок она всегда отправляется с утра. Я пошла к молочнице. Там бабушки не было. Молочница сказала – жалко, что мы с Ильзой больше тут не живем. Она нас так любила. Я пошла по переулку к мяснику и все думала, как бы это было, если бы мы с Ильзой еще и теперь жили у бабушки. Нет, я не могла себе этого представить.
Бабушка как раз выходила из мясной лавки. Увидев меня, она обрадовалась. Когда бабушка радуется, это сразу видно. Ее большое круглое лицо прямо сияет.
– Дедушка тебе не открыл? – спросила бабушка. И она рассказала мне по дороге, что со слухом у дедушки все хуже и хуже. Но вот уже несколько дней он все понимает и разговаривает очень разумно. Я спросила бабушку:
– Ты знаешь, что Ильза пропала?
Бабушка кивнула.
– У тебя был папа?
Бабушка покачала головой.
– Он в последний раз был у меня на пасху, – сказала она. – Он больше не приходит с тех пор, как я сказала его жене, что надо готовить детям что-нибудь повкуснее и получше, а не давать что попало из консервных банок и пакетов.
– Кто же тебе сказал, что Ильзы нет? – спросила я и почувствовала угрызения совести, что не пришла к ней уже давно и сама ей все не рассказала.
– Новый муж вашей матери ко мне приходил, – сказала бабушка.
– Курт?
– Да, Курт, – ответила бабушка. – Славный человек, между прочим. И он обещал сразу же прийти ко мне, как только Ильза найдется.
Бабушка что-то пробормотала, чего я не поняла, не совсем поняла. Что-то про горе, печали и беды.
Мы вошли вместе с бабушкой в парадное.
Я была рада, что я опять у бабушки. У бабушки все вдруг стало как-то проще. Я теперь почему-то была почти уверена, что Ильза скоро вернется.
– Как она там живет, что делает? – бормотала бабушка. – Деньги-то у нее есть, денег довольно, но она ведь еще несмышленыш совсем, маленькая, глупая. Только бы ей там было хорошо, – сказала бабушка. – Ну, будем надеяться на лучшее.
Она повернула ключ, и мы вошли в квартиру.
Бабушка, единственная из всех, задумалась над тем, как живет Ильза, каково ей приходится. И пожелала, чтобы ей было хорошо.
Дедушка сидел на кухне и чинил штепсель от настольной лампы. Он узнал меня. Бабушка обрадовалась, что он меня вспомнил. Дедушка тоже уже знал, что Ильза исчезла. Но это как-то не очень его интересовало. Он все говорил про штепсель – что он внутри весь сгорел.
Бабушка пошла со мной в комнату.
Я рассказала бабушке все. Все, что знала.
Бабушка слушала меня внимательно и кивала, а когда я сказала: «Она меня обманула. Я не понимаю, зачем она меня обманула!», бабушка ответила:
– Эрика, но ведь она всегда все выдумывает, всегда врет. Разве ты этого не знаешь?
Я покачала головой. Я была совершенно растеряна. Не только из-за того, что Ильза, оказывается, всегда врет, а я этого вовсе и не знала, но еще и потому, что бабушка сказала это так добродушно. Будто врать – это что-то само собой разумеющееся.
– Да не гляди ты так, – сказала бабушка. – Ничего тут такого уж страшного. Один заикается, другой косолапый, а третий врет. Вот и все. – Бабушка улыбнулась. – Боже мой, чего только не выдумывала Ильза! Чего только она не врала! – Бабушка задумчиво улыбалась. – В общем-то, у нее всегда были интересные выдумки. Про что-нибудь приятное, красивое.