Брачный сезон, или Эксперименты с женой - Константин Николаев

Однажды я присутствовал на званом вечере в ресторане "Прага". Вечер был посвящен возвращению с далекого Севера моего друга Леньки Тимирязьева.

Тогда Ленька еще подвизался по основной своей профессии - геологом. Это позже он тряхнул музыкальной школой, куда еще в детстве его со скандалами таскали родители, и стал ресторанным саксофонистом.

Заработки на Севере были, разумеется, северные (впоследствии Ленька решил, что такие деньги можно зашибать и ресторанными шлягерами). Один из этих заработков мы и отмечали в "Праге".

Тимирязьев уже набрался. Он был в ударе и северных денег не жалел. Ему, конечно, хотелось, чтобы по этому случаю гуляла если не вся Москва, то хотя бы отдельно взятый зеркальный зал "Праги". Именно поэтому хмельной Ленькин взгляд остановился на стареньком армянине, который тихо сидел за соседним столиком и жевал какой-то салатик, запивая его минералкой.

- Отец, - Ленька подсел к армянину, обнял его коротенькой ручкой за старческие плечи, - пойдем выпьем. На брудершафт! - Ленькин язык уже изрядно заплетался.

- Я, синок, давно нэ патрэбляю, - мирно отозвался старичок. Из его усов торчал капустный листик.

- Да пойдем, отец! - настаивал будущий саксофонист. - За все плачу. Море разливанное!

Старичок понял, что от Леньки просто так не отвяжешься. Он лукаво посмотрел на Тимирязьева, потом окинул внимательным взглядом наш стол, где стояли пара бутылок коньяка, водка и вино.

- Морэ, гаварищ? Нэ хватыт у тэбя моря, дарагой.

- Как это не хватит?

- Мнэ на пэрвый раз щесьть бутылок надо, - пошутил армянин.

- Ну-ну!

- Паспорым, - старичок, видно, был готов на все, лишь бы от него отвязались.

- Ставлю все деньги!

Леньку уже было не удержать. Он подозвал официанта и заказал шесть бутылок марочного армянского коньяка. Когда заказ принесли, старичок взял в руки одну бутылку, внимательно рассмотрел этикетку со звездочками и, видимо, оставшись удовлетворен осмотром, сказал:

- Толко пасуда щирокий нада. Из стакана нэ патрэбляэм.

- Таз подойдет? - Ленька уже не шутил.

- Падайдет.

Тимирязьев распорядился насчет таза. В эту тару слили все шесть бутылок, и армянин схватился за края. Перед тем как отпить, он предупредил:

- Ти би, синок, нэ спорыл. Все равно праспорыщ...

Мы, жалея старика, принялись изо всех сил отговаривать Тимирязьева, но он не сдавался. Дедуля со вздохом приник к краешку таза и глоток за глотком медленно выпил все его содержимое.

Все ахнули. Багровый Тимирязьев выхватил из заднего кармана брюк пачку денег и шмякнул на стол перед стариком.

- Все, гулянка окончена.

Армянин начал отказываться от денег, утверждая, что он знает какой-то "сэкрэт", но Ленька был неумолим.

Когда я стоял в гардеробе в ожидании своего пальто, ко мне неожиданно подошел удачливый старичок. Не знаю, почему он проникся доверием именно ко мне. Армянин положил мне на плечо свою морщинистую руку и сказал:

- Жэншына би павэрыл... Савсэм дурак твой друг, савсэм...

- Да уж... - смущенно пробормотал я.

- Я вэдь сорок лэт в цирке... Тэпер на пэнсыы... Знаэщ номэр такой, кагда агон изо рта идет?

- Знаю, - припомнил я что-то из детства.

- Чтобы агон шел, нужно тры лытры керасын выпит, панымаэщ? А тут канъяк... Тфу! Жэншына би павэрыл, - опять сказал армянин.

Он отдал мне Ленькины деньги (я не смог отказаться) и добавил:

- А еслы би нэ павэрыл, то денгы би назад взал... Панымат нада!

Вот в том-то и дело, что надо "панымат". А мы ничегошеньки не понимаем. И поэтому мне становится страшно, когда я представляю, какой бы мне попался муж, будь я женщиной.

Тем временем разговор в Катькиной гостиной (она же - столовая, кабинет, библиотека и спальня) ни на минуту не утихал. Марина уже рыдала в голос. "Две плачущие женщины за день, - подумал я, вспомнив Машу Еписееву. - Не чересчур ли?"

- Ну что ты плачешь, дурочка, - утешала Катька.

Хм, "дурочка". Меня бы так.

- Если уж тебе непременно требуется гений, то почему ж тебе не подходит вот этот...

Кэт мотнула головой в мою сторону. И тут, кажется впервые после посещения ванной, Марина заметила, что в комнате находится третий. Она внимательно оглядела меня с головы до пят и убежденно проговорила:

- Нет, Арсений не гений.

- А ты думаешь, что гений обязательно должен щеголять немытыми волосами, трехдневной щетиной и рваными носками? - саркастически осведомилась мадам Колосова.

- Да отстань ты со своими носками! - взорвалась театралка. - При чем тут носки?!

- Ну хорошо, - миролюбиво отозвалась моя лучшая подруга, - не хочешь о носках - не надо. Тогда ответь, чем тебя не устраивают эти великолепные синяки?

Меня передернуло. Я понял, что сегодня разговор наедине у нас с Катькой не получится.

- Синяки-то мне нравятся, да только вот сам он какой-то туповатый... Не гений, словом.

- Арсений тебе не нравится только потому, что он не любит театр, вынесла вердикт Катька.

Она, разумеется, была уже в курсе утреннего приключения.

- Он мне вообще не нравится! - отрезала Марина.

А вот она мне почему-то вдруг понравилась. Может, всему виной жалость?

Глава 9

Страшная месть

Переночевал я у Катьки. Она улеглась на своей законной кровати, Марина устроилась на диване, а я кое-как примостился на странном сооружении, именуемом кухонным уголком. Проснулся я совершенно разбитым. С трудом разогнув тело, принявшее форму "уголка" (и кто только придумал это орудие пытки), поплелся к зеркалу. Свинцовые примочки, которые провели ночь на моей многострадальной физиономии, ничуть не помогли. Из зеркала на меня уставилась мрачная уголовная морда. "Черт с ним, - уныло подумал я. Что-нибудь придумаю".

Катька уже ушла на работу. В комнате раздавался шелковистый шорох. Наверное, копошилась Марина. Я оседлал табурет и принялся ждать. Неизвестно чего.

Наконец шорох прекратился, и в кухню вплыла Катькина подруга. Ее каштановые волосы (в отличие от моей слежавшейся за ночь в войлок шевелюры) были аккуратно уложены. Лицо какое-то просветленное. Марина распространяла тонкий аромат.

Поистине, женщину можно смело забрасывать в джунгли. Главное, не забыть скинуть ей с вертолета косметичку. Через месяц вы найдете ее ничуть не изменившейся. Более того, она наверняка будет довольна. Ну как же, наконец-то удалось сбросить свои лишние два с половиной килограмма!

- Привет, - улыбнулась Марина. - Скучаешь?

Я опустил голову и поджал ноги под табурет.

- Синяки пройдут, - утешила она. - Примерно через месяц... Что ж ты, не мог наподдать им как следует? Ты ж вон какой здоровый! Сколько их было?

Считал я, что ли? Я не математик.

- Много, наверное, - снова улыбнулась Марина, так и не дождавшись ответа. - Повернись-ка к свету, сейчас мы тебя подреставрируем...

Она извлекла из косметички пару тюбиков и принялась усердно мазать какой-то дрянью у меня под глазами. Я ощутил приятное пощипывание.

- Ну вот, так-то оно лучше, - пробормотала Марина, закончив экзекуцию, и достала из сумочки зеркальце. - Взгляни-ка...

Я нацепил склеенные Катькой очки и с опаской посмотрел в зеркало. Результат мне понравился. На меня смотрело несколько изможденное, но вполне интеллигентное лицо гения педагогики с романтичными темными кругами под глазами. Макаренко после битвы с колонистами.

- Теперь я выгляжу как настоящий гений, - похвалил я работу.

- Да, - согласилась Марина, - теперь что-то есть.

- Тогда, может, попробуем еще раз сходить в театр? На что-нибудь менее экстравагантное?

- Нет уж, с меня вполне достаточно одного раза. Ты, Сенечка, подумать только, "Сенечка"! - меня опозорил. Я ведь сказала Мошкареву, что ты журналист. И вдруг ты исчезаешь. Даже не досмотрев спектакль. Мошкарев едва не убил меня. Волосы на себе рвал от отчаяния.

Тут я вспомнил жиденькие волосенки гения режиссуры и едва не расхохотался. Вовремя удержавшись, состроил серьезную мину и спросил:

- И чем же ты утешила этого озабоченного? Мне, например, вполне хватило бы внимания такой женщины...

Неуклюжий, но комплимент. Марина впервые с интересом посмотрела на меня.

- Враньем. Нет, то, что я ему сказала, на самом деле очень близко к правде. Но Мошкарев наверняка решил, что мне нельзя верить.

- Так что же ты ему сказала? - не выдержал я.

- Что я пошутила насчет журналиста. Ты, мол, мой дальний родственник, с детства страдающий имбецильностью. И твои реакции непредсказуемы...

- Мошкарев, надеюсь, обрадовался? - язвительно поинтересовался я.

- Он попросил больше не водить имбецилов к нему в театр. Они могут все как-нибудь не так понять, а помещением он дорожит...

- Да уж, куда нам до гениев.

Марина оставила мою реплику без внимания. Вместо этого она открыла холодильник и извлекла очередной Катькин кулинарный шедевр. По-моему, это была какая-то рыбина.

- Есть, небось, хочешь?

Я не стал отнекиваться. Вскоре на сковороде зашипело. Мы молча позавтракали. Я засобирался на работу. На вешалке висело выстиранное и высушенное пальто. И когда только Кэт успела?