Разочарование разбуженной девочки - Роузи Кукла

Правда я видела, как он в туалет не ходит. Один раз даже столкнулась с ним. Шла, а он стоял ко мне спиной и голый, писал за борт. Я ничего, кроме его попки и струйки не видела. Но мне показалось, эротично. Сами мы пользовались туалетом. Правда, иногда Ингрид, так же пускала струйки на палубу, а потом тут же смывала ведром воды из-за борта.

Во время движения яхты никто не прыгал и не купался, потому, что яхта, хоть и небольшая, а плыла очень быстро. Все купания проходили на стоянках или, с помощью ведра воды, из-за борта.

Поначалу я все время ходила в купальнике. Не решалась, как Ингрид раздеться. А потом, вижу, что некому, нет никакого дела, до меня, и сняла сначала верх. Первый день чувствовала себя неудобно, и если мне, что-то надо было, то я обязательно или рукой прикрывалась, либо верх одевала.

Я все время следила и смотрела на Ингрид. Она, как мне казалось, если бы не стоянки, так бы и жила голой. Я ее всю хорошенечко рассмотрела. Видела, как она перехватывала мой взгляд, но ничем, ни словом, ни поведением не изменялась. Все голая и голая. Мы с ней похожи до пояса. Ее грудь не больше моей. Все отличие в сосках. У нее они крупные и даже свисают бульбочками, а мои никакие. Правда, ареолы ее, розовые, а мои темные и припухли. Все, отличая, начинаются ниже пояса. Весь первый день она пролежала на животе, так что я ее спину и попку рассмотрела. На второй день, с утра, она стала ко мне лицом садится. Я, как увидела ее спереди, а вернее, что у нее между ног, так сразу в каюту. Не смогла спокойно видеть ее гребешок губок. Свои ушки трогаю, а перед глазами все ее гребешок стоит. Поигралась, поигралась и успокоилась. Потом вернулась, села, стараюсь на нее не смотреть. А глаза сами, туда все время лезут. Еще бы!

У нее губки такие, что я даже и не думала, что может быть такое у нас там. Сказать, что они большие или маленькие, я не могу, скорее уж больно они выступающие, что ли. Мне трудно судить, я первый раз в жизни чужую киску вижу. По видакам, как-то не так. Я засмотрелась на нее, а она увидела, что я смотрю туда и говорит мне.

— Ты, что? Первый раз письку женска увидела? — Я опять потупилась, стесняюсь спросить или даже что-то ответить.

— Иди ко мне ближе, я тебе со своей пи…да познакомлю. — Говорит о ней, на польском, но звучит все, как на русском. Так же грубо.

Я сижу и ни с места. Как это думаю, ты меня знакомить будешь?

Я, что? Трогать ее буду? Как представила себе, так сорвалась с места и опять в каюту. Теперь заскочила в туалет и пока не устала тягать губки, не успокоилась. Наверх тянет меня, как магнитом. А идти стыдно. Что говорить, как? Как она так поступает? Она, что не видит, что мне не хватает смелости об этом говорить, что я стесняюсь.

Вышла и стою у борта, ее не вижу. Постояла, на Марека посмотрела, который спит и вздохнула тяжело. Ну, что, девочка, говорю себе, что ты надумала? Все не решаюсь пройти эти несколько шагов к ней.

Понимаю, что если я вернусь, то она меня уговорит, и я потеряю, эту, ну, как там. Вот же, черт! Слово такое правильное, а я его забыла даже. Наверное, это неспроста, думаю, что слова правильные даже вспомнить не могу. Видно в моей голове уже все закрутилось в ту, не правильную сторону и я еще подумала. Как бы мне не потерпеть кораблекрушение со своей лодочкой? Мать убьет меня, это точно.

Если бы не ее контроль, то я бы уже давно к Мареку на мачту залезла бы и свой маленький парусик натянула бы. Как подумала об этом, так у меня какие-то чертики внизу живота сразу запрыгали, защекотали, и зашевелилось там что-то. Опять на Марека смотрю. Нет, думаю, только не с ним. Дядька он какой-то. Слишком старый и большой. Сначала надо познакомиться, поговорить, рассмотреть. А ведь я, уже его мачту видела, вчера, ночью. Видела, какая она большая.

Как же думаю, такая мачта может на мой кораблик наткнуться? Поломает все во мне. Нет, думаю, это что-то такое, чего я не понимаю. Вот, думаю, что я у нее спрошу. Медленно, мелкими шажками перебираюсь к ней и все думаю об этом.

Как его, такая большая штука, в мою лодочку, да, что там в мою, как она вообще туда попадает. Ведь там и входа-то нет такого?

Замираю, как только вижу ее.

И уже не ее. Ее, я, как бы и не вижу. Вижу только то, что у нее выступает между раздвинутых ног. Наверное, я даже рот, раскрыла от удивления. Сразу назад! Стою, прижавшись спиной к стенке каюты, и боюсь упасть в воду. Яхту качает, и она плавно врезается в воду, то влезая на волну, то прижимаясь и притопляясь бортом. Боюсь упасть, от того, что ноги вдруг мои задрожали, как я увидела ее в такой позе.

Как? Как же так можно? Она, что не понимает, что она не одна? Ведь ее могут увидеть? А потом, думаю. Кто же ее может видеть? Марек? Нет. Он, за все время, ни разу в нашу сторону и не посмотрел даже.

Значит, я! Задохнулась от мысли. Так это, что? Она мне, это показывает?! Себя, с раздвинутыми ногами!!! Я от такой мысли даже присела. Так она, что? Она меня, что же, охмуряет? Или как? Сижу, разволновалась и окончательно запуталась. С одной стороны, я к себе, ее внимания никого не чувствовала. Как так? А вчера, ночью? Чего- чего, а внимание и мне перепало, не только Мареку. И потом? Она о себе мне рассказала на палубе, ночью. Ведь я же ее не просила. Сама стала откровенничать. Странная она какая-то. Вчера ночью, одна, все эти дни, другая. Отстраненная и никакая. Думаю и понимаю, что мне не понять и не разобраться во всем этом. Надо к чему-то приходить, думаю. А потом, вдруг вспомнила, она же сама мне сказала, чтобы я шла к ней и она мне свою, ну эту. Ну, покажет. Так и сказала. Иди ко мне, я тебе свою, эту самую, покажу. Нет! Не покажу, а познакомлю. Познакомлю, это как? Опять я запутываюсь окончательно. Ну, надо, что-то делать? Нельзя же так на корточках все время сидеть. Надо общаться, надо как то и себя уважать. В конце то, концов. Я же уже взрослая и мне скоро пятнадцать лет будет! Ну, не совсем, скоро. Но, все равно, пятнадцать! Говорю себе. Я уже взрослая! В конце-то концов, мне уже можно и познакомится со всеми этими мачтами и парусами и еще чем-то морским, мужским и женским. Все! Иду. Иду к ней. И пусть будет, что будет. Смелее!

— А, то, ту. Проходи и сиадай, ближие. — Это она, со мной, на польском, вдруг заговорила.

Боже! Да, она же пьяная! Вот это да! И когда же она успела? Она лежит, на боку и спиной ко мне, голая. Бедра резко выступают по контуру тела. Одна нога подогнута, вторая выпрямлена. За ее телом я вижу бутылку виски, которая перекатывается перед ней и она почти вся выпита. Ну, что же это такое? Сначала один, потом другой? Сумасшедший корабль какой-то, а не яхта. Вся команда пьяная. Надо ее разбудить. Трясу ее. Ноль, реакции.

— Ингрид! Ингрид! — Почти кричу ей в самое ухо. Она слабо шевелит рукой и все.

Надо ее, думаю, в каюту отвести. Ведь если она в туалет захочет, то может вывалиться за борт. Надо обязательно ее перетащить. Начиная ее тормошить. Она только стонет и слабо шевелит рукой. Присела рядом. И все никак не могу приспособиться и приподнять ее тело. Оно обмякло настолько, что кроме непомерной тяжести в руках я с ним ничего не могу сделать. Я уже десять минут пытаюсь ее приподнять и поставить на ноги. Она спит. Вожусь, а сама понимаю, что вряд ли я с ней по борту пройду. Точно, улетим с ней вместе в воду. Оставила эти попытки. Ну, тогда я с ней буду рядом, пока она не отойдет и не выспится. Чтобы ничего не вышло, посижу рядом. Она все так же лежит передо мной голая, на боку. Но ноги ее разошлись, и я с волнением замечаю, что я уже могу видеть ее гребешок губок, что показывается у нее между сдвинутых ножек. Сама не знаю, как, но мне так хочется их трогать. Нет, думаю. Я, что? Так же нельзя. Ведь, она же должна мне позволить, сказать. И пока я начинаю моститься и усаживаться с ней рядом, прижимаю ее тело к себе, чувствую, как она валится на спину и ноги ее разъезжаются в разные стороны. Сижу и смотрю. Только туда, только на то, что я вижу. Я так близко, что стоит мне наклониться, и я смогу коснуться ее лона лицом. Сама эта мысль меня просто обжигает.

Как? Ты, что? Разве же, так можно? Волнуюсь и глаз не могу оторвать от ее губок, и холмика лобка, слегка прикрытых, аккуратно остриженными, светлыми волосиками. А что, если потрогать? От этой мысли, даже дыхание замирает. Ничего себе! Вот и потеряю невинность! Наконец-то приходит мне в голову, забытое слово. Да, да! Потеряю невинность! Вот, сейчас приложу руку и потеряю. Сама эта мысль, о потери моей невинности, девичьей гордости, так разбирает меня своей запретностью, что у меня начинает слегка все кружиться перед глазами. Ну? Говорю себе. Так на что же, ты согласна? На что же решишься? Борюсь буквально несколько секунд с искушением греха. Во мне протестует одна сущность моего я, а вторая, стучится, толкает мысли на греховное, сладкое и такое запретное, но желанное. Борюсь в искушении.

Видно, есть в мире, что-то свыше. Потому, что есть она связь, между душами людей, любимых и близких. Видимо так и работает эта аура, что до сих пор не распознана, не понята. Но мы пользуемся ей, мы не знаем, как она действует. И когда мой, протестующий крик, невинной души взрослеющей девочки вырывается из меня, помимо воли моей и летит, мгновенно, сообщая матери, что со мной что-то не так, что суть моя искушается, то она, эта аура, доброты и вместилище человеческих душ, заступается.