Детство - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Агась!
На улице хучь и студёно, да всё легче. А то знай-гадай, когда и от кого тебе прилетит – то ли хозяйка в сердцах запустит чем, то ли хозяин сапожной колодкой. Они такие, легко волю рукам дают! Всего ничего живу здесь, ночь только переночевал, а уже к тётке хочется! Знамо дело, не примет назад, ан всё едино.
Дверь скрипнула, и во двор вышел Лёха. Завидев меня за работой, паскудник осклабился и хотел было проглумиться, да я первым успел.
Н-на! От удара с левой ему откинуло голову, а губы окрасились кровью. Отступив шаг назад, он неверяще уставился на меня.
– Будешь знать, паскуда, как по чужым вещам лазать!
– Ах ты… – Замахнувшись широко, Лёха шагнул вперёд, но я успел первым. Джеб! Ещё! А теперь двоечка!
"– Теперь в печень", – Добавил Тот-кто-внутри, и я послушно ударил в бок вражине. И ещё раз…
Силёнок не хватило пробить тулупчик, опоясанный толстым широким ремнём, и Кабанов опомнился – даром что глист сутулый, так зато на три годка старше, да и выше почти на голову. Удары посыпались на мою голову, а уворачиваться получалось не всегда. Руки-то длинные у него, да и по снегу не больно попляшешь!
Ничё! Даром, что ли, ещё в деревне начал руками махать, как во снах снилось!? Знаю ужо, как лоб да локти под кулаки подставить, да уворачиваться. Пущай получается через раз, но у вражины ещё хуже!
– Ах ты ирод! – На меня налетела Прасковья Леонидовна, лупя поленом, – Приехал всего ничего, а уже драчку затеял?! Вот тебе, вот!
Удары сыпались градом, и я начал уворачиваться – чай, не пруток! Раз ударит покрепче, да и всё! Отпевать.
Лёшка, паскуда, и здесь себя показал. Схватил за одёжку, и держит! Крепко мне поленом пару раз прилетело.
– Значит, кулаками размахивать вздумал? – Наливался гневом хозяин, схватив меня за виски, – Не по ндраву тебе Лёшка?
Рванув за виски, он с силой впечатал меня в стол, разбивая губу и нос. Тут же подскочила хозяйка и начала возить за вихры по столу.
– Помилуй мя, боже, помилуй мя, – Зашептала она надрывно, отпустив меня, – Господи… Великомученица Варвара… сохрани нечаянные смерти…
Хозяин руки больше не распускал, только сверкал свирепо глазами от окна, устроившись с работой. А хозяйка то молилась, то принималась накидываться на меня, трепя за волосья.
Ужина меня в тот день лишили.
Глава 6
После трёпки, заданной мне хозяевами, Лёха было расправил костлявые плечи и начал вякать в мою сторону всяко-разное, но быстро стух. Я пусть и помалкиваю, но пока хозяева не видят, глазами сверкаю так, что просто ух! Показываю, значица, что не смирился и не сдался. Воюю, значица.
А он сцыкливый, это сразу видно было. Трусло! Да и как кулачник ниочёмный. Пущай я среди годков моих и первеющий боец на деревне был, но сколько таких на маленьку деревню-то? Три раза по сто человек не наберётся, так-то.
Лёха же с десятилеткой справится не смог, даром что выше ажно на голову. И дыхалка никакая, почитай сразу и хрипеть начал. Если бы не эта зверь-курица, я бы ух! Задал бы трёпку, никакой снег не помешал бы!
Что не умеет кулаками махать, так-то ладно – бывает. Некоторые и вовсе чисто мельница руками махают. Если силушка есть, да стоять готов до последнего, то оно и ничего. Бывалоча, такие и опытных кулачников бьют. Ну а даже не бьют, так лишний раз к духовитому бойцу и не сунешься-то.
А этот жмурится и бошку свою отворачивает. Боится, значица, хоть един удар пропустить. А как же драка, коль ты без единого синца остался?!
Поглядываю, значица, нехорошо. Пока не видят. Скалюся злобно.
– Дмитрий Палыч! Да что же такое-то!? – Вскочил Кабанов, отбрасывая работу, – Скалится этот мелкий, ну чисто как шкилет какой!
Взгляд мастера встречаю удивлёнными глазами, ажно тряпку роняю, коей самовар отчищаю. Тот-кто-внутри называет это «Глазки котика из Шрека». Не разумею, что это за Шрек, но суть, как говорит дядька Алехан, уловил.
Мастер фыркает и кидает в меня куском кожи, но сразу видно – для порядку!
– Не скалься, ирод!
– Да я как бы и не… – Затыкаюсь на полуслове, принося кожу обратно. Идя назад, нагло подмигиваю Лёхе, скаляся. Мастер-то не видит! Только шеей Кабанов дёргает, но смолчал. Понимает, что себя только дураком да сцыклом выставляет.
А морщится, стервь! Мне-то его колотушки по локтям да по лобешнику прилетали, больше свои кулаки и расшиб же. Да и мастер пусть влупил меня в стол мордой лица, ан только юшка и потекла, в голове не помутилося. Ништо!
Лёшке же я не раз и не два в морду-то зарядил! Морщится, сцыкло, да воду пьёт. Мутит, наверное, вот тошнотики и запивает. Ночью обосцыться небось.
«– Как в пионерлагере» – Просыпается Тот-кто-внутри, подсовывая картинку. Сцыкло и обосцыться? Здоровски!
Делов на меня навалили – не продохнуть. Хозяева с дочками уж третий сон видят, а я всё кружуся. За печкой проследи, чтоб не угореть, на завтра всяко-разное приготовь, чтоб с утра меньше колготиться.
Лёшка-стервь развалился на лавке, не спится ему, в мою сторону поглядывает. Тревожится! Я, значица, нарочито так делаю, чтоб тревожить. То поближе подходить начну, да нарочито на цыпках, то ещё какую пакость учиню. Не придраться, ан тревожно-то! А спать хотца.
Всё, заснул стервь. Несколько раз прошёл мимо, не ворохнулся даже, храпит только да слюни на губёшках пузырятся.
Доделал остатние дела и раскидал у печки тряпки, на которых и сплю, значица. И уже опосля взял две плошки – одну с водой, одну пусту. Подкрался к Лёхе… спит.
Журчит вода ручейком, переливается. Во, губами плямкает тревожно, но нет, не просыпается. Есть! Обосцался, как маленький!
Сдерживая хихиканье, иду тихонько спать. Сразу-то он не проснётся – тёплая она, сцанина-то, поначалу.
Тока-тока устроился, и вот, ворохнулся. Ногами двигат – зябко ему, значица.
– Да что ж это, – Шипит он, вставая.
– А? – Делаю вид, что тока-тока проснулся, поднимаю голову.
– Ничо! Спи давай!
Лёшка-стервь застирал штаны, да и разложил на печи. Ишь, богатый какой! Ещё одни штаны есть! Ничо…
Поутру проснулся сам – печь-то выстыла, зябко на полу, особливо когда понизу тянет. Без напоминаний вынес нужное ведро – знаю уже, куда. Обратно когда шёл, мальчишки остановили – чутка может постарше, чем я.
– Ты у Палыча новенький?
– Ну!
– Не нукай! – Передразнил второй, – Да будя, будя! Рукава-то не закатывай! Я
