Звёздный сын Земли - Лидия Алексеевна Обухова

тогда дня не пропускал. Он тоже спортсмен заядлый; мы друг друга сразу приметили. Слышу, он спрашивает: откуда, мол, этот загорелый дядька? Я подхожу и отвечаю: "Из аэроклуба". Ребята меня окружили: "Где тут аэроклуб? Кого туда принимают?"

Техника всегда привлекала Гагарина. Его тянули к себе порядок, военная чёткость и возможность более убыстрённого движения по жизни. Всё это он надеялся найти в авиации — и не ошибся!

Более всех в аэроклубе Гагарин был привязан к своему инструктору Дмитрию Павловичу Мартьянову.

Юрий появился в группе уже четвёртого мартьяновского набора. Осенью, в дни начала занятий, Мартьянов, как это было положено в аэроклубе, обошёл дома своих курсантов. Юрия он застал в большой комнате общежития: сидел на кровати, читал. Курсант показался инструктору щуплым и малокровным. Впоследствии Мартьянов понял, что впечатление это обманчиво: Гагарин был очень выносливым юношей как в воздухе, так и на земле.

В классах Мартьянов отметил про себя особую сообразительность Юрия. Юрий был аккуратен, никогда не опаздывал, не пропускал ни одного занятия; в общем, инструктор решил, что это самый подходящий староста для группы.

Однако сам он бывал суров и даже резок с Юрием: "Ты не угадывай, чего я хочу, а сам соображай!"

Лётчик должен воспитывать в себе самостоятельность: наедине с небом ни авторитетов, ни шпаргалок не будет. Это Мартьянов знал твёрдо.

Понравился ему Гагарин по-настоящему весною, в апреле, когда у самого Дмитрия начались тренировки и — что скрывать! — лучшее для него время. В один из полётов он взял с собою старосту группы: пусть, мол, приглядится, покачается… Но гагаринская жадность к воздуху, к полётам не уступала мартьяневской. Никакие виражи не утомляли его. Напротив, Юрий как будто находил особое удовольствие в растущих перегрузках, ему было всё мало и мало…

Они сговорились о маленькой хитрости: зная, что Юрий опоздает к аэродромной практике, потому что в это время у него будет защита диплома, Дмитрий уже сейчас иногда передавал ему управление самолётом.

На рассвете воздух совершенно тих, это лучшее время для полётов. Чтобы попасть на аэродром вовремя, Юрий спал с вечера не более двух часов, а после полуночи уже дежурил на пустой улице возле ограды массивного особняка аэроклуба, чтоб не пропустить служебный автобус.

Немногословный Мартьянов замечал всё, хотя и не хвалил за рвение; ему казалось естественным, что для будущего лётчика нет ничего важнее неба…

Не верьте тому, что великие события происходят в обыденные дни! Счастливые дни бывают особенными от восхода и до заката.

И такой день выпал Юрию Гагарину. Впервые оторвавшись от земли — уже в одиночку, а не с инструктором, — сменив свой извечный человеческий, горизонтальный путь на внезапный птичий, вертикальный, Гагарин ощутил захвативший его целиком восторг. Несмотря на всю свою собранность, он жил несколько секунд как во сне.

О, эти первые сотни метров, такие же удивительные, как впоследствии его рывок в космос! С лихвой окупились долгие зимние вечера в аэроклубе, когда он терпеливо повторял про себя правила самолётовождения, чертил схемы крыла, подходил к мотору (настоящему авиационному мотору, но только водружённому на стол в учебной комнате) или же в кабине тренажёра десятки раз переживал миг взлёта как бы вчерне, в воображении: ручку потянуть на себя, нос самолёта приподнимается, отрываясь от взлётной полосы…

Но на исходе этих фантастически прекрасных шести минут Юрия подстерегала столь крупная неудача, что она чуть было не изменила весь его дальнейший жизненный путь.

Сейчас придётся отступить несколько назад в Юриной биографии и забежать немного вперёд в моих собственных впечатлениях.

Я стою на балконе восьмого этажа гостиницы в Саратове и жду лётчика Гундарева. Сверху люди несколько коротковаты; они катятся, будто резиновые игрушки на роликах. Ловлю себя на том, что высматриваю курсанта аэроклуба (может быть, он вон в той полосатой майке), забыв, что время идёт так быстро и надо, вероятно, останавливать взгляд на макушках, тронутых плешинкой…

И всё-таки я ошиблась! Вошёл человек молодой, с гладкой осмугленной кожей, черноволосый, лёгкий на ногу, в голубой рубашке с накладными погончиками и с тёмнозелёными шальными смеющимися глазами.

Совсем немного нужно было, чтобы протянуть ниточку от него, сегодняшнего лётчика, налетавшего девять тысяч часов, до былого курсанта, впрочем и тогда отличавшегося от остальных своими знаниями: он уже отслужил в лётной части и, когда другие начинали с азов, вполне прилично держался в воздухе.

Он так же, как и Гагарин, опоздал к аэродромной практике: один защищал диплом в техникуме, другой кончал вечернюю школу и работал на заводе. Но путь Гундарева был выбран, завод лишь перевалочный пункт — он поедет в лётную школу! Что о том же мечтает тёзка Юра Гагарин, он, естественно, не знал. Он вообще тогда знал Юру только в лицо: теоретические занятия новичков Гундарев посещал редко, он налегал на десятилетку — без среднего образования в лётную школу не примут.

В Саратове его назначили старшиною отряда. Это был лихой и не всегда выдержанный старшина, сила и озорство кипели в нём вперемешку. Однако на Гагарина он "положил глаз" безошибочно. И, пользуясь своей властью — пользуясь ею опять же с обычным шутливым и откровенным удовольствием, — собрал парней на лужайке, а Гагарину сказал: "Ты будешь комсоргом".

Тот не стал спорить: да я, да у меня… Ответил: "Хорошо". — "А раз так, — сказал Гундарев, — то и веди собрание".

Собственно, и комсорг и собрание были "дикими": официально в райкоме такой организации совсем и не значилось. Курсанты состояли на учёте при своих заводах, в своих школах: там платили взносы, там получали поручения и нахлобучки. Но, коль скоро собралось шестьдесят парней, шестьдесят комсомольцев, нужно было ввести какой-то порядок. Так Юрий стал комсоргом.

Летать они начинали очень рано — в пять утра, а иногда и в четыре. Засыпали и просыпались все в разное время. В восемь вечера, когда летом, в июле, солнце ещё светит вовсю, часть палаток затихала: молодые не знают бессонницы, сон одолевает их одинаково и при лучине и при солнце.

Но два Юрия — старшина и комсорг — позволяли себе задерживаться после отбоя: они забирались в беседку и говорили о будущем. Оба хотели стать лётчиками-испытателями. Путь лежал через Оренбургское лётное училище. Вот они раздумывали, как окончат аэроклуб здесь, как выдержат экзамены там…

Курсанты перебазировались на аэродром в двадцатых числах июня. Гагарин задержался в городе не по своей вине — его не отпускал техникум: там настаивали, чтоб он ехал на место своей будущей работы не мешкая. Удалось вырваться, когда его товарищи уже начали