Голос в ночи - Глеб Голубев

Создался один опасный момент, когда доктор Ренар завел разговор о фрейдизме: он его тоже относит к числу новомодных теорий. По-моему, Жакоб чуть не выдал себя, показав подозрительную осведомленность в этом вопросе. Да еще один раз он в забывчивости проделал свою штучку с горящей сигаретой. Но, к счастью, никто, кроме, меня, этого не заметил.

В общем, ужин прошел благополучно. Только в самом конце, когда подали сыр и фрукты, я с тревогой заметила, что тетя вроде бы становится рассеянной и задумчивой и словно пытается что-то вспомнить.

Мы с доктором Ренаром переглянулись украдкой, хорошо зная уже, чем обычно кончается такая задумчивость...

Но ничего не произошло. Мы встали из-за стола. Тетя ушла на кухню, чтобы дать распоряжения на завтрашний день. Хороший признак. Значит, доктор Жакоб ей в самом деле понравился, она хочет угостить его на славу.

— Я вам не нужен, Кло? — многозначительно спросил меня доктор Ренар.

— Нет, дорогой доктор... По-моему, нет.

— Будем надеяться, — не слишком уверенно пробормотал он, покачивая седой головой. — Тогда я пойду, дорогая. Не буду вам мешать.

Он заговорщицки повел глазами из-под мохнатых бровей на доктора Жакоба, рассматривавшего картины в дальнем углу комнаты.

— О, вы нам совсем не мешаете, — смутилась я. — Может, вас проводить?

— Нет, вам за мной не угнаться. Вы же бродите, как сонные мухи. А ходить надо быстро, энергично, по-военному.

Быстрая ходьба в гигиенических целях — один из пунктиков доктора Ренара. Заводить с ним по этому поводу разговоры опасно. Я поспешила пожелать ему доброй ночи, и он зашагал по тропинке чеканным строевым шагом.

Мы с доктором Жакобом спустились в сад, отошли в глухую аллейку подальше от дома, и я спросила его с замиранием сердца:

— Ну?

— По-моему, ваша тетушка совершенно здорова. Конечно, стоило бы проверить у нее рефлексы и сделать кое-какие анализы... Ладно, ладно, не сердитесь... обойдемся без них, — засмеялся он. — Реакции вполне нормальные, мыслит она совершенно здраво, и беседовать с ней интересно. Никаких патологических отклонений я не заметил. По-моему, она совершенно нормальна...

И тут мы услышали за кустами жимолости напряженный, прерывающийся от неподдельного волнения тетин голос:

— Да, моя вера все укрепляется. Последние сомнения исчезают, ваше... Простите, но... Я не знаю, как же вас называть? Апостол? Просто апостол? Странно, а я хотела вас назвать словно епископа: ваше преосвященство...

Переглянувшись, мы с доктором начали осторожно пробираться сквозь кусты. Они предательски шелестели и раскачивались.

— Я сделаю все, что требует голос. Вы могли бы и не приходить, зачем вам беспокоить себя...

Я раздвинула кусты и увидела тетю, стоящую на коленях посреди пустой лужайки. Она была совершенно одна. Но смотрела прямо перед собой так пристально, словно отчетливо видела кого-то и, ничуть не удивляясь, разговаривала с ним:

— Да, конечно, вы правы. Порой меня все еще одолевают сомнения, но теперь я окончательно уверилась. Как я могу не верить вам?!

Тетка вдруг обернулась в нашу сторону, и я поспешила выйти из кустов, чтобы она не заметила спрятавшегося доктора Жакоба.

— Это ты, Клодина? — с облегчением спросила тетя. — Фу, как ты меня напугала! Что за скверная привычка подкрадываться исподтишка. Ты уже вышла из того возраста, когда играют в дурацких индейцев.

И тут, словно спохватившись, она повернулась к пустоте, низко поклонилась, почти до самой земли, и добавила:

— Ради бога, простите ее, апостол. Она еще так неразумна.

Потом тетя повернулась ко мне и строго спросила:

— Почему ты не здороваешься?

— С кем?

— Это же апостол Петр, разве ты не узнаешь? Он снова пришел, чтобы укрепить мою веру. Что ты молчишь?

Лицо ее потемнело от гнева, она поспешно вскочила на ноги и крикнула мне, грозя кулаком:

— Что ты смотришь на меня как на сумасшедшую? Снова станешь уверять, будто я разговариваю сама с собой, да? Будешь притворяться, что не видишь его?! Вот он, вот! Это же апостол Петр. Не видишь? Тогда уходи, не мешай нам. Уходи! Убирайся прочь!

Пятясь в кусты, я с ужасом смотрела, как она снова рухнула на колени и униженно запричитала, кланяясь пустоте:

— Не сердитесь на нее, дорогой апостол. Она часто выводит меня из себя, но это ведь не со зла, я знаю. У нее доброе сердце...

Мы с доктором Жакобом выбрались из кустов, торопливо прошли одну аллею, свернули в другую, потом так же молча прошли в самый конец сада. И тут я без сил упала на скамейку и сквозь слезы спросила:

— Видели?

Он молча кивнул.

— А вы говорите — нормальна... Что же мне делать? Может, сбегать за доктором Ренаром?

— Разве он знает, как с этим бороться? Я безнадежно покачала головой.

Доктор Жакоб надолго замолчал, в задумчивости жадно затягиваясь сигареткой.

— Дайте и мне закурить, — попросила я.

— Что? Ах, пожалуйста. Извините, что я сам не предложил.

— Ой, но что же мне делать? — простонала я. — То волк, то цыган с медведем, а теперь еще апостол Петр. Она в самом деле видит его?

— Вероятно, да. Вы разве не заметили, что зрачки у нее все время перемещались, то сужались, то расширялись, как бывает всегда, когда мы следим за движущимся предметом? Очень любопытно! У нервных больных бывают весьма красочные галлюцинации. Видимо, я ошибся, ее все-таки нужно показать опытному психиатру. Я поговорю с профессором Рейнгартом, мне он не откажет...

— Значит, вы думаете, она все-таки сходит с ума? Доктор Жакоб неуверенно пожал плечами и спросил:

— Как часто повторяются у нее такие припадки? Регулярно?

— Нет. По-моему, не регулярно. Постойте... Мне кажется, последний раз она видела у нас в саду волка на прошлой неделе. Надо справиться у доктора Ренара: он ведет дневник и записывает туда все подобные случаи с теткой.

— Вот как?

— Да, он даже написал заметку в какой-то научный журнал. Разумеется, не упоминая ее фамилии. Мы можем даже предвидеть наступление таких видений. Разве вы не заметили, что к концу ужина она стала вдруг задумчивой и рассеянной?

— Нет.

— Какой же вы психолог?..

— Пожалуй, я заметил, что она чем-то озабочена. Я психолог, но не психиатр, не придал этому особого значения. Мало ли у хозяйки, принимающей незваного гостя, может оказаться забот по дому?

— А мы с доктором заметили и насторожились. Она всегда перед видениями делается рассеянной, задумчивой, словно пытается вспомнить что-то...

— Вспомнить что-то... — пробормотал он, и вид у него стал вдруг такой рассеянный, что я перепугалась.