Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром - Патрик Данн

Фонетика – это наука о звуках языка. Звуки относятся к тем немногочисленным лингвистическим явлениям, которые нам действительно понятны, причем хорошо. Мы, например, знаем, что приобретаем способность произносить определенные звуки очень рано, в том возрасте, когда еще не в состоянии научиться собственно языку. По этой же причине взрослым трудно освоить второй язык так, чтобы говорить без акцента, поскольку привычки произношения мы переносим на другой язык. Например, говоря по-английски, мы привыкли произносить звук /t/, помещая язык на выступ, находящийся за верхними передними зубами. Те, кто говорит на испанском, произносят этот звук, поместив кончик языка как раз на передний край этого выступа. Отличие состоит всего в миллиметре, но мы слышим, что испанский /t/ другой – даже в том случае, если поначалу не можем его произнести. Наши уши точно настроены на то, чтобы слышать малейшие вариации произношения.

О магическом использовании звуков речи вне зависимости от их функции в языке написано очень мало. Самыми ранними и наиболее полными сочинениями на эту тему, вероятно, являются фрагменты заклинаний из Греческих магических папирусов. Эти заклинания, преимущественно теургические по своей сути (поскольку имеют отношение к богам), содержат длинные ряды гласных. Приблизительно в середине I века до н. э. Филипп Иудей (чье имя явно отсылает как к каббале, так и к греческой теургии) связывал семь гласных греческого языка с семью видимыми планетами[24]. Важно заметить, однако, что гласные, о которых говорит Филипп Иудей, это не звуки, которые реально произносятся в речи, а буквы – графические, письменные изображения гласных звуков. Например, в английском языке есть только пять букв для обозначения гласных (или шесть, если считать «Y»). При этом у нас 12 (или около того, в зависимости от диалекта и произношения) гласных звуков. В действительности самый распространенный в английском языке гласный звук /ə/ (например, конечный звук в слове sofa, «диван») не имеет собственной буквы в английском алфавите. Этот звук называется «шва» (то есть нейтральный гласный), и в Международном фонетическом алфавите он обозначен перевернутой строчной буквой «Е» – «ə». При этом в английском правописании он может обозначаться пятью разными знаками: буквой «A», как, например, в слове sofa («диван»), или буквой «E», как в слове receipt[25] («квитанция, чек») и т. д. При этом мы имеем дело с одним и тем же гласным звуком. Ни один язык не располагает такой системой письменности, которая бы совершенно точно отражала всю фонетику языка (все его звуки)[26]. Поэтому Филипп Иудей в своей работе рассматривает греческие буквы, а не звуки, которые этими буквами обозначаются.

Магическое изучение звуков речи, в отличие от изучения письменности, осуществляется редко. Частично проблема состоит в том, что люди до относительно недавних времен не осознавали, в чем состоит разница между фонетикой (звуками языка) и системой письменности (алфавитом, правописанием). Лингвистика – это, по большому счету, наука XX века. Алистер Кроули сделал хоть и грубую, но талантливую попытку объяснить магическое значение звуков – по крайней мере, иврита:

Я поставил перед собой вопрос: когда я каким-то образом произношу звук, какие мысли имеют склонность возникать в моем сознании? (Если попробовать сделать это публично, люди могут удивиться.)…Мы называем этот день днем начала операции[27] и сбрасываем военно-воздушный десант. Звук /d/ острый, быстрый, сильный, взрывной, он рубит энергично. Сейчас я не могу сказать, будете ли вы связывать его с эякуляцией, с идеей отцовства. В любом случае, очень многие люди выражают эту связь в речи. Даже сегодня дети инстинктивно выбирают для обозначения отца слово dad, хотя этого нельзя допускать из-за того, что такая идентификация может оказаться ошибочной[28].

В таком же духе Кроули проанализировал звуки /n/, /l/, /s/, /m/ и /r/. Его метод состоит в смешении интроспекции с исторической лингвистикой. К сожалению, во времена Кроули историческая лингвистика была весьма несовершенна, и он неосознанно полагался на предположения, которые для нас сейчас выглядят абсурдными (такова, например, теория о санскрите как о самом древнем из доступных нам языков; сейчас реконструирован протоиндоевропейский язык, от которого произошел санскрит, а также протогерманский, протолатинский и протогреческий языки). Кроули в значительной степени опирается на физическое ощущение звука, обозначаемого буквой. Так, он указывает, что произношение звука /s/ требует обнажения зубов. Это утверждение неверно для моего диалекта английского языка, но тем не менее интересно. Кроме того, я думаю, что Кроули был, по большому счету, на правильном пути. Фокусируя внимание на физическом восприятии звука и на обусловленном этим восприятием изменении сознания, он помогает нам понять символическую роль звука нашего языка в нашей символической вселенной.

Однако здесь возникает вопрос: а зачем это нужно? Что нам даст понимание символической роли того или иного звука речи? У меня на этот счет возникло несколько соображений, а вы, в свою очередь, можете подумать и предложить другие. Во-первых, знание символического значения звуков речи способно помочь нам в интерпретации слов и имен. Встретив во сне духа, который говорит, что его зовут Tak, мы зададимся вопросом, что эти три звука – /t/, /а/ и /k/ – вместе означают. Таким образом можно раскрыть, какое послание Tak пытается нам передать, – равно как если бы нам дали возможность услышать это послание полностью от самого духа. Во-вторых, подобно эллинам, мы можем использовать звуки в иной, чем та, что они имеют в языке, функции – в заклинаниях, соотнося эти звуки с их символическим значением. Например, если мы соотносим звук /t/ с Меркурием, а /а/ – с воздействием, то можем применять слог /ta/ в качестве мантры для заклинания Меркурия. Конечно, такой подход опасен из-за своей механистичности. Нам следует попытаться объединить все звуки в одну таблицу – большую сводку соответствий. За этим занятием мы бы немного развлеклись, выйдя за пределы магии и языка.

Тем не менее познание символической природы некоторых звуков весьма полезно, даже если мы не создаем полный перечень соответствий всех звуков. Как ни странно, некоторые лингвисты уже начали эту полезную для нас работу, соотнося звуки разных языков с определенными смыслами. Например, в различных неродственных языках большое количество слов, относящихся по своему значению к носу или ноздрям, имеют в своем составе назальные (носовые) звуки – /n/ или /ng/. Это не лишено смысла, поскольку нос участвует в произношении назальных звуков. Также многие слова из речи маленьких детей имеют билабиальные (губно-губные) звуки /p/ или /m/; возможно, это обусловлено тем, что контролировать моторику губ человек начинает раньше, чем осваивает движения языка. Слова разных языков, означающие «маленький, крошечный», нередко имеют в своем составе звук /i/, тогда как слова со значением «большой» часто включают в себя звуки /o/ или /a/ (стоит заметить, правда, что в английском языке все наоборот, сравните: big – «большой» и small – «маленький»). Слова такого типа есть в каждом языке, и они являются звукоподражательными, то есть звучащими так же, как предмет, который они обозначают[29]. Примерами звукоподражательных слов в английском языке являются crash («грохот, треск»), whine («ныть, выть, скулить»), boom («гул, глухой шум»), meow («мяукать»).

Некоторые лингвисты прошлого полагали, хотя и без особых оснований, что происхождение языка может быть связано со звукоподражанием. Например, человек указывал на птицу и произносил звукоподражательное слово twee («свист»), а затем это слово уже могло использоваться для обозначения птицы. Со временем звуки изменялись, значение сдвигалось, и тот факт, что изначально слово возникло как звукоподражание, забылся. И мы теперь считаем, что сходство слова twee с птичьим свистом случайно. У данной теории один серьезный недостаток – отсутствие подтверждений того, что слово, которое является звукоподражательным в одном языке, будет звукоподражательным и в других. Например, в английском языке собачий лай передается как арф-арф, тогда как в испанском – как гуау-гуау. Мой любимый пример – обозначение крика петуха в итальянском языке: не кокададльду, как в английском, а кокорико[30]. И все же современные лингвисты[31] – правда, немногие – доказывают, что язык имеет звукоподражательную природу, но мы этого не осознаем, пока нам на это не укажут.

Магия – это царство субъективности, а не объективности, поэтому аргументы лингвистов или нехватка этих аргументов не особенно нас заботят. С помощью методов магии мы можем не достигнуть объективной абсолютной истины относительно символической природы звуков речи, однако можем прийти к собственной, субъективной истине. Здесь, как и в большинстве магических предприятий, существует два пути раскрытия символического значения звуков речи. Первый – аналитический; он заключается в том, чтобы выявить особенности звуков и связать их с общими магическими моделями, а затем составить удобную таблицу соответствий. Другой способ интуитивный, и в его основе лежат наши представления об установлении таких связей. Я приведу примеры каждого из способов. Начну с аналитического, что потребует некоторого углубления в лингвистическую теорию.