Ловец богов - Александр Матюхин

В тот момент, когда лязгнул замок, и в камеру ворвался тухловатый воздух темных коридоров, Кхан как раз собирался вздремнуть в последний раз. До казни оставалось часа два — через окно в потолке были хорошо видны тускнеющие звезды, и начинающее светлеть небо. Луна скрылась из поля зрение довольно давно.

— Чего надо, нехристи? — прорычал Кхан, и швырнул в яркое пятно света тарелку с похлебкой. Тарелка ударилась о стену, ее содержимое расплескалось по полу и по наглой морде стража, по неосторожности сунувшегося первым.

Кхан захохотал. Кажется, с наступлением ночи он перешагнул ту черту, которая отделяет обычного человека от умалишенного. Бояться смерти уже не имело смысла — он видел ее сгорбленный костлявый силуэт на стене, в бликах догорающей свечи, в неровных тенях, которые шмыгали из угла в угол. Кто ж вообще тронет приговоренного?

— Чего явились? Дайте поспать человеку! Карраша!

— Ты про мать-то поосторожней, — пригрозил кулаком стражник, но заходить не стал. Посторонился, пропуская внутрь кого-то, укрытого тенью.

— Священник? Почему так рано?

— Заткнись, — оборвал стражник, — это посетители.

— На кой черт мне посетители? Если там не баба, которой не наблюдаю, то никто мне не нужен! Пшли прочь все! — нашарив рукой твердую, как камень, подушку, Кхан швырнул и ее.

Стражник увернулся, и подушка исчезла в дверном проеме.

— Не мое дело знать на кой черт, — буркнул стражник и резво захлопнул дверь.

Камера вновь погрузилась в дрожащую темноту. Около двери вспыхнул яркий огонек, намного ярче того, который шел от остатков свечей на столе. Вошедший оказался небольшого роста, с худым скуластым лицом и острым носом. Кхан не приглядывался. Неинтересно. Наверняка из какой-нибудь сектантской группировки, каких навалом в Ошеймуне. Заплатил стражникам, чтобы впустили. Сейчас будет упрашивать подписать бумаги, по которым он, Кхан, согласен передать свое тело для изучения или, что еще хуже, жертвоприношения. Дескать, тело после смерти все равно что мешок с гнилой картошкой, так почему бы не пожертвовать его для благих намерений, а?

Может стукнуть его? — мелькнула шальная, полусумасшедшая мысль, — пробить череп и высосать мозги? Тогда, может, не повесят, а переведут к умалишенным? Хотя, нет. Тут возни много выйдет. И удовольствия, сказать честно, никакого.

Пока Кхан размышлял, человек сделал несколько шагов вглубь камеры. Неслышно двигался, чертяка, точно сектант. Теперь Кхан смог разглядеть его глаза. Большие, темные глаза. В глубине зрачков дрожал огонек свечи.

— Доброе утро, Кхан, — произнес вошедший голосом убаюкивающим, словно колыбельная на ночь, — до мены дошли слухи, что смерть твоя не за горами…

— Слухи слушать не велика заслуга, — нагло отозвался Кхан, — а тебе то что? Я тело свое не продаю и опыты над ним ставить не позволю, даже если ты мне райскую жизнь после смерти гарантируешь. Могу башку пробить, если хочешь. А если не хочешь, тоже пробью, если не уберешься через минуту. У меня под матрасом большущий камень лежит. Все думал, для каких бы целей его применить, а теперь, кажется, придумал. Для жестоких.

Человек, будто и не слушал, подошел к столу и поставил горящую свечу рядышком с угасающей. В другой руке чудным образом вспыхнула еще одна свечка. В камере заметно посветлело. Тени разбежались в самые глухие углы, заблестели влажные камни в полу.

— Видимо, недоразумение вышло, — произнес незнакомец мягко, — Я не отношусь к сектантам. Мне, кстати, нет дела до того, какие преступления ты совершил, что ты украл и сколько жизней загубил…

— Ни одной, — невольно буркнул Кхан, хотя не пристало оправдываться перед незнакомцем, — ни одной смерти на моей совести нет, так и знай, закорючка.

— А я слышал другое, — отозвался человек, — когда ты украл Книгу Восьми, из священного места Анхалии, было казнено двенадцать служащих, ответственных за охрану. Ловивший тебя отряд наемников в лесах Ондора, три года назад, заплутал и угодил в лапы хищников. Подозреваю, что ты сам завел их в те места.

— Случайно получилось, я же не знал, что там ходит прайс, — отозвался Кхан, и прикусил язык, — ты сам только что сказал, что тебе нет дела до моих преступлений, а теперь стоишь и коришь меня за то, к чему я вообще имею косвенное отношение. Долго обо мне сведения собирал?

— Это все факты, мой друг. Ничего личного. Я не знаю в лицо Ахмад ибн Мусима, которого в Илайзии зовут Кхан, а за Крайними Землями кличут Божьим Вором. Но я проделал долгий путь, чтобы найти его.

— Давненько меня не называли сыном Мусима. Ты кто? Кровный мститель, решивший расправиться со мной за какую-нибудь украденную давным-давно безделушку? А! Дай догадаюсь! Тебя прислали из Шериаза! Шейх обещал за мою голову тысячу золотых монет! А сколько он просил за украденный Серп Членистоногого?

— Я знаю, почему тебя назвали Божий Вор, — сказал человек, проигнорировав вопрос.

— Это все знают. Многие вещи стоят дороже жизни, — хмыкнул Кхан, — зачем рисковать жизнью и лезть в хорошо охраняемый дом какого-нибудь султана за горстью золотых монет и мешком серебряных ложек? Чтобы поймали и за ребра повесили? Мне такого не надо. Религия всегда стоит дороже всего. И есть люди, желающее достать религиозные ценности по любой цене, верно? Ты за этим пришел, горбатый? Чтобы сообщить мне, кто я есть? Застыдить? Заставить покаяться в грехах? Или, может, хочешь выяснить, где я прячу большинство своих побрякушек? Не выйдет. Во-первых, я не намерен делиться тайнами с кем бы то ни было, а во-вторых…

— А во-вторых в том склепе, что находится на северном кладбище Ошеймуна осталась всего-то одна побрякушка, и стоит она сущие гроши, поэтому ты ее и не продал, — продолжил человек мягко, заставив Кхана широко открыть рот от удивления, — а сейчас рисковать решил, потому что в долги влез. К тому же подцепил у одной амвеланки какую-то болезнь, за лекарство от которой огромные деньги просят. Вот и поторопился, полез без сообщников, толком чертежи не изучил, охрану не проверил. И что вышло? Попался, как муха в паутину. Влип, а сам не знаешь как! Ахмед-барыга тебя сдал. Позавчера ты напился и все ему рассказал, на ушко. А он возьми и передай кому надо. Поэтому тебя и поджидали, когда ты из пещер выбрался. Поэтому подготовлены были ко всем твоим фокусам.

— Плащ-перевертыш…

— Не помог, верно?

— Откуда?.. — выдавил Кхан, и пламя свечей колыхнулось от его участившегося дыхания, — ты кто? Провокатор? Кто нас сейчас слушает?! Какая мразь?! Ахмед-барыга, говоришь, сдал? Да я этому Ахмеду кадык вырву! Кишки его выпущу, как свинье, и на заборе развешу бранным словом! Какое он право имел! Как вообще сунул свой нос не в свои дела! Не хотел я никого убивать, а теперь, видно, придется!