Сильное лекарство (ЛП) - Дж.К.Хоган

— Что угодно, чем ты хочешь поделиться с группой… может, расскажи о своём опыте, который привёл тебя сюда, в Ривербенд. Всё, что захочешь.

Холли на краткие мгновения ушла в себя, ища отложенные воспоминания и опыт, пытаясь выбрать то, что поможет группе — и доктору Шелдону — сочувствовать ей больше всего. Конечно, чтобы это не выставляло её сумасшедшей, потому что это было бы нелогично. Джона едва подавил желание закатить глаза, но подавил его, потому что та стерва по-прежнему смотрела на него.

Пока он наблюдал за ней, это обтянутое кожей и обколотое ботоксом лицо превратилось в воющего и хрипящего демона с клыками-сосульками. Красные глаза выглядывали из тёмных глазниц, и чёрные губы скривились в оскал, смеясь над ним, осуждая его. Резко отвернувшись, Джона сосредоточил внимание на других постояльцах, пока Холли рассказывала об изменяющем женихе и о своей ненависти к еде.

Рядом с Джона, конечно же, был Кевин. Ему нельзя было доверять. Изобель тоже была там, или это была Энди? Он никогда не мог по одному взгляду понять, какая личность смотрит через эти стальные серые глаза. Это заставляло его нервничать.

Между Изобель и доктором Шелдоном сидел Грег Стинсон. Джона мало с ним пересекался, так как они с Грегом оба избегали контакта с обществом. В то время как Джона что-то видел, Грег слышал голоса. Грег был шизофреником. В каком-то смысле он был как Джона. Он тоже хронически отказывался от лекарств. Однако, в отличие от Джона, Грег рутинно позволял докторам убеждать его, что приводило его к циклу мании, медикаментов, застоя, затем к конечному бунту — ополоснуть и повторить.

С другой стороны, от доктора Кэллоуэй была женщина, которая прошла мимо Джона в коридоре. Он никогда раньше её не видел. Она была полной и с милым лицом, несмотря на тёмные круги под глазами. Она выглядела относительно нормальной, просто уставшей, поражённой. Джона охватило любопытство насчёт неё, но это был не личный интерес — он не был уверен, что способен на такое — скорее писательское любопытство.

Рядом с загадочной женщиной сидел Итан Грофф, результат второй войны в Персидском заливе, пронизанный ПТСР и проблемами со злостью, за которые никто не мог его винить — очередной разрушенный юноша, брошенный государством. Рядом с ним была Холли, а рядом с ней Келли Уилсон, молодой парень, едва ли достаточно взрослый, чтобы голосовать, классический асоциальный человек.

— Джона? — терпеливый голос доктора Шелдона вырвал его из мыслей.

— Хмм?

— Ты остался последний, — доктор наклонил голову, изучая его взглядом сочувствия и грусти. По всему его лицу было написано: «Бедный простой псих».

Куда делось время? Джона всегда чувствовал себя отстранённо во время своего парения, отсюда и название, но он стал исчезать чаще, чем когда-либо. Он полагал, что всё усложняется. Может быть, в конце концов он перейдёт в кататоническое состояние и будет потерян всегда.

Доктор Шелдон прочистил горло, и Джона понял, что снова начал парить.

— Эм. Я не особо знаю, что сказать.

— Знаешь, — сказал Шелдон, без злости.

Чувствуя на себе все глаза, Джона наблюдал за собой откуда-то из далёкого угла комнаты, крепче обтягивая на груди свой халат.

— Меня зовут Джона. Я писатель. У меня несколько разных псевдонимов, под которыми я пишу детективы, романы и поэзию. Это хорошая профессия для такого, как я, так как не приходится особо взаимодействовать с внешним миром. Кстати говоря, я, эм… Я здесь добровольно — в Ривербенде, не на групповой терапии, — прояснил он, вызывая несколько смешков, включая смешок Шелдона. — Можно сказать, я сам себя сдал. Я делаю это, проверяюсь, пару раз в год.

— Кто в своём здравом уме так поступает? — выпалил Злой Кевин.

— Ну, я думаю присутствующее окружение будет хорошим показателем, что я не в здравом уме, так ведь? — ещё больше смешков, и Злой Кевин закрыл свой большой рот. — Я прохожу через такие периоды, когда всё просто становится… тяжелее. Я перестаю спать — не то что я когда-нибудь хорошо сплю, но это просто прекращается. Есть времена, когда мне кажется, что глаза просто закроются против моей воли, но затем я прохожу мимо этого, и всё отчасти замирает. Я вижу видения; по большей части, мою мёртвую мать, но иногда пожар и… другие вещи. Если мне случайно удаётся заснуть, в итоге я расцарапываю себе руки и лицо, будто тону в своём подсознании и пытаюсь вырваться обратно на поверхность. В любом случае, я прихожу сюда успокоить шторм. Я знаю, что многие из вас не согласны, но для меня это безопасное место. Когда мир становится лоснящимся и пустым, как пластмассовая вырезка, и единственной моей компанией становятся призраки, я всегда знаю, что Ривербенд по-прежнему на месте…

Джона встряхнулся, сфокусировав обратно размывшийся взгляд и вернувшись в круг. Края по-прежнему были серыми и мутными, как задержавшаяся виньетка на снимке комнаты, на которую он смотрел из какого-то отдельного угла реальности. Будто пространство стало вакуумом, все звуки поглощались целиком. Даже Злой Кевин перестал дышать ртом. Они все смотрели на Джона с отвисшими челюстями, с выражениями лиц от жалости до удовлетворения. Не считая доктора Кэллоуэй — эта стерва казалась смирившейся. Будто с неё хватит. Она не думала, что ему можно помочь. Лучшее, на что она могла надеяться, это интересная страница для её второсортного медицинского журнала.

Доктор Шелдон сделал успокаивающий вдох и прочистил горло, неловко перекладывая бумаги.

— Спасибо, что поделился, Джона.

Он говорил почти серьёзно. Джона мог бы купиться, если бы док мог встретиться с ним взглядом. Но эти серо-зелёные радужки метались из стороны в сторону в неспокойном ритме, ни разу не пересекаясь с глазами Джона.

— Кто-нибудь ответит на откровения Джона? — спросила доктор Кэллоуэй.

Кевин поднял руку — он больше не казался злым — и доктор кивнула ему. Он на мгновение взглянул на Джона, затем отвёл взгляд.

— Мне помогает осознание, что некоторым людям хуже, чем мне, — сказал он, затем поморщился. — Это прозвучало неправильно.

Джона рассмеялся, и звук отдался эхом внутри его крепкого черепа, в забитом ватой мозгу.

— Нет, я понимаю. Ты прав, помогает чувство, что ты не одинок — даже когда хочешь остаться один.

Кевин кивнул, будто понял, но Джона в этом сомневался.

— Почему ты не можешь спать? — спросила Изобель, хотя, судя по её позе и тону Джона думал, что на этот раз это может быть Ким.

Он пытался серьёзно подумать об этом. Так много зависело от физического состояния, он буквально просто не мог отключить свой разум, сдаться этому усыпляющему гомеостазу. Но были ещё и психологические факторы.

— Думаю, часть меня думает, что если я позволю себе уснуть, кошмары могут меня убить.

— В смысле напугать до смерти? Или заставить тебя сделать что-то, что тебя убьёт?

— Нет, в смысле буквально меня убьют. Будто мой отрешённый отец или призрак матери, или несколько других кошмарных людей обовьют руками моё горло и просто… сожмут. Или бросят меня в огонь. Там всегда огонь.

Изобель-Ким выглядела напуганной. Джона подумал, что её может стошнить, или она убежит, судя по её посеревшему лицу. Имея в себе злобную черту, он подмигнул и усмехнулся ей. Она взвизгнула и бросилась к двери. Джона заметил, как дёрнулись губы Рохана — потому что Рохан мог понять, когда он шутит с другими постояльцами — но посмотрев на новичка рядом с ним он застыл. Глубокий взгляд голубых глаз пригвоздил его к месту, встретившись прямо с его глазами, и намёк на узнавание зашевелился на задворках разума Джона. Джона остолбенел, потому что, в отличие от докторов, новичок мог посмотреть на него. Новичок мог встретиться с ним взглядом. И Джона видел его где-то раньше, он был уверен в этом.

Доктор Шелдон ущипнул себя за переносицу двумя пальцами, в то время как стерва казалась слишком самодовольной. Для Джона было очевидно, что она что-то замышляет. Она хотела избавиться от него, запереть его — официально заключить его под стражу — как вчера.