Вишенки - Виктор Бычков

Когда первый раз увидели их в солдатской форме, так и зарделись, засмущались, сердечки заёкали, затрепетали. Поняли, душой поняли, сердцем девичьим поняли, что не зря о них думали, ждали, в мыслях были вместе. А вот теперь, сегодня должно всё решиться, определиться. Потому и волнение. Не каждый же день такие серьёзные дела делаются.

– Марфа, сестричка, идут! – Глаша забегала по избе, не знала, за что взяться, что делать. – Ой, боженьки, идут, иду-у-ут.

– Может, на улку, там встретить? – старшая не меньше младшей волновалась. – Хотя ладно, садись на скамейку, сидим. Всё ли правильно у нас, а, сестричка? – с волнением в очередной раз окинула взглядом хату.

– Ты только не волнуйся, Марфушка, не волнуйся. Всё хорошо у нас, всё хорошо.

– А я и не волнуюсь. Это ты волнуешься.

– Ой, что сейчас будет? – Глафира зажала рот ладошкой, с волнением уставилась на входную дверь.

Вот парни мелькнули в окне, в сенях послышались их шаги, голоса.

– Господи, спаси и помилуй, – успели перекреститься, прежде чем дверь открылась и на пороге появился Данила.

За ним, будто стесняясь, вошёл Ефим, снял шапку, поздоровался первым.

– Ну, здравствуйте, соседушки наши ненаглядные, – и протянул руку сначала Марфе, а потом и Глашке.

– А я вас обниму да поцелую, – Данила сгрёб Глашку, но та увернулась, и поцелуй пришёлся в щёку.

– А сейчас дайте мою Марфушку, золотце моё, иди ко мне, – обнял девушку, поцеловал в губы. – Вот об этом дне я всё время и мечтал, – и довольный сразу сел за стол.

– Проходите, проходите, гостьюшки дорогие, – Марфа принялась приглашать парней за стол, хотя Данила уже сидел там. – Проходи, проходи, Ефимушка, садись вот сюда.

Парни сели, девушки принялись бегать за ширму и обратно к столу.

– Не обессудьте, чем богаты, тем и рады, гости дорогие, – Марфа никак не могла отойти от поцелуя Данилы, смущалась. – Вот, угощайтесь, чем Бог послал.

– Спасибо ему: есть что съесть.

Наконец, первая суматоха прошла, все расселись за столом, налили по чаркам наливочку, чокнулись, выпили за встречу.

– Вот и ладненько, – Ефим с аппетитом принялся закусывать.

– Вы ешьте, ешьте, – девушки пододвигали парням чашки, строго следили, чтобы на столе хватала закуски.

– Зря вы так, девчонки, – Данила с полным ртом стал успокаивать хозяек. – Если честно, то мы с Фимкой уже с неделю хорошо не ели. Всё прихапками, и что под руку попадёт. Так что вы зря нас заставляете, тут просить нас не надо.

– Ага, – Ефим разлил вновь наливку. – Давайте за вас, хозяюшки и соседушки вы наши дорогие. За то, что дождались нас, за родителями нашими ухаживали, доглядели их, по-человечески, по-христиански проводили на тот свет. Им – царствие небесное, а вам, девчата, огромное солдатское спасибо, и дай Бог здоровья и счастья.

– За вас, красивых и самых лучших, – поддержал Данила и добавил: – За тебя, Марфушка, золотце моё. И за тебя, Глашенька, дай вам Бог здоровья.

– И за вас, Ефим Егорович, и за вас, Данила Никитич. Слава Богу, вернулись живыми и здоровыми. С возвращеньицем вас!

Сёстры не пили, только пригубили да отставили чарки, подперев голову руками, с умилением наблюдали за гостями.

– Какие вы стали, – Ефим отодвинул чашку, прижался спиной к стенке, с любопытством уставился на девчонок. – Уходили, дети детьми были. А сейчас, смотри, Данилка, какие красавицы перед нами сидят.

– А то! – наклонившись, Данила попытался обнять Марфу, но та резко отстранилась. – Да за такую красоту опять на немецкий штык пойти можно, Фимушка!

– Вот это не надо, – Глаша посмотрела на Ефима, потом перевела взгляд на Данилу. – Вернулись с войны, и слава Богу. Живите рядышком с нами, жертв, Данилушка, нам не надо. Вы нам живые нужны.

– О-о! Ты как будто сватаешь нас, а, Глаша?

– Ну, зачем же? – Марфа поддержала сестру. – Вы нам и так не чужие. Вот будете рядом с нами, а нам большего счастья и не надо.

– Нам и так к вам в нахлебники набиваться, – Данила достал кисет, принялся, было, крутить самокрутку. – Или в примаки. Зима на пороге, а нам работа не светит в ближайшее время. Нет работы, нет и хлеба, вот такая жизнь.

– Чего ж так? – спросила Глаша. – А винокурня? А конюшня пана Буглака?

– Да-а с новым управляющим поговорили по душам, – Ефим не стал раскрывать весь разговор с панычом, отделался намёком. – Дорога к пану заказана, вот так-то вот.

– Вы уже успели поговорить с Семёном Казимировичем? – в глазах Марфы мелькнуло удивление, больше похожее на испуг. – И что вам этот чёрт плюгавый сказал?

От Ефима не ускользнуло выражение лица девушки.

– А ты чего испугалась-то, а, Марфа?

– Он прохода нам не даёт, – на помощь сестре пришла Глаша. – Как не стало управляющего Функа Рудольфа Францевича, так этот появился, и норовит к нам пристать.

– Прямо напасть на нашу семью эти Буглаки, – Марфа всхлипнула, приложила кончик платка к глазам. – То мамку с папкой, то до нас уже добрались, сволочи окаянные.

– Ага, прохода не даёт. Уже боязно одной в лес выйти: вдруг чёрта этого плюгавого повстречаешь? – Глафира расплакалась вслед за сестрой. – А заступиться за нас некому. Он знает, вот и пристаёт.

В избе наступила тишина, только слышно было, как всхлипывают девушки да шмыгают по-детски носами.

Парни сидели, наклонив головы. Данила крутил в руках незажжённую папиросу, Ефим мял шапку. Через открытую форточку доносилось чирикание воробьев, не ко времени пропел петух.

– Слышишь, Данилка? Пойдём-ка выйдем, – дернув за рукав друга, Ефим поднялся из-за стола. – Вы нас, девчата, извините, мы сейчас.

Вышли во двор, Данила сел на чурбачок, на котором колют дрова, принялся прикуривать. Ефим остался стоять, крутил головой, осматривал постройки, чистый, ухоженный двор, покосившийся плетень своего огорода.

– Молодцы девчонки, честное слово, молодцы! – восхищённо произнес Гринь. – Одни, без мужской руки, а как содержат всё. Молодцы!

– И без тебя знаю, что хорошие девчата, что и говорить. Так чего ты сказать хотел, Фима?

– Помнишь наш разговор, когда на дрезине ехали? Может, давай предложим соседкам замуж выйти? Чего тянуть? Мы же не бирюки.

– Как это? Без сватов?

– А что? Не сваты жениться собираются, а мы.

– Гм, надо подумать.

– А что тут думать? Всё равно жениться пора, а тут такой случай. Вот сейчас зайдём и предложим девчатам. Я – Глашке, а ты – Марфе.

– А свадьба?

– Да какая свадьба! Тут работы нет, не знаешь, как зиму встречать, мы и так как в примаки пристаём. И в кармане вошь от безденежья повесилась, а ты – свадьба! Неужто расходы на девчонок возложим?

– Ох, Ефим Егорыч! Боязно как-то. Да и неудобно вот так, сразу, в первый день.

– Ничего, Данила Никитич, на этом мир держится. И тянуть не след.

– Ну, чему быть, того не миновать! Пошли! Только я чуток наливочки ещё выпью. Для смелости.

– Не похоже на тебя, чтобы ты дрейфил, Данилка. Вон как с панычом-то…

– Э-э, там другое. Это тебе не на штык немецкий идти, а к девчатам, понимать должен. Тут коленки подрагивают.

– Верно ты говоришь. Там привычней. Но надо идти, пошли.

Девушки всё это время неотступно глядели в окно, пытались понять, о чём так разговаривают парни. Уж точно не о видах на урожай, а скорее о них, о сёстрах речь ведут.

Глаша вцепилась в плечо Марфе, не могла унять вдруг пробивший её озноб. Старшая сестра от волнения побледнела вся. Ждали.

– Только как Бог даст, так и будет, Марфушка. Парням решать, а мы смиримся и обидок друг дружке казать не будем, хорошо? – с дрожью в голосе промолвила Глаша, не сводя глаз с парней.

– Только бы Господь надоумил их, Глашенька, а я на всё согласная. Жить-то рядышком будем, как же ругаться да злиться на сестру родную? Одной семьёю будем, Глашенька. Обговорено не раз между нами, чего ж к старому возвращаться.

– А вдруг не станут парни про нас думку думать? Что тогда, Марфушка?

– Как Бог даст. Вон, возвращаются уже. Господи! Спаси и сохрани, помоги Господи! Пресвятая Дева Мария, заступница наша, помоги!

За стол сели на прежние места, молчали.

– Вот что, девчата, – Ефим поднял голову, взглянул пристально сначала на старшую Марфу, потом перевёл взгляд на Глафиру. – Дело такое. Я скажу, а вам решать: как скажете, так тому и быть, но думка у нас такая, вот послушайте.

Данила в это время взял кувшин, наполнил наливкой чарку, молча один выпил и только после этого обвёл сидящих за столом пытливым взглядом, остановился на говорившем друге.

– Вернулись мы в пустые избы, родители нас не дождались, царствие им небесное, – продолжил Ефим, перекрестившись в угол на икону. – А жить-то надо, есть-пить надо, а нечего.

– Ну, чего ж вы так, Ефим Егорович? – Марфа перебила соседа. – Дядька Никита ещё успел и озимую рожь в прошлом годе посеять, и пшеничку по весне, картошку тоже. Чего ж Бога гневить? Мы с Глашей и рожь, и пшеницу сжали, в овине Кольцовых в снопах лежат, обмолотить осталось. Вот в предзимье и обмолотим. А картошечка ещё в поле, успеем и с ней управиться, правда? – обратилась уже ко всем за столом.