Сети - Пол Тот

Морис с Шейлой провели остаток дня, как всегда, вместе и врозь.

Морис дотронулся до полотна, ощупывая озера и гребни краски, формирующие географию Шейлы. Красочный брайль[18] рассказывает историю женщины, которая устала, страдает головокружениями и гадает, сколько еще сможет вытерпеть.

Но как же ему вынырнуть в тонущем мире? Может быть, Мерси – последняя дырочка затянутого у него на талии «пояса ржавчины»?[19] Поймает ли его Шейла на полпути вниз, вытащит ли наверх? Зачем ей это надо?

В последнее время мир ему представляется бегущей дорожкой, конвейером. Кажется, будто все прочие стоят на месте, хотя они тоже движутся. Позиции на мгновение пересекаются, обещая согласие, потом расходятся в обвиняющие противоположные стороны. «Стой на месте». – «Нет, сам стой на месте». Что в браке правда – согласие в начале или обвинения в конце?

– Ты теплеешь, – заметил Иона.

Морис хотел ощупать свое лицо, а Иона шлепнул его по руке:

– Пока рано, друг мой.

– Ты кто такой?

– Не Призрак Прошедшего Рождества.[20]

– Тогда кто?

– Очевидно, что я – это ты. Ты меня заставляешь шевелить губами. Я – кукла, твой Эдгар Берген.[21] – Призрак зашипел, завопил: – Ты все тот же мальчишка у больничной койки матери, писающий в штанишки!

Морис видел у койки матери расчетливого двойника. А где был настоящий Морис? Прятался под койкой.

Он вспомнил другую больницу, когда алкоголь, наконец, перестал питать воображение, начав действовать против него. А двойника, который занял бы место Мориса, не было.

Все пять коек в отеле для мучеников, кроме одной, пустовали. Был День поминовения,[22] остальные прибудут во вторник, трясясь от трехдневной пьянки. Поэтому он спустил штаны. Восемь уколов – морфий, еще что-то, ЭКГ, анализы крови. Врачи изображали из себя следователей – доброго и злого. Конвульсии прекратились, но от цунами паники не убежишь, не спрячешься под зонтиком.

На другой стороне улицы мерцало рекламное табло: ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ, ВЫИГРАЙ «КАДИЛЛАК!». Под сомкнутыми веками неоновой анимацией пробегали галлюцинации, вентилятор насвистывал слуховые фантазии. Ночь никогда не придет. Полночь больше не настанет. Он встал и прошелся.

Стены были увешаны плакатами о здоровом образе жизни. На письменном столе лежал чей-то рукописный дневник, где регистрировались события их жизни. Маленькая жестянка яблочного сока, картонный пакет молока.

– Не помогает, нисколько не помогает. Надо думать. Бежать.

Раздвижные стеклянные двери выглядели точно так же, как балконные дома, кроме таблички с предупреждением, что при их открытии автоматически включается дождевальная установка. Дождевальная установка? В палате уже хлещет ливень.

Он рывком открыл двери и выбежал. Что касается собственно реабилитации, то она прошла эффективно: больше он много лет пить не будет. Но бежал теперь, насквозь мокрый, через центр Мерси, за много миль от дома.

Пока Морис работал в студии, Шейле доставили посылку. Она сорвала обертку, открыла коробку. Провела пальцами по тридцати пяти дюймам стали. В последний раз испытывала подобное наслаждение, поставив на проигрыватель один из отцовских альбомов.

Зачем ей это нужно, если она знает, что больше никогда не вернется на курсы? Понятно, затем, что рапира – подарок совсем бесполезный, не считая желания получить его. Подаренный кем-то любящим ее, Шейлу Первую, которой по-прежнему двадцать лет, потому что она перестала взрослеть в момент появления другой Шейлы, оставившей ее позади.

– Помнишь меня? – спросила Шейла Первая.

– Да, помню. Куда ты ушла?

– Ты осталась. Я иногда думаю, что зайдет Морис Первый, да видно, так не бывает. Со мной легче. Только подумай обо мне, и я тут. Он, должно быть, слишком занят.

– Чем?

– Старается поймать Мориса Второго.

Шейла стиснула рукоятку рапиры. Что это – она сейчас сама с собой разговаривает? По крайней мере, не так громко.

– Ты ведь мне кажешься, да? – сказала она.

– Возможно, это ты мне кажешься.

Не требуется особых усилий, чтобы представить себя воображаемой, ибо очень многое в ее жизни задумано и подстроено внешними силами. Морис, погибшие родители, даже Холли – все сговорились, направляя ее на тот или иной путь, никогда не возвращая к настоящей Шейле.

Те, кто указывает дорогу, не видят с такой ясностью, с какой она сама понимает, что это путь кружный, окольный. Ни у кого нет карты, а все тычут пальцами, будто знают верное направление. Неудивительно, что люди никогда не спрашивают дороги: вполне могут и самостоятельно заблудиться. Но определенно любят ее указывать.

Можно поклясться, что были пещерные Колтрейны, родившиеся до появления саксофонов, которых племя высмеивало за то, что они дули в полые палки. Возможно, писали ноты в грязи, оставляя размывшиеся указания.

Она взмахнула рапирой, как указкой перед картой.

По-прежнему разглядывая картину, Морис гадал, чего он на самом деле хочет. Конечно, пытается схватить не только улыбку, но что? Может быть, из-за того, что это ему непонятно, он и разговаривает с воображаемым компаньоном, который интригует и озадачивает намеками на ответ?

Он видел двойника у больничной койки матери. Двойник поднял руку, остановил приливную волну горя. Мальчик вылез из-под койки и выпрыгнул в окно.

Морис начинал чувствовать то, что почувствовал бы, если б не прыгнул в окно. Забудем о короне. Наплевать на тощего Мориса, который мог бы – будь он уверенным, прочно стоявшим на земле существом, каким никогда не был, – стать великим человеком, но исчез в окне. Он вспомнил мать, рак, съевший сильного Мориса, не нуждавшегося ни в каком двойнике, ходившего с высоко поднятой головой, не опираясь на палку собственного воображения. Вспомнил, как бежал из-под дождевальных установок в палате.

– Думай скорее, – прошептал невидимый Иона. – Ты уже почти на месте.

Шейла пошла в гараж, нашла ящик с книгами в пыльном, льющемся в окно свете. Почуяла пыльный запах жизнеописаний, которые сразу вернули ее во времени в те места, где она никогда не бывала, к людям, которыми ей хотелось бы быть. Нашла стихи, которые, в чем когда-то себя уверяла, только одна она могла понять. А на дне ящика отыскала перевод «И цзин» в бумажной обложке. До сих пор помнится, что книга предсказывала нелегкий брак.

В ночь перед свадьбой Шейла бросала монетки. И трижды подряд выпадали одни и те же строки:

Конфликт. Ты искренен

И окружен препятствиями.

Предусмотрительная остановка на полпути принесет счастье.

Пройденный до конца путь принесет несчастье.

Поспособствует свидеться с великим человеком.

Не поспособствует переправиться через широкую воду.

С тех пор она больше в книгу не заглядывала.

Шейла полезла в карман, нащупала две пятицентовые монетки и дайм. Набрала в грудь воздуху и подбросила.

– Я тебя предупреждала, – сказала Шейла Первая. – Ты до сих пор искренна и до сих пор окружена препятствиями.

Когда Шейла не утверждала, что он должен стать великим человеком, она иногда говорила: «Ты плохой мальчик, Морис Мельник». Что еще можно было сказать, когда он заколотил в дверь в три часа ночи – в лечебнице отобрали ключи – и вполз в дом, описавшись по пути? Должен был провести в лечебнице больше недели, а вернулся меньше чем через сутки.

Тем не менее это был один из моментов, удержавших их вместе. Шейла хохотала, зажав рот ладонью. Хотя он был так накачан лекарствами, что губы не могли выражать мысли словами, тоже нашел лужу очень забавной – забавной, как женщина, способная простить ему счет на пять тысяч долларов, который вскоре придет за залитую дождевальной установкой палату.

– Я знала, что ты никогда не вытерпишь, – сказала она. – Лучше держись подальше от лечебниц до конца своей жизни.

Помогла раздеться, лечь в постель, удерживала трясущееся тело. Галлюцинации стали рассеиваться. Он еще не мог заснуть, но уже был дома, больше похожий на человека, чем на протяжении многих лет.

– По крайней мере, он пить бросил, – сказала Шейла.

– Да, – сказала молодая Шейла, – это было препятствие. Хотя стену из всего можно выстроить, из пыли и молекул, даже из мозговых клеток.

Раз уж она и так разговаривает сама с собой, Шейла решила, что вполне можно задать вопрос на миллион долларов.

– Какую стену? Какое препятствие? И что там, за препятствием?

– Он не может навсегда остаться в бегах. Рано или поздно вдохнет поток своих снов, и это его убьет – он утонет в субстанции, которая, по его мнению, оберегает его.

– Я просто позволю ему утонуть, если ему того хочется.

– Всегда есть такой вариант, – сказала Шейла Первая, – только у тебя духу не хватит.

Глава 6

– Привет, – сказала Холли, когда Морис открыл дверь. – Изгнал из души Божью милость. Или Мерси тебя изгоняет?