Цирк - Анастасия Антоновна Носова

кольцами. А если предметы падали, он начинал сыпать матом. Но в тот день все было иначе: руки отца нырнули в сумку с привычной ловкостью, и на кухонный стол посыпались документы о вступлении в кооператив. В тот же вечер отец собрал всю семью за праздничным ужином.

– Мы переезжаем, – провозгласил он торжественно и открыл шампанское.

Пробка вылетела, нарисовала дугу под потолком и была поймана кошачьей лапой на подлете к полу. Тень праздновала со всеми вместе.

«Неужели мы все-таки переедем…» – думал Паша. Одна радость: кошку не нужно будет прятать от соседа в темноте. Переезжать он не хотел.

– Заживем, – бормотал отец будто бы назло сыну.

Стоило ему заговорить о переезде, он начинал взволнованно ходить по комнате, размахивать руками и рассказывать, как же они теперь заживут. Он был уверен, что на отшибе, в новом районе на СХИ жизнь будет течь иначе – без назойливых замечаний, ссор на общей кухне, настойчивого стука в уборную и требований «поторопиться». Пусть далеко от цирка, пусть добираться с пересадками, пусть Паше нужно будет менять школу… Зато свое, Паша. Зато отдельная квартира. Не все же в каморке ютиться.

– Папа, ну пожалуйста, давай поживем здесь еще немного, в самом центре же, проспект Кирова под боком! Цирк рядом, папа!

Паша канючил, темнота подсказывала: в новой квартире счастья они не увидят.

Из квартиры на Чапаева Паша мог прибегать в цирк до уроков. Он репетировал каждое утро и каждый вечер, чтобы стать таким, как отец. «Жонглерами становятся», – вот что Паша твердил себе каждую репетицию. Неважно, что он таким уже родился. Талантливым. Наследником цирковой династии. Предметы могут обмануть любого. Они падают так же легко, как и взлетают.

Никакие убеждения не помогали, родители паковали корзины и коробки, мама каждый вечер проверяла, ничего ли они не забыли, папа суетился и перекладывал всё с места на место. Тогда Паша стал прятать вещи: он вытаскивал их из еще не закрытых коробок и засовывал обратно в шкафы. С некоторыми поступал так же, как с кошками. Фокусничал. Поначалу на мелкие пропажи никто не обращал внимания, в общем хаосе переезда Пашины выкрутасы терялись. Мама «фокусы» сына заметила, когда из ее шкатулки пропали украшения. Не одобрила, заставила все положить на место, и Паша еще несколько вечеров распутывал узлы на золотых цепочках (иногда вещи из темноты возвращались потрепанные, в беспорядке). После этого случая Паша отчаялся убедить родителей.

– Заживем! – тянул свое отец, красный от напряжения, затаскивая коробки с вещами на лестничную клетку их нового дома.

Мама Паши ко всему относилась скептически, выбиралась из объятий мужа с брезгливым выражением на лице, даже не выпила с отцом шампанского за переезд в тот самый вечер. Он пил один, подмигивал ей, но она только качала головой. По этому ее выражению, по ее жестам сразу становилось понятно: ничего никогда не изменится. Новой квартирой остались довольны только папа и кошка Тень.

Мама ушла, когда Паша вырос. Как будто выполнила свой долг. «Она не виновата», – твердил Паша себе в первые месяцы после ухода матери. Это отец продался кому-то, отдал свою темноту, использовал ее за пределами цирка. Вот почему у них появилась квартира. Вот почему это все с ними произошло: Паша Огарев вырос, отдалился, отца навещал редко, кошка Тень попала под машину, отец спился от одиночества и умер в юбилейные пятьдесят.

«Не продавай никому темноту своей души», – так хотел написать Паша Огарев на могиле отца, но тетка в похоронном бюро покрутила пальцем у виска, а дядя Валера заказал на камень стихи у знакомого графомана. Тогда Паша написал это на листе ватмана и повесил его над кроватью.

Павел Огарев в тысяча девятьсот девяносто первом пошел по стопам Огарева-старшего. Стал таким, каким мечтал стать: звездой местного цирка при деньгах. Он тоже продал свою темноту и все-таки вернулся в бывшую коммуналку на Чапаева, где когда-то жил с отцом и матерью. Но того Паши, которому завещали дар, уже не было. Ватман с надписью Огарев спрятал в чемодан и запихнул на антресоль, чтобы никогда больше не видеть. В тысяча девятьсот девяносто втором, после гибели жены и младшего сына, он стянул чемодан с антресоли, вытащил ватман, разлил на него черную краску и сжег за городом. Теперь он знал, что темнота никого не простила, да и не собиралась прощать.

Глава 6

Свойства ртути

Январь 1994 года

Саратов, школа № 26

На деньги, которые мать дала на обед, Влад купил в аптеке четыре ртутных градусника. Мама не зря попросила директора определить Олю и Влада в параллельные классы, как только двойняшки перешли в пятый.

– Хлопот не оберетесь, – пообещала она директору, и тот от греха подальше согласился.

Хлопот все равно было не обобраться: Оля и Влад теперь устраивали дебош в разных классах и оказывались в директорском кабинете поодиночке, сменяя друг друга на посту хулиганства.

– А мы тут все не задохнемся? – На Влада испуганно таращил глаза Тимоха по прозвищу Ржавый, самый мелкий в их компании.

В мужском туалете не горел свет, в школе экономили электричество, сифонило отовсюду: из щелей в рассохшихся деревянных рамах, из-под закрытой двери. Влад даже сквозь подошву кроссовок чувствовал ледяную плитку на полу. В сумерках он едва различал громадные зеленые глаза Ржавого, прищуренные и черные – Азата и безразличный, всегда затуманенный взор Башки.

– Не задохнемся, – отмахнулся Влад и сморщил нос. – Тут и без ртути мочой несет…

– Владос, ты б отошел от нас со своими идеями. – Азат двинулся к двери. – Контрольная-то вводная, чтоб проверить, не отупели ли мы за праздники.

– Ну и вали! Как с контрохи сбегать, так ты первый, а как сделать для этого что-то, так Владос руки марает… – сплюнул Влад.

Башка усмехнулся, Рыжий согласно закивал. Азат остановился, замер. А потом, сверкая протертыми на коленках спортивными штанами, на ходу разминая пальцы, неуклюже кинулся назад – навстречу Владу. Влад не понял, как оказался на той самой ледяной плитке, теперь он чувствовал холод кафеля лопатками и слышал звенящий хруст – это градусник треснул прямо под ним.

– Чё ты сказал, Курица? – Азат не придумал ничего лучше оскорбительного прозвища, которое Дубко дал Оле.

Он крепко держал Влада за рубашку. «Порвется – мать убьет», – проскочила мысль. Влад, стараясь не вдыхать, замахнулся и попал кулаком Азату прямо в его гордый птичий нос.

– Не дыши, урод! Все вы не дышите! – закричал Влад и оттолкнулся от пола, попытался подняться.

Азат закрывал нос ладонью. Он заметил, что