Вы же не чужой - Хушанг Моради Кермани

Зовет его однажды Насрулла-хан, показывает нашего околевшего буйвола и говорит:

– Али Плов, вырой яму и закопай тушу, чтобы не пахло здесь.

Али Плов снимает с туши кожу так, чтобы дедушка не видел, и относит шкуру к себе в дом, который находился на берегу реки под высокой чинарой. Саму тушу Али бросил в яму.

Ночью он разрезал кожу на куски и поджарил на огне. Затем он съел эту полусырую шкуру. До утра он от голода съел половину шкуры. На следующий день у него разболелся живот, и его скрючило. Привели его к бабушке, чтобы она его вылечила. Она потом рассказывала:

– У него раздулся живот и стал как барабан. Вот-вот взорвется. Он, как змея, извивался, бился головой об землю. От боли он впивался руками в землю. У него в желудке скопились куски сырой кожи. Мне было его жаль, но я не знала, как ему помочь. Неожиданно я поняла, что нужно сделать. Я сказала нашему слуге: «Свяжи ему руки и ноги веревкой, чтобы он не дергался».

Дедушка принес большую бутылку касторового масла, и мы начали вливать Али Плову в глотку понемногу касторки. Дедушка принес дробинки из патронов к своему ружью. Мы всыпали Али в горло свинцовые дробинки и снова насильно влили ему в рот касторовое масло. Когда дробь и касторка закончились, то мы начали сильно давить ему на живот. Мы развязали веревки на руках и ногах Али, а слуга подхватил его и поднял на ноги. Дедушка приказал Али идти, но тот ответил, что не может.

– Ты должен идти, давай беги.

Дедушка принес плетку. Я не мог на все это смотреть, и дедушка сказал, чтобы я шел домой.

С Али сняли рубаху и штаны. Его начали хлестать плетью и гонять по двору. Гоняли и гоняли, а он стонал, ревел, звал на помощь, умолял и бегал, бегал по двору. Он подпрыгивал и бил себя по животу. Неприятное зрелище: из него начали выходить куски сырой кожи. Касторка и дробинки сделали свое дело. По двору разлетались дробинки, касторка и куски кожи. Понемногу он успокоился. В завершение Али упал в саду в углу двора. Его подхватили под мышки, отнесли и положили возле ручья. Он стонал, а затем впал в забытье. Все говорили, что Али Плов умер, но он не умер, на следующий день он совсем выздоровел.

У бабушки в запасе было много рассказов о ее врачевании в деревне.

Глава 19

Я с бабушкой и дедушкой иду в нижнюю деревню на свадьбу. Отца с нами нет. Не знаю, где он. Он уходит и через несколько дней возвращается. Все его знают. У Насруллы-хана такой авторитет, что люди в любом месте накормят его сына. Люди не позволят, чтобы сын Насруллы-хана, бродяга и странник, который поет песни и бродит по горам и долам, слишком страдал.

Когда мы ходим на свадьбы, то бабушка надевает свой красный бархатный пиджак и галоши, которые Асадулла прислал ей из Кермана. Она скручивает низ своих шаровар и надевает сверху носки. На голову она надевает новую белую косынку и закрепляет ее на шее брошью, украшенной двумя зелеными камешками. На голову она надевает свой красно-черный шелковый платок и смотрит на себя в зеркало.

Дедушка надевает новую шляпу и красуется:

– Хавар, идем. Если бы ты не была красивой, я бы на тебе не женился.

Я тоже надеваю рубашку, которую мне привез дедушка из Кермана. Если бы был отец, мы бы его с собой на свадьбу не взяли: он опозорил бы нас.

За день до этого бабушка поставила котел с водой на огонь, усадила меня на камень и поставила передо мной корыто. Она налила горячей воды в корыто и полила мне на руки и на ноги. Я закричал. Бабушка увидела, что я хорошенько обжегся, и плеснула холодной воды. Грубой мешковиной она начала тереть мне руки, ноги, шею и лицо. Я плакал и умолял ее отпустить меня, несчастного. Она терла мне шею и лицо этой грубой мешковиной и верблюжьей шерстью как будто хотела содрать с меня кожу. Каждый раз, когда она меня так мыла, у меня горела кожа на лице и на шее, и я не мог ночью уснуть.

В бане было лучше. Когда кожа в бане нагревалась и размягчалась, ее легко можно было тереть и скоблить. Бабушка с детства брала меня с собой в баню. Я обычно шел или бежал за ней. Когда я стал взрослее, для меня в тазике замачивали катиру и сверху клали куриное яйцо. Все это давали мне, чтобы в бане я мыл голову.

В женской бане было хорошо. Было, что поесть. Женщины приносили в баню сухой инжир, гранаты и другие вкусные вещи. Они давали сладости мне. Когда женщины беседовали или ругались, женщины, у которых были дети одного возраста, усаживали их в углу бани. Мы играли в водоем. Выкладывали из мокрых полотенец круг и получалось подобие бассейна. В бассейн наливали воду и бросали в нее гранаты, как будто это были рыбки.

Я собирал детей вокруг себя. Я показывал им мокрый потолок купола бани. Штукатурка с купола отваливалась кусками, и отвалившиеся места были похожи на какое-либо животное. Я дал название всем этим отвалившимся местам: черепаха, шакал, волк, козел, корова, осел и ослик. О каждом из животных я рассказывал историю. Изо рта, с перьев и лап животных капала вода. Пар поднимался вверх, превращался в воду и капал из-под этих животных, словно дождь. Мы подставляли ладони и собирали эту воду.

Мы должны были идти на свадьбу. Бабушка была готова. Ее усадили на мула, и мы пошли. Галоши у нее были большие и еле держались на ее маленьких ногах. Она боялась, что они спадут с ног. Дедушка снял с нее обувь, чтобы не потерялась по дороге, и положил в переметную суму – хурджин.

Глава 19 (окончание)

Свадьба – дело хорошее. Собираются все: родственники и сельчане. Они уважительно относятся к дедушке и бабушке. Их приглашают сесть на почетное место. Мужчины отдельно в одной комнате, а женщины – в другой. Дедушка – само красноречие. Он со всеми шутит, и все смеются. Он шутит с женихом:

– Сказала «да» молодушка, вот и захлопнулась ловушка.

Исмаил, отец жениха, включил радио, чтобы повеселить собравшихся, услышать песни, музыку и добрые пожелания. Он что ни делает, никак не может настроить приемник на музыкальную передачу. По радио передают только речи. Говорят об успехах страны и глупости врагов. Кто-то приносит «музыкальную шкатулку», которую дедушка заводит, и начинает петь женщина. «Музыкальной шкатулкой» называют граммофон. Я сижу напротив «музыкальной шкатулки» и смотрю на маленькую собачку, изображенную сидящей на этикетке пластинки, которая крутится и крутится, а женский голос чирикает и чирикает. Дедушка говорит исполнительнице на пластике: «Готов душу отдать за твой голосок». Собравшиеся смеются. Бабушка неодобрительно на него смотрит. Всегда одно и то же. На людях дедушка шутит и острит. Когда они с бабушкой возвращаются из гостей или гости уже уходят от них, то они начинают ругаться. Бабушка совсем не понимала шуток и прибауток дедушки. Она только говорила мне: «Дедушка был первым, кто привез в Сирч граммофон. Большинство жителей Сирча пришли поглазеть на музыкальную шкатулку. Они из любопытства выглядывали из-за стены вокруг дома, чтобы посмотреть на эту диковинку».

Молодожены вечерами угощали гостей наваристым мясным супом с картошкой, горохом и морковью. Каждому давали по тарелке супа и по одной тарелке на двоих простокваши. Я плачу и требую тарелку простокваши для себя одного. Простокваша из одной из мисок проливается на большой поднос с ручками, куда его ставят для гостей. Дедушка ставит передо мной большой медный поднос, на который пролилась простокваша, и говорит:

– Вот твоя простокваша. Сиди и ешь. Вся она твоя.

Передо мной стоит большой поднос, по которому тонким слоем разлилась простокваша. Все смотрят на меня и смеются. Я не подаю вида, наклоняюсь и слизываю простоквашу с подноса.

Дедушка говорит: «Сын Казема должен показать всем, что он сын сумасшедшего».

Мне стыдно за то, что я делаю. Меня очень обижают слова деда. Теперь меня везде называют «сын Казема». Даже бабушка и дедушка зовут меня «сын Казема». Само имя Казем, которое значит «сдержанный, терпеливый», теперь приобрело какой-то совсем другой смысл. Трудно быть «сыном Казема».

Глава 20

Дедушка собирается поехать в Шахдад. Он хочет продать долю наследства матери, перешедшую моему отцу, и на эти деньги содержать моего отца и меня. У него самого денег нет.

Дедушка берет меня с собой. После полудня мы отправляемся в путь. Дедушка грузит на мула постельные принадлежности и сажает меня впереди. Постель у меня под ногами мягкая, и хотя седло жесткое, но не доставляет мне поначалу неудобства. Обычно на вьючном седле ехать долго трудно и неудобно, и в итоге после многочасовой поездки седло натирает мне бедра и ступни.

Я еду на родину моей матери в ее дом и финиковый сад в Шахдад, расположенный в 45 км от Сирча. Закат застает нас в дороге. По обе стороны от нас горы: высокие, безводные, каменистые, кое-где покрытые песками.

Годами в этих горах шли дожди. В этих местах бывают сели, сильные ливневые дожди. Горы все в дырах, больших и маленьких. Поэтому эти горы называют «изъеденными молью», хотя я не знаю почему: то ли из-за дыр, то ли по какой-то другой причине. Мы недалеко отъехали от Сирча.