Японские записи - Николай Федоренко

– Положительно не могу взять себе в толк, – нескрываемо возмущался однажды университетский профессор в моем присутствии, – что привлекательного в европейской манере рукопожатий: хватают люди друг друга за конечности и начинают неистово их трясти или с таким варварством сжимают пальцы, что хрящи трещат. К чему этот садизм? Ведь эта традиция восходит к глубокой древности, когда дикари, истреблявшие друг друга, при встречах и переговорах взаимно показывали друг другу руки в подтверждение отсутствия опасных предметов.

– Отнюдь не идеальна привычка японцев, – возражал ему молодой аспирант, – отбивать земные поклоны и разыгрывать друг перед другом спектакли ханжества. От этой феодальной обрядности веет каким-то средневековьем. Рукопожатие же – это приветственный контакт людей, который выражает дружественные чувства, настроение, восторженность и т. п.

– От такой восторженности, – продолжал иронизировать профессор, – моя жена едва не лишилась руки. Один заморский гость так выразительно обменялся с нею рукопожатием, что ее правая конечность чуть не выскочила из плечевого сустава, и она вот уже полгода обивает пороги знаменитостей европейской медицины… К чему это выкручивать руки, да еще у слабых японок, которые после этого не могут даже пальто подать своему супругу… или поднести его багаж…

– Воспитанные европейские мужчины, – не сдавался аспирант, – сами подают даме пальто, уступают ей место, пропускают даму вперед…

– Помимо садизма с тяжелыми увечьями, – не внимает своему оппоненту профессор, – далеко не всегда, кажется, безупречно у этих волевых джентльменов и с гигиеной рук, особенно в условиях бактериологической флоры тропического климата. Того и смотри, что такой заморский джентльмен наградит тебя еще вечным подкожным зудом…

– Японцам давно пора критически посмотреть на свои архаические традиции, давно обветшалая обрядность которых в наше время выглядит анахронизмом, вызывает усмешки, иронию, особенно у иностранных гостей.

– У каждого народа есть свои давние традиции, свои национальные обычаи, свой привычный образ жизни. Ими нельзя пренебрегать. Вспомните, что говорят об этом мудрецы прошлого: «Учтивость, вежливость распространяются среди народа с помощью добродетели, чтобы он был вечно единодушен». Так понимали эти вещи и древние китайцы, так они зафиксированы в их наиболее раннем памятнике «Шуцзин» («Книге истории»), в главе «Пань Гэн» [13]. Здесь корни нашей духовной традиции, нашей морали… Недопустимо высокомерно игнорировать самобытные национальные обычаи и вызывающе демонстрировать свои симпатии ко всему заморскому, американскому.

Видно было, что аспирант хотя и призвал себе на помощь древних китайских классиков, но не чувствовал себя особенно твердым в них, да и не склонен был к дальнейшему обострению диалога со своим профессором: он замолчал, хотя по всему было видно, что он явно остался при своем мнении.

Цвет и форма

Продолжая сидеть на коленях, японка берет небольшой поднос из черного и красного лака, на котором стоит чайный прибор, и на руках переносит его через порог в комнату. Чашки из крупнозернистой керамики рыже-коричневого цвета рельефно выделяются на ярком свете и впечатляюще контрастируют с зеркальной поверхностью лакированного подноса. «В хорошей посуде и чай вкуснее», – гласит народная поговорка японцев.

Среди чашек высится керамический чайник конической формы с едва заметным носиком в виде прилива и небольшой ручкой. Он принадлежит к стилю «тэммоку» – керамика с черной глазурью, покрывающей темно-коричневую основу изделия в виде мелкой чешуйчатой сетки. Характерно, что техника «тэммоку» восходит к древности и первоначально была применена в X–XI веках. Лишь верхняя часть чайника покрыта глазурью: она как бы стекала с вершины и не достигала основания, оставив нетронутой обожженную глину серо-коричневого цвета. Движение глазури по сферической поверхности навсегда сохранилось неповторимым рисунком. Просвечивающая глазурь отливает красновато-коричневым тоном, который будто непрестанно излучает тепло. Мелкие чешуйки – «масляные точки», подобные дышащим порам, – придают керамике особую структуру, своеобразную одушевленность.

В приготовленные пустые чашки и чайник, чтобы прогреть их, японка раньше всего наливает кипяток из темно-бронзового круглого чайника приплюснутой формы с высокой ручкой. Остывший кипяток она выливает в фарфоровую чашу в виде лодки, кладет в керамический чайник несколько ложек чайных листьев, тщательно свернутых в трубочки, засушенных лепестков темно-зеленого цвета, а затем заваривает чай несколько остуженным кипятком. Японский зеленый чай крутым кипятком обычно не заваривается. Считается, что высокая температура убивает или снижает вкусовые и целебные качества зеленого чайного листа. Об этом вас любезно предупредят в чайной лавке, особенно если вы поинтересуетесь способом приготовления избранного сорта, Там же вас снабдят соответствующими письменными пояснениями, относящимися к характеристике вашего чайного листа, его возрасту, месту плантаций, где он выращен, его вкусовым и целебным свойствам.

Примечательно, однако, что в другой стране высокой чайной культуры, в Индии, существуют свои традиции и способ приготовления чайного напитка, значительно отличающиеся от японских. Индийский черный чай, в отличие от японского зеленого, рекомендуется заваривать не остуженным слегка, а крутым кипятком. Кроме того, в Индии в чай часто добавляют молоко, сахар, лимон и т. д. Японский зеленый чай отнюдь не принято смешивать с молоком или пить его с сахаром, лимоном и т. п. Считается, что это лишает чай его оригинального вкуса и своей прелести.

Закрыв чайник крышкой, японка поставила заваренный чай настояться. Иногда японцы кладут чай не в чайник, а прямо в чашку и заливают несколько остуженным кипятком, а затем покрывают чашку плотной крышкой. Вскоре японка наливает чай в чашки сперва до половины, а затем дополна, чтобы в каждой чашке напиток был одинаковой крепости и вкуса.

Держа чашку двумя руками, японка ставит ее на стоящий рядом со мной низкий лаковый столик, осторожно поворачивает чашку передо мной, что символически выражает предназначение этой чашки именно мне, и только после этого, не спеша, переходит к Охара сэнсэй. Затем она таким же образом ставит чашку на столик Охара, который в знак благодарности делает небольшой поклон в сторону японки.

Круглый, будто расплюснутый, бронзовый чайник, темно-зеленый, покрытый какой-то древней чернотой, с высокой вытянутой тонкой ручкой, японка ставит в керамический горшок с горячей золой и тлеющими древесными углями, чтобы через некоторое время вновь заварить свежий чай.

Пока настаивался чай, японка приготовила «о-сибори» – небольшие махровые салфетки, которые она подержала в горячей воде, а затем изящными движениями рук ловко выжала. О-сибори обычно подаются в японском доме тотчас, как прибывает гость, чтобы он мог освежить лицо и руки после улицы. Ими пользуются в любое время года. Горячие и влажные о-сибори особенно приятны в изнурительные жаркие дни, когда лицо и руки покрываются липкой раздражающей испариной. Обтирание горячим полотенцем – лучшее освежающее средство, широко распространенное в странах Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока, но более всего в Японии. Теперь о-сибори получили иностранное прозвище «хот тауэлз» (горячие салфетки) и включены в сервис пассажиров на межконтинентальных воздушных лайнерах Токио–Копенгаген и других.

Белоснежную о-сибори японка помещает в небольшую изящную корзиночку, созданную руками японских умельцев из простых бамбуковых пластинок воскового отлива, и подносит поочередно ко мне и Охара, протяжно произнося слово «додзо» – «пожалуйста». Взяв о-сибори из корзиночки, хозяин некоторое время держит эту салфеточку в руках, как бы желая насладиться приятной теплотой и ароматом излучаемого пара, осторожно разворачивает ее, не спеша прикладывает к лицу, обтирает руки, затем свертывает и кладет в решетчатую корзиночку.

– Шестидесятилетие, – произнес Охара с некоторым ударением на этом слове, – весьма знаменательная дата в жизни японца: цифра шестьдесят, которая считается японцами наиболее совершенным числом, завершает полный цикл календарного исчисления и в переносном смысле рассматривается как начало нового, второго шестидесятилетия в жизни человека или второго детства. «Человек шестьдесят лет живет, а тридцать из них спит», – гласит японская поговорка. Быть может, поэтому японцы говорят, что учиться и в шестьдесят лет не поздно. Шестидесятилетие со дня рождения – «канрэки» – отмечается у японцев особенно торжественно и радостно. Интересно также, что семидесятисемилетие японцы считают наиболее «счастливой датой». Характерно, что в этом проявляется своеобразный символизм: сокращенное начертание иероглифа «счастье» состоит из тех же графических элементов, что и начертание иероглифа «семидесятисемилетие» (семерка, десятка и семерка). Таким образом, графическое подобие порождает смысловую аналогию, идентичность. Не менее любопытно и то, что, например, «восьмидесятивосьмилетие» – «бэйдзю» – у японцев означает «рисовое долголетие» или «возраст благодарения». И в данном случае смысловой символизм возникает из иероглифики, ее графического выражения. Композиционно цифра «восемьдесят восемь» по своим графическим элементам (восьмерка, десятка, восьмерка) составляет иероглиф «рис» – «бэй», который в широком смысле имеет также значения «урожай», «благополучие», «обеспеченность», «богатство», «благодарение» и т. п.