Джинн третьего класса - Роберт Уильямс

— Пока я не знаю, в чем там у вас дело, но дайте срок — узнаю. Предупреждаю: еще одна драка, и кое-кто вылетит из школы. Ясно? Теперь убирайтесь!

Пленники покивали в знак согласия и, пораженные мягкостью обращения, разошлись по классам.

Позже мистер Картрайт подверг Алека допросу с пристрастием. Алек хотел было объяснить, как все вышло, и мистер Картрайт слушал да поддакивал. Но потом спросил:

— Кстати, почему ты ходишь домой через Бонер-стрит?

Алек замялся:

— Э… по привычке. Там раньше жил мой дружок, вот я и ходил с ним вместе.

— Но ведь от Бонер-стрит до твоего дома прямой дороги нет!

— А… э… да, — согласился Алек.

— Так. И последний вопрос. Уоллес клянется, что он по твоей милости очутился верхом на заборе. Как ты объяснишь столь невероятное происшествие?

— Э… никак.

— Хорошо. Послушай, Алек. Мы не будем копаться в этой истории. Очевидно, тут какие-то трения между тобой и этим Уоллесом. Держись от него подальше и больше в такие дела не впутывайся. Иначе будут крупные неприятности. А теперь — катись!

Глава 8. ШТУЧКИ С ШЕКЕЛЯМИ

Ничто так не любил Алек, как пятницу! Вечером к чаю всегда бывает что-нибудь вкусненькое. Вот и в этот раз Ким принесла с работы пирожные с кремом. Впереди были выходные, так что настроение у всех было великолепное. Папа вернулся рано и теперь пребывал в самом добром расположении духа. Дедушку позвали из фургона попить чаю вместе со всей семьей. Все шло мирно и тихо, только изредка в чашках позвякивали ложечки.

Папа допил чай, развернул «Баглтаунскую газету» и совершенно неожиданно произнес:

— Вы только подумайте, Тут про нас пишут!

— В чем дело, Гарольд?

Папа сдвинул очки на кончик носа и не спеша прочитал :

— «Нечистая сила в Баглтауне». Это так называется статья. «Нечистая сила в Баглтауне!» С восклицательным знаком.

— Читай дальше, па, — потребовала Ким.

— «Обычно считается, что духи и прочая нечисть, разгуливающая по ночам, живет в родовых замках. Однако есть основания думать, что потусторонние силы не оставили своим вниманием и баглтаунские жилые дома, построенные еще до войны на Раундхилл. Наш горожанин Гарри Боуден, вышедший на пенсию пять лет назад и прослуживший полвека на железной дороге, рассказал нашему корреспонденту о тревожном инциденте, который произошел в среду вечером: „Я уже лег спать, когда фургончик, в котором я живу, внезапно задергался. Сперва мне показалось, что он повалился набок, но потом — так же внезапно — он принял нормальное положение. Может, конечно, все это мне примерещилось, но было-то все как на самом деле, и самое главное — я тогда еще не спал“. Мистер Арчибальд Форрестер, президент Баглтаунского общества по изучению психических явлений, который тщательно опросил мистера Боудена…»

— Опросил, как же! — вставила Ким. — В пивной «У трех скрипачей». Тоже мне «изучение психических явлений…».

Дед смутился. Папа продолжал читать:

«…мистера Боудена, полагает, что на территории Раундхилла сверхъестественные силы действуют еще с доисторических времен, когда здесь проводились языческие жертвоприношения. Он просил мистера Боудена и других жителей города и впредь сообщать о подобных явлениях».

Ким хохотала. Папа улыбался. Алек боялся обидеть дедушку, но еле сдерживал смех. А еще он думал, что сам во всем виноват. Неожиданно слово взяла мама:

— Папа! Ты сделал глупость.

— Почему? — удивился дед. — Я просто рассказал журналисту, как было дело.

— А тебе не приходило в голову, что теперь весь город узнает, что ты живешь в фургоне? Теперь сюда заявится олдермен Блеггетт из жилищной комиссии и всюду будет совать свой нос, потому что мы нарушили правила. Ты понимаешь, чем это грозит?

Дед промолчал.

— Считается, что ты вместе с нами живешь в доме. Иначе городской совет потребует, чтобы ты переехал в дом для престарелых, на другой конец города! Ты что, этого добиваешься?

У деда был совершенно несчастный вид.

— Мам, не надо, — вмешалась Ким. — Ничего твой олдермен не узнает. Он заглядывает в газету, только если там есть что-нибудь про него самого.

— Тебе хорошо говорить, Ким, а я тут выкручивайся за вас за всех! — вздохнула мама и посмотрела на папу, который сразу уткнулся в газету.

— Ну и ну! — ахнул папа. — Не зря я говорил, что они про нас пишут. Тут есть заметка про твою школу, Алек.

— А что там?

— Вы только послушайте: «Расовая рознь в Баглтаунской средней школе». Это заголовок.

— Расовая рознь? Да брось ты! — возмутилась Ким. — Что они в следующий раз придумают? Да у нас и цветных почти что нету!

— На Бонер-стрит их сколько угодно, — ответила мама. — Мисс Моррис на них то и дело жалуется. У нее на втором этаже одна семья… Она клянется, что они в ванне хранят уголь.

Дед поперхнулся пирожным.

— Да сама-то Хетти Моррис слыхала, что такое ванна?!

— Какой ты злой, дед!

— Я вчера сидел с ней рядом в Клубе пенсионеров — кому же знать, как не мне! — Дед сморщил нос.

— Она говорит: пора их всех выселять в Мурсайд, а то они живо превратят наши дома в трущобы.

— А может, сама Хетти Моррис изволит переехать в Мурсайд? — спросил дед. — Не переедет — это уж как пить дать. А дома на Бонер-стрит никакие не трущобы. Они просто перенаселены. Но сами здания куда лучше тех, что здесь, у нас. К ним бы только руки приложить!

Алек тяжко вздохнул:

— Все это, насчет расовой розни в школе, — вранье. Просто была драка: черные против белых.

— А ты почем знаешь?

— Мне тоже влетело. Рыжий Уоллес и его ребята с Бонер-стрит дрались против Конопатого Сэма, Сэма Тейлора то есть, и его приятелей.

— Ты-то каким боком там оказался?

— Я… гм… я…

Папа отложил газету:

— Алеку, пожалуй, пора за уроки — чтобы в выходные не заниматься. Я — в клуб, на собрание.

Он встал. Мама недовольно на него посмотрела, но не сказала ни слова. Алек и Ким начали убирать со стола, а дед преспокойно отправился во двор.

— Как ты сказал? Уоллес? — спросила Ким у Алека.

Алек кивнул.

— Я вроде знаю его мамашу. Она в нашем цеху работает. Славная женщина. У нее дочка ходит в вашу школу, девочка — загляденье! Зовут ее Евлалия.

— Евлалия?

— Ага. Ты с ней знаком, Алек? — Ким внезапно глянула на него, и Алек зарделся.

— Покраснел! Покраснел! Мам, Алек покраснел!

— Отвяжись! — зарычал Алек.

— Алек у нас растет. Начал на девчонок поглядывать.

— Заткнись ты! — отрезал Алек.

— Прекратите оба! Поставьте чашки на место, и марш! У меня от вас мигрень начинается.

Алек поднялся к себе. Через час все уроки были сделаны. На улице было еще светло, но Алеку даже гулять не хотелось.

Ссора за столом испортила все пятничное настроение. Почему, зачем ссориться по всякому поводу? Какая маме разница, сунет олдермен Блеггетт свой нос в наши дела или не сунет! Алек натянул свитер и джинсы и отправился на задний двор. Дед мрачно сидел на ступеньках фургона.

— Это правда — то, что мама сказала насчет олдермена Блеггетта? Он тебе и правда может насолить? — спросил Алек.

— Да может вообще-то. Ведь считается, что я живу в доме, а не в фургоне. По правилам твой папа может пользоваться фургоном только в отпуск.

— Не огорчайся, дед. Если Блеггетт привяжется, будешь жить в моей комнате, а я перееду в чулан.

Дед потрепал Алека по волосам:

— Хороший ты парень, Алек. Только не забывай: скоро к нам переедут Том, Элен и малышка. На твоем месте я бы на этот счет помалкивал. Если какой-нибудь «доброжелатель» пронюхает и накапает об этом в совет, будут крупные неприятности.

— А Том и Элен разве не могут снять квартиру в Мурсайде?

— Вообще-то могут. Мурсайд — славное местечко. Не знаю, как сейчас, а раньше там было чудесно. Только вот жаворонкам и воробьям там живется лучше, чем людям. Забегаловка, два магазинчика, детского сада нету, добрых четыре мили до Пенфолда да еще шесть миль до Баглтауна. Зимой — ветер…

Алек минуту помолчал.

— Дед, а как ты считаешь: мисс Моррис правду говорит про уголь в ванной?

Дед усмехнулся:

— А я почем знаю? Я у Уоллесов ни разу не был и готов поспорить, что и Хетти Моррис у них не была. Но я вот что тебе скажу: когда мы переехали в эти дома перед самой войной, то люди с Бонер-стрит говорили, что это мы храним в ванной уголь. Это старая песня, если можно только назвать это песней… Кстати, Греси Филдс пела когда-то такую песенку:

У нас будет ванна, чудная ванна,

И будем мы уголь в той ванне хранить…

Дед запел так громко, что Алек испуганно оглянулся по сторонам — не слышит ли кто. А дед бросил петь так же внезапно, как начал, и расхохотался.

— В те времена на Бонер-стрит любили задрать нос. Когда я был мальчишкой, жили мы на Апшо-стрит, за Скул-лейн. Если ребята с Бонер-стрит шли по нашей улице в школу — ту самую, где ты сейчас учишься, только тогда она была не государственной, а частной, — мы их не пускали и заставляли идти в обход. А если что было не по нас, добавляли им на орехи. — Дед посмотрел на пораженного Алека: — Да что с тобой, внучек? Может, я что не то сказал?