Иной Сталин. Политические реформы в СССР в 1933-1937 гг. - Юрий Жуков

«Удельный вес социалистической системы хозяйства в области промышленности составляет в настоящее время 99%, а в сельском хозяйстве, если иметь в виду посевные площади зерновых культур, — 84,5%… Социалистический уклад является безраздельно господствующей и командующей силой во всем народном хозяйстве»[27].

Следовательно, несомненно подразумевал докладчик, настало время не просто заявить о завершении НЭПа, но и сделать соответствующие политические выводы, зафиксировать отмеченные сдвиги со всеми вытекающими юридическими и идеологическими последствиями.

Столь же многозначительным оказался и раздел доклада, посвященный собственно партии, положению в ней. Начал Сталин с констатации восстановления ее единства. Сказал, что «разбиты и рассеяны» троцкисты, правые уклонисты и национал-уклонисты, олицетворением последних сделав Н.А. Скрыпника — члена ЦК и ИККИ, наркома просвещения УССР, покончившего с собой в июле 1933 г. Лишь упомянул, не назвав поименно, «его группу», к которой следовало отнести писателей Н. Хвылёвого с его открытым призывом «Прочь от Москвы!», П. Гирняка, М. Ялового (Юлиана Шпола), историков М. Яворского, М. Равич-Черкасского, философа В. Юринца, филологов Е. Курило, Е. Тимченко, театрального режиссера Л. Курбаса, некоторых других, незадолго перед тем обвиненных П.П. Постышевым в пропаганде национализма[28].

Просто перечислив троцкистов, правых, национал-уклонистов, Сталин почему-то не вспомнил о громких, достаточно хорошо известных партии конкретных политических делах, заставивших ПБ и ЦК в октябре 1932-го — апреле 1933 г., то есть как раз за отчетный период, принимать специальные постановления. Словно забыл о деле «контрреволюционной группы», она же «Союз марксистов-ленинцев» М.Н. Рютина, П.А. Галкина, М.С. Иванова, других почти неизвестных партфункционеров, подготовивших манифест «Сталин и кризис пролетарской диктатуры», а также обращение «Ко всем членам ВКП(б)», написанных с откровенно правых позиций и содержавших чисто фракционную критику проводимого сталинской группой курса. Не упомянул докладчик и о потрясшей партию высылке в октябре 1932 г. Зиновьева в Кустанай и Каменева в Минусинск, правда, возвращенных в Москву год спустя. Они были высланы только за то, что знали о документах, написанных Рютиным, но не сообщили о них в ЦКК, как того требовала партийная этика. Умолчал Сталин, хотя прежде непременно использовал бы подобную информацию для разжигания страстей, о деле члена коллегии наркомата снабжения Н.Б. Эйсмонта и начальника Главдорстроя при СНК РСФСР В.Н. Толмачева, обвиненных в правом уклоне. Умолчал и о «бухаринской школе» — «антипартийной группе правых А.Н. Слепкова», за связь с которой исключили из партии и сослали в Тобольск Н.А. Угланова, в 1921—1929 гг. первого секретаря Петроградского и Нижегородского горкомов, Московского обкома, секретаря ЦК ВКП(б).

Всерьез говорить о только что нанесенном сокрушительном ударе по правым Сталин не стал, явно не желая обострять положение. Он сосредоточил внимание делегатов съезда на ином — на «путанице по ряду вопросов ленинизма в головах отдельных членов партии, которая нередко проникает в нашу печать и которая облегчает дело оживления остатков идеологии разбитых антиленинских групп». «Путаница в головах» отражала в равной степени взгляды как левой, так и правой оппозиций, но главным образом левой. Но, заняв умеренную позицию, Сталин ограничился тем, что предложил всего только «поднять теоретический уровень партии на должную высоту… Не замазывать, а критиковать смело отклонения некоторых товарищей от марксизма-ленинизма»[29]. Обрушился он в праведном гневе на другого врага — на безликую и нефракционную опасность, на бюрократизм, причем столь же сильно, как это делал Троцкий всего десять лет назад.

«Бюрократизм и канцелярщина аппаратов управления, — провозгласил Сталин, — болтовня о «руководстве вообще» вместо живого и конкретного руководства, функциональное построение организаций и отсутствие личной ответственности, обезличка в работе и уравниловка в системе зарплаты, отсутствие систематической проверки исполнения, боязнь самокритики — вот где источники наших трудностей, вот где гнездятся теперь наши трудности». Резкую, но поначалу довольно общую мысль он уточнил: «Это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом. Их надо смещать с понижением в должности и опубликовывать об этом в печати. Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место. Это необходимо для того, чтобы укрепить партийную и советскую дисциплину»[30] .

Говоря так, Сталин уже не оставил сомнений у слушателей, что имеет в виду в равной степени руководителей и партийных, и советских без различия чинов и рангов.

По сути, ту же мысль, хотя и не полностью и несколько своеобразно, развил Л.М. Каганович в докладе по оргвопросам. В своих построениях он исходил из двух решающих факторов: во-первых, успехов индустриализации, во-вторых, наличия не доставшихся «в наследство» от прошлого, а собственных, воспитанных и обученных за годы советской власти специалистов[31].

«Шахтинский процесс, как все последующие процессы, — отметил Лазарь Моисеевич, — вскрыл, что многие из наших коммунистов — руководящих работников, не зная техники, не пытаясь овладеть ею (здесь Каганович имел в виду специальное среднее и высшее образование — Ю.Ж.), слепо доверялись этим (старым — Ю.Ж.) специалистам, работали как «комиссары» худшего типа». Ну а теперь положение изменилось, «Советский Союз превратился в страну массового технического образования… Молодые специалисты, окончившие вузы и техникумы в годы первой пятилетки, составляют более половины всех специалистов»".

Потому-то, а также исходя из вполне обоснованного дальнейшего роста как промышленности, так и числа новых специалистов, Каганович объявил об очередной реорганизации структуры партаппарата всех уровней, о переходе в ней к производственно-отраслевому принципу с максимальным использованием коммунистов не с «прошлыми заслугами», а обладающих высшим образованием.

Существовавшие с лета 1930 г. функциональные отделы ЦК ВКП(б) — оргинструкторский, административно-хозяйственных и профсоюзных кадров, культуры и пропаганды, агитации и массовых кампаний — ликвидировались. Вместо них впервые за всю историю партии образовывались отраслевые — промышленный, транспортный, сельскохозяйственный, планово-финансово-торговый, которые должны были осуществлять повседневное наблюдение за работой соответствующих наркоматов и ведомств. Сходными задачами наделялся и еще один отдел, политико-административный, призванный контролировать силовые органы: союзные — наркомат по военным и морским делам, суд и прокуратуру, ОГПУ; республиканские — наркоматы внутренних дел, юстиции. Другую, чисто партийную группу составляли отделы культуры и пропаганды, институт Маркса — Энгельса — Ленина (на правах отдела), руководящих партийных органов (ОРПО). Последнему предстояло не столько наблюдать за работой, сколько подбирать и представлять на утверждение ПБ кандидатуры на должности первых и вторых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов, председателей совнаркомов союзных и автономных республик, край- и облисполкомов, согласовывать состав соответствующих центральных комитетов и бюро[32].

Тем самым узкое руководство в лице ПБ с помощью вроде бы обычной, административной по характеру реформы устанавливало абсолютный и к тому же вполне официальный — все перемены закреплялись новой редакцией устава партии — контроль над всеми без исключения наркоматами и комитетами. Истинная власть трансформировалась, становилась принципиально иной. Из прежней двуединой — партийно-советской, хотя и тесно переплетавшейся, но все же сохранявшей хотя бы видимость некоторой самостоятельности каждой из ветвей, она превращалась в откровенно партийную, теперь более сложную, многоступенчатую. Раньше члены узкого руководства могли непосредственно воздействовать только на те структуры, которые сами же и возглавляли: В.М. Молотов — аппарат Совнаркома СССР, К.Е. Ворошилов — наркомат по военным и морским делам, Г. К. Орджоникидзе — наркомат тяжелой промышленности, оставляя остальные за теми наркомами и председателями комитетов, которых считали верными, надежными. Теперь же, пусть и не прямо, а через ПБ и отделы ЦК, право создавать и формировать которые узкое руководство негласно оставило за собой, оно получало контроль уже за всеми без исключения органами советской власти.