Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц

приход священного властителя[112]. Однако Тацит и другие традиционалисты и моралисты не могли не заметить изъян в этом новом старом мире. В их глазах этим изъяном был сам император[113].

Принцепс

В принципе, Август оставил корни республиканской системы нетронутыми. Тем не менее он кардинальным образом изменил то, что считалось традиционным, или, вернее, дополнил. С этого момента весь политический аппарат вращался вокруг императора, первого из граждан, princeps civium. Формально его власть изначально основывалась на двух конституционных столпах, каждый из которых прочно коренился в республиканской традиции: император сочетал официальные полномочия двух важнейших республиканских магистратур – консулата и плебейского трибуната. Imperium consulare[114] и tribunicia potestas уполномочивали принцепса среди прочего командовать армией, созывать сенат и выносить смертные приговоры римским гражданам. В отчете о своей деятельности Август подчеркивает, что никогда не превышал полномочий магистрата[115]. Это верно. Теоретически каждый трибун и каждый консул имели законные полномочия выступать против решений императора. К коллегиальному вето в Риме традиционно относились очень серьезно. Однако на деле Август ничем не рисковал. Auctoritas, репутация, авторитет[116], приобретенный благодаря его действиям, настолько превосходил авторитет его коллег по должности, что подлинное равенство было невозможно, а по-настоящему опасные перекрестные удары были исключены.

Эта логика стала краеугольным камнем системы императорской власти: постановление сената от 23 года до н. э. предоставило Августу, который и без того стоял выше всех, особые права (по сути, более высокие должностные полномочия), что позволило ему иметь неограниченное влияние даже в тех провинциях, что находились в ведении сената[117].

Все было отлажено замечательным образом. Август контролировал императорские провинции, которые доверил легатам, наместникам из сенаторского сословия. Кроме того, принцепс управлял Египтом, который получил статус частного владения самого императора и находился в ведении наместника из сословия всадников. Но прежде всего Август контролировал легионы, которые теперь в качестве постоянной армии дислоцировались в императорских провинциях. Хотя ему и без того принадлежала бо́льшая часть властных полномочий в империи, он также мог решительно вторгаться в сферу действия другой их части, туда, где был восстановлен старый республиканский порядок: ключевые полномочия трибуна и консула позволяли ему, с одной стороны, управлять делами в Риме, а фактически приоритетный империй (imperium), с другой стороны, давал право вмешиваться в дела сенатских провинций.

Эти основные правовые институты императорской власти пока что оставались в силе и даже укрепились: Тиберий, преемник Августа, к моменту вступления в должность в 14 году уже пожизненно обладал imperium consulare[118] и tribunicia potestas. Калигула, преемник Тиберия, всего через несколько дней после провозглашения принцепсом также был наделен всеми полномочиями и почетными правами, которыми обладали оба его предшественника.

Культ императора

Выдающееся положение принцепса во власти сопровождалось еще одним значительным нововведением совершенно иного характера – божественным почитанием самого императора. Мания величия была здесь ни при чем, но в некотором смысле этого нельзя было избежать. Импульсом послужили провинции на востоке империи. Там, в культурном плавильном котле, созданном эллинизмом, веками практиковалось обожествление светских властителей и из поколения в поколение росла потребность в физическом воплощении римского господства. При Августе власть Рима наконец обрела солидный облик и устойчивую проекционную плоскость.

В сочетании с достижением мира по всей империи и обилием властных полномочий, которое на самом деле было трудно описать земными категориями, неудивительно, что отныне следовало проявлять лояльность императору и в религиозной сфере. Уравнение было простым, его условия оставались неизменными и после смерти Августа: его безграничная власть позволяла всем жителям империи относиться к императору как к благодетелю[119]. Это, в свою очередь, обязывало население быть благодарным, и эта благодарность превратилась в культ[120]. На Востоке носителями императорского культа выступали местные элиты провинциальных городов, которые делали это совершенно добровольно. Организация пышных игр, торжественных шествий и религиозных праздников в честь императора и бога могла замечательным образом скрыть его крайне незначительное политическое присутствие в жизни местного населения. Пришедший с Востока культ императора постепенно утвердился и в западных провинциях. Церемонии здесь проводили в основном вольноотпущенники, тем самым приобретая социальный престиж[121].

В Риме почитание императора как божества происходило иначе. Центральной фигурой был не сам Август, смертный, который в результате своих деяний должен был стать богом лишь после земной кончины, а гений Августа[122]. Гения можно охарактеризовать как обожествленную личность, силу самовыражения и влияния, которой обладал каждый человек, а не только император. Аналогом гения, но присущим только женщинам, была юнона. Поскольку юнона и гений также были божествами-покровителями, им приносили жертвы, например в дни рождения. Часто ладан, вино и хлеб ставили на ларарий, небольшой алтарь, который был обязательным элементом интерьера в каждом римском доме. Такая форма почитания стала обыденной и в отношении гения Августа как «отца отечества». В процессе перманентного укрепления императорской власти в римских семьях стало обычным делом приносить подношения не только своим домашним и семейным богам, но и гению правящего принцепса[123]. В высших кругах во время званых обедов рабы хозяина дома стояли с кувшинами вина наготове, чтобы гости могли по очереди совершить возлияние во имя гения императора. Лишь посмертно императоры входили в пантеон как боги, Divi, и, следовательно, почитались в рамках государственного культа. За этим совместно с сенатом следили преемники, при условии, что император при жизни отличался добродетелями. Так случилось и с Августом, когда он умер 19 августа 14 года. После кончины он был провозглашен божественным Августом и с тех пор почитался коллегией из 21 жреца – так называемыми августалами[124] – в храме, расположенном между Капитолием и Палатинским холмом.

Сенаторы и всадники

В целом конституционно безошибочные отголоски республиканского строя обеспечили довольно спокойный переход к новой эпохе. Август делал шаги вперед очень осторожно. Для правового оформления своего статуса он использовал весь период своего правления, длившийся около 40 лет. Он снова и снова вносил коррективы и поправки, чтобы противостоять сопротивлению и недовольству, прежде всего со стороны сенаторов. В их рядах, правда, уже не было такого возбуждения, как когда-то среди заговорщиков против Цезаря. Август сам об этом позаботился, проведя две чистки сената в 29–28 и 18 годах до н. э. и пополнив сенат сотнями своих сторонников. Однако необходимо было уделить должное внимание социальному статусу, который сенаторы передавали из поколения в поколение. Элиты больше не могли представлять интересы государства, но по-прежнему стремились к особой роли даже в новое время. Август смог согласовать этот уязвимый момент с тектоникой нового порядка, заполнив высшие армейские и административные посты в империи и в Риме сенаторами, пользующимися его доверием. На протяжении всего имперского периода сенат