Честь Шарпа - Бернард Корнуэлл

Глава 3

— Палатки! — Шарп выплюнул это слово. — Чертовы проклятые палатки!

— Для того, чтобы спать в них, сэр. — Сержант Патрик Харпер старался сохранить серьезное выражение лица. Наблюдавшие за ними солдаты Южного Эссекса усмехались.

— Проклятые палатки.

— Чистые палатки, сэр. Хорошие и белые, сэр. Мы можем разбить клумбочки вокруг них, на случай если парни затоскуют по дому.

Шарп пнул одну из огромных связок холста:

— Кому нужны дурацкие палатки?

— Солдатам, сэр — в случае, если они простудятся дождливой ночью. — Сильный ольстерский акцент Харпера становился еще заметнее, когда он веселился. — Я надеюсь, что потом они дадут нам кровати, сэр, с чистыми простынями и маленькими девочками, чтобы согревать нас ночью. И ночные горшки, сэр, с надписью «Боже, храни короля» по ободу.

Шарп еще раз пнул кучу палаток.

— Я прикажу, чтобы квартирмейстер сжег их.

— Он не может сделать этого, сэр.

— Конечно, он может!

— Он расписался за них, сэр. Любая утрата будет вычтена из его жалованья, сэр.

Шарп бродил вокруг большой кучи непристойных связок. Из всех смешных, ненужных, глупых вещей Конная гвардия прислала именно палатки! Солдаты всегда спали под открытым небом! Шарп просыпался утром с волосами, примерзшими к земле, просыпался в одежде, промокшей насквозь, но он никогда не хотел спать в палатке! Он был пехотинцем. Пехотинец должен совершать марш — и маршировать быстро, а палатки замедлят ход.

— И как мы собираемся тащить проклятые штуки?

— Мулы, сэр, мулы для палаток. Один на две роты. Доставят завтра, сэр, и за них тоже уже расписались.

— Иисус рыдает!

— Вероятно, потому что у него нет палатки, сэр.

Шарп улыбнулся, довольный собой, однако это внезапное прибытие палаток из штаба создало проблемы, в которых он не нуждался. Чтобы тащить палатки, понадобятся пять мулов. Каждый мул может везти двести фунтов, плюс еще тридцать фунтов фуража, который поддержит животное в течение шести дней. Если кампания будет развиваться так же, как прошлым летом, тогда придется предположить, что фуража не хватит, и дополнительные мулы должны будут нести дополнительный фураж. Но дополнительные мулы тоже должны будут питаться, что означает еще больше мулов, и если он предпримет марш в шесть недель, понадобится девяносто дополнительных фунтов фуража. Для этого нужны еще четырех—пять мулов, но те мулы будут нуждаться в дополнительных семистах фунтах фуража, что означало бы еще четырех мулов, которые будут также нуждаться в фураже; и так далее, пока смешной, но точный вывод не был сделан: потребуется четырнадцать дополнительных мулов просто для того, чтобы прокормить пять, несущих палатки! Он пнул другую палатку.

— Господи, Патрик! Это же смешно!

Прошло три дня, с тех пор как французы сдались им на холмах. Они совершили переход от моста на север, внезапно оставив подходы к Саламанке и углубившись в область холмов и еле заметных тропок. Там их ждали основная часть армии и бело-серая груда проклятых палаток. Шарп нахмурился:

— Мы оставим их на складе.

— И их украдут, сэр.

Шарп выругался. Харпер подразумевал, конечно, что каптенармус продаст палатки испанцам, заявит, что они были украдены, и их стоимость отнесут на счет батальона.

— Ты знаешь каптенармуса?

— Да. — В голосе Харпера прозвучало сомнение.

— Насколько?

— Немного.

Шарп выругался снова. Он мог, несомненно, взять пять фунтов из подотчетных средств батальона, чтобы подкупить кладовщика, но это чревато неприятностями.

— Он не из ваших, этот каптенармус?

— Он из графства Даун, — уверенно сказал Харпер. — Продаст собственную чертову мамашу за шиллинг.

— У тебя ничего нет на ублюдка?

— Нет. — Харпер покачал головой. — Парнишка крут, как оранжист на допросе.

— Я дам тебе кое-что.

Он может продать одного из мулов, которые прибудут завтра, заявить, что тот подох от сапа или Бог знает от чего, и посмотрим, отважится ли кто-нибудь задавать ему вопросы. Он раздраженно покачал, затем улыбнулся здоровенному сержанту:

— Как твоя женщина?

— Замечательно, сэр! — Харпер сиял. — Цветет как роза. Я думаю, что она хотела бы приготовить для вас одно из тех ужасных национальных блюд.

— Я зайду как-нибудь на этой неделе.

Изабелла была маленькой, смуглой испанской девчонкой, которую Харпер спас от ужаса Бадахоса. Начиная с той ужасной ночи она преданно следовала за батальоном, наряду с другими женами, любовницами и шлюхами, которые хвостом тянулись за любой армией на марше. Шарп подозревал, что Харпер женится до конца года.

Огромный ирландец сдвинул свою шапку и почесал голову:

— Ваш даго[2] нашел вас, сэр?

— Даго?

— Офицер — настоящий торговец лентами. Он торчал тут все утро. Выглядел так, будто потерял кошелек. Мрачный, как проклятый судья.

— Я был здесь.

Харпер пожал плечами:

— Наверно, это не так важно.

Но Шарп нахмурился. Он не знал почему, но его инстинкт, который выручал его на поле боя, внезапно предупредил его о неприятностях. Предупреждения было достаточно, чтобы разрушить маленький кусочек счастья, которое дало ему поругание палаток. Как будто в день надежды и мира он внезапно учуял вонь французской кавалерии.

— Когда он был он здесь?

— На восходе солнца. — Харпер внезапно встревожился. — Обычный молодой офицерик.

Шарп не мог представить причину, которая могла заставить испанского офицера пожелать увидеть его, а когда он не знал причины чего бы то ни было, он был склонен предполагать опасность. Он дал палаткам прощальный пинок.

— Сообщи мне, если увидишь его снова.

— Да, сэр. — Харпер смотрел, как Шарп идет к штабу батальона. Он задавался вопросом, почему упоминание об испанце в роскошном мундире вызвало у Шарпа такую непонятную тревогу. Возможно, думал он, это все то же проявление чувства вины и горя.

Харпер мог понять горе, но он чувствовал, что настроение Шарпа объяснялось не только горем. Огромному ирландцу казалось, что его друг начал ненавидеть себя, возможно, обвиняя себя в смерти жены и отказе от своего ребенка. Независимо от того, что это было, думал Харпер, будем надеяться, что скоро армия двинется против французов. Там, на мосту, когда у пехотинцев не было ни единого патрона, Харпер видел прежнюю энергию и энтузиазм. Независимо от того, чем была вызвана печаль Шарпа, она не лишила его способности воевать.

— Ему нужно хорошее сражение, — сказал он Изабелле той ночью.

Она презрительно фыркнула: