Учителю — с любовью - Эдвард Брейтуэйт

 — Может, и так, сэр, но если, эти люди не хотят подпустить меня к бездушным механизмам, в которых я кое-что погашаю, разве они доверят мне воспитание своих детей?

 — Почему бы нет? Учителя им нужны позарез.

 — Считается, что специалисты им тоже нужны позарез.

 — Это совсем другое дело. Думаю, в нашей системе просвещения на цвет кожи обращают мало внимания, а в лондонском отделении — наверняка. Во всяком случае, сразу говорить об этом не обязательно, придете к ним для беседы, сами все увидят.

— Я этим методом пользовался не один раз. Ничего не вышло.

— Попробуйте еще раз, что вы теряете? Я точно знаю, что для работы в школах Ист-Энда полно вакансий.

 — Почему именно в Ист-Энде?

 — Район сложный во всех отношениях, учителя предпочитают искать работу в другом месте.

 — И вы считаете, что для негра это будет самый подходящий вариант? — Сразу дала о себе знать злая горечь, вспомнились старые подозрения.

 — Зачем вы так, молодой человек? — Он был удивительно терпелив со мной, я явно этого не заслуживал. — Не стоит недооценивать жителей Ист-Энда. Из этих трущоб и грязных переулков вышло немало отличных специалистов, ученых, даже политиков. Так недолго и снобом стать, ничуть не лучше нас, грешных. Вы каждый раз искали работу с таким настроением?

Я понял, что рассердил его, и извинился. Он отнесся к моим проблемам с большим участием, и я вел себя неблагодарно.

 — В общем, попробуйте, позвоните им. О цвете кожи ничего не говорите, посмотрите, что у них вообще на уме.

Мне снова стало с ним легко и приятно, мы еще долго говорили обо всем на свете. И лишь когда мы распрощались, я вдруг понял, что даже не спросил, кто он, как его зовут, — а ведь мы проговорили целых два часа, таких для меня полезных. Надеюсь, когда-нибудь этот человек прочтет написанное здесь и узнает, как безмерно я благодарен судьбе за то, что она послала мне встречу с ним.

Все получилось так, как он сказал. Меня пригласили для беседы в Министерство просвещения, потом я получил письмо — буду принят, если пройду медицинскую комиссию. Взять этот барьер не составило труда, и еще одним письмом меня уведомили: я принят на работу и должен явиться в районный отдел школ восточной части Лондона. А оттуда меня послали в школу «Гринслейд».

Глава 6

В свой первый учительский день я пришел в школу рано. Радость и волнение в равной степени разделяли со мной мои хозяева, Бельмонты, которых я называл «Папой» и «Мамой» — по их просьбе. Когда утром я выходил из дома, Мама даже поцеловала меня и пожелала «всего-всего лучшего», а Папа, хоть и сдерживал чувства, был тоже счастлив за меня. Я был полон сил, уверен в себе и знал, что добьюсь успеха.

В узком переулке около школы я услышал доносившиеся с площадки громкие голоса — дети уже собирались. Раздался неистовый девичий крик:

 — Ну ты, Деизм, не цапай этот… мяч!

Вот это да! Я вошел во двор, служивший спортивной площадкой, и увидел возле баскетбольного щита группу девочек. Одна из них прятала за спиной мяч, потому что здоровенный, неотесанного вида малый мешал ей бросить по кольцу.

— Ну-ка, отвали, не то…

Тут они услышали мои шага, обернулись, но ничуть не смутились и продолжали вскапывать самые неприличные слои английского языка. Я поднялся по ступенькам. Уверенность уверенностью, но… А если они и в классе будут так изъясняться? Неужели такое возможно?

В учительской сидела миссис Дру и читала газету. Я поздоровался и снял пальто.

 — Ну, к бою готовы? — Голос приятный, доброжелательный.

 — Да, готов. Скажите, пожалуйста, миссис Дру, в школе на уроках дети сквернословят?

 — Случается. — В ее ответах всегда улавливалась серьезность, чувствовалось, что она искренне любит этих детей и старается трезво оценивать свои с ними отношения. — Как правило, это не более чем баловство. Они произносят слова, не думая, что за ними стоит, и часто самый умный выход — делать вид, что ты ничего не слышал. Впрочем, старшеклассники могут выругаться и нарочно — чтобы сбить тебя, обидеть. Лично я последнее время эту музыку слышу очень редко — наверно, благодаря моим сединам. — Она пригладила аккуратно уложенные волосы. — Боюсь, точного рецепта я дать не смогу, придется вам ориентироваться по обстановке.

Один за другим стали подходить учителя, и начался обычный легкий обмен утренними новостями. Потом прозвенел звонок.

Выходя из учительской, я взглянул на мисс Бланшар, и она ободряюще улыбнулась. Мисс Клинтридж задорно выкрикнула: «Ни пуха!»

В классе было шумно: смех, разговоры, какое-то движение. Я открыл дверь и пошел прямо к столу, сел и принялся ждать. Ученики стояли группками и поначалу не обратили внимания на мое появление. Постепенно группки распались, и все расселись по местам. Я еще немного подождал, пока они утихомирятся, потом попросил классный журнал.

Большинство на свою фамилию откликалось невнятным бормотанием, несколько раз я слышал «тута» или «здеся». Один мальчик ответил: «Здесь, учитель», и в ответ на такое вероломство весь класс — мальчики и девочки — дружно заулюлюкал и засвистел.

После переклички я собрал деньги на обед. Эти школьные обеды — настоящее спасение и для детей и для их родителей. Стоит такой обед от трех до восьми пенсов — в зависимости от того, сколько в семье детей школьного возраста. В середине учебного дня ребенок получает горячую, сытную, вполне съедобную пищу. Если родители не могут внести и такой маленькой суммы, обед выдается бесплатно — спасибо попечительскому комитету. Миссис Дру заверила меня: именно из-за школьных обедов и бесплатного молока многие ученики выглядят такими упитанными здоровячками. С другой стороны, как ни странно, многие предпочитали на «обеденные» деньги покупать в ближайшей лавке пакеты с рыбой и жареной картошкой. Расстаться с привычкой не так-то просто.

Покончив с формальностями, я откинулся на спинку стула. Звонок вот-вот должен был позвать всех в зал, на ежедневный сбор, и я впервые обвел класс внимательным взглядом. Быстро подсчитал: сорок шесть мест, сорок два из них заняты. Ученики сидели в четыре ряда, и мне были прекрасно видны все. Двадцать шесть девочек, на многих лицах следы поспешно и неаккуратно снятой косметики, фальшивые стекляшки в ушах, дешевые браслеты — в сидевших передо мной молодых девушках, спокойных и настороженных, было что-то цыганское.

Мальчики выглядели неряшливее, грубее, грязнее, вид их говорил о полном единстве: все в футболках, джинсах, у всех — одинаковые прически и угрюмо-недоверчивое выражение лица. Это, конечно, от начала до конца было наносное, своеобразная броня, которую они носили и в школе и на улице, некий жест неповиновения, символ мужественности, такой же примитивный и надуманный, как дешевые фильмы, из которых он был взят.

Они молчали и сосредоточенно смотрели на меня, и от этих оценивающих взглядов стало как-то не по себе. К счастью, зазвенел звонок, они живо повскакивали с мест и толпой повалили в зал.

В одном конце зала находилась сцена, в центре ее сидел директор. Сцена была гордостью школы. Под руководством мисс Клинтридж простой дощатый настил превратился в изящное сооружение с нарядным просцениумом и вполне современным занавесом. Задник изображал веселую толчею на местном рынке, и общее впечатление было праздничным и приятным. Рядом с директором сидела девочка, ее обязанность — выбрать и поставить две пластинки, без этого не обходился ни один сбор. Обычно ставилась оркестровая классическая музыка или записи выдающихся певцов, таких как Поль Робсон, Мария Каллас, Мариан Андерсон. Считалось, что эти прослушивания помогут расширить музыкальный кругозор ребят, который ограничивался джазом и бута-буги-вугина танцульках между уроками.

Дети сидели ближе к сцене, последний ряд занимали учителя. Сбор оказался простым действом, религия была лишь составной его частью. Он начался с церковного гимна и молитвы, молились так или иначе все дети. Иудеи и католики, протестанты и магометане — все они были здесь, все вместе, все как один. Молитва взывала к богу, просила наставить на путь истинный, помочь и придать сил.

После молитвы директор прочитал стихотворение «La Belle Dame Sans Mer si»[3]. Потом пришел черед пластинок. Это оказались Фантазия-экспромт Шопена и часть концерта до мажор Вивальди для двух труб. Они слушали, эти неопрятные и неотесанные с виду дети. Пока не стих последний звук, все сидели не двигаясь, полные внимания. Молчали не из-за скуки, не из-за лени, не потому, что от них этого ждали, и не потому, что боялись последствий. Они слушали музыку, слушали внимательно и сосредоточенно, их переполняло такое же блаженство, что и во время танцев. Тела оставались спокойными, но я чувствовал — душа и разум каждого из них живут в эти минуты музыкой. Я взглянул на мисс Бланшар, и она, словно прочитав мои мысли, улыбнулась и согласно кивнула головой.