Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

— Мои любимые конфеты! Вот сейчас чаю с ними и попьём

Она принимает у меня коробку и целует в щёку, а затем мы и впрямь идём на кухню, где пьём чай с конфетами, представлявшими собой маленькие пирамидки в форме трюфеля, посыпанные вафельной крошкой. За чаем делимся последними событиями из своей жизни, хотя, казалось бы, и так уже знаем друг о друге практически всё, почти как муж и жена.

А потом мы перемещаемся в её комнату, она ставит обещанный диск, и выходцы Карибских островов заводят свой новый хит «Ma Baker», который для меня уже совсем не новый. Но припев и впрямь заводит.

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — she taught her four sons

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — to handle their guns

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — she never could cry

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — but she knew how to die

Я невольно подпеваю, и вижу в глазах Инги удивление. Ещё бы, откуда бы мне знать слова припева?

— На кассете слышал недавно у знакомого как раз эту песню, — объясняю я второпях, — и припев вот почему-то сразу запомнился. Даже не знал, что это «Boney M.»

Вторая песня с пластинки — «Love For Sale», в честь которой и назван альбом. Тут Инга неожиданно вскакивает и начинает танцевать. Я сижу на диване, любуюсь её точёной фигуркой, затянутыми в джинсы стройными ногами, показывающимся на мгновение плоским животиком, когда она вскидывает руки вверх и блузка слегка приподнимается… Любуюсь тем, как взметываются вверх и в стороны её волосы, как её губы, ещё не познавшие ботоксного ужаса, раздвигаются в призывной улыбке, а глаза смотрят с лёгким прищуром. Не выдерживаю, и тоже «вписываюсь» в плясовую. Динамики в колонках орут так, что, наверное, соседи уже пьют корвалол или накручивают диски телефонов, чтобы позвонить в обезумевшую 29-ю квартиру, а мы танцуем и нам на всё и на всех наплевать. В этот момент существуем только МЫ и Вселенная вокруг нас.

А потом мы оказываемся в опасной близости друг от друга и замираем, и время замирает вместе с нами. Я беру её пальцы в свои, они такие тонкие и хрупкие, что я не выдерживаю, подношу их к своим губам и начинаю целовать. Инга закусывает нижнюю губу, её полуопущенные ресницы дрожат, на щеках играет румянец, а упругая девичья грудь учащённо вздымается, то ли от недавнего танца, то ли от охватывающих её в этот момент чувств. Мне уже всё равно, я понимаю, что не остановлюсь.

В следующее мгновение наши губы сплетаются в поцелуе. Я прижимаю Ингу к себе, левой рукой обхватив за талию, а пальцами правой закопавшись в её шелковистые, пахнущие лавандой волосы. Её ладони на моей груди, но не отталкивают, а наоборот — я чувствую, как она начинает расстёгивать на мне рубашку, и по моему телу пробегает лёгкая дрожь. Я тоже начинаю расстёгивать её блузку, и при этом мы по-прежнему слиты в страстном поцелуе, а она ещё и нежно покусывает кончик моего языка.

Но всё же отрываемся друг от друга, чтобы избавиться от верхней части нашего туалета, мой взгляд непроизвольно задерживается на её «дыньках» второго размера, упакованных в чашечки белого, ажурного бюстгальтера. Почему-то в голову совсем не к месту лезет мысль, что бельё, скорее всего, привезено из-за границы, но сам себе замечаю, что такая девушка и должна носить самое лучшее.

Мои пальцы ловко расстёгивают крючки, и вот уже бюстгальтер падает к нашим ногам, а я накрываю ладонями холмики её грудей. Инга принимает это как должное, я чувствую, как напряжены её соски, а пальцы уже расстёгивают мои джинсы. Что ж, не будем отставать… Трусики на ней тоже явно не отечественного производства, похоже, из одного с бюстгальтером комплекта нижнего белья. На мне купленные в Москве итальянские «боксёры», по поверхности которых словно бы невзначай скользит рука Инги, отчего у меня тут же перехватывает дыхание. Мои пальцы в ответном жесте ныряют в её трусики и, когда они касаются сочащегося влагой лона, Инга издаёт тихий стон. Её глаза закрыты, жемчужно-белые зубки кусают губы, и я чувствую, как дрожит её тело.

— Давай же, — шепчет она, и её руки оплетают мою шею.

Опрокидываю Ингу на диван, стягиваю с неё трусики, теперь она лежит передо мной абсолютно нагая и какая-то беззащитная. Глаза её по-прежнему закрыты, а грудь вздымается в предвкушении чего-то, что она, возможно, никогда ещё не испытывала. Но ещё не время для самого главного, я очень хочу, чтобы этот первый раз она запомнила на всю жизнь. Следом обнажаюсь сам, лихорадочно надрываю упаковку презерватива, раскатываю резину на своём корне, нависаю над Ингой, касаюсь кончиком языка её ушка, автоматически отмечая, что оно даже не проколото. Мой язык скользит вниз по шее, минует ямочку между ключиц, исследует ложбинку между грудей, обводит ареолу левого соска, который, как и правый, маленькой твёрдой пикой устремляется вверх, следом словно бы случайно задеваю сам сосок. Ингу снова пронзает дрожь, её пальцы давят кожу моих плеч, и я мысленно благодарю свою партнёршу за то, что ногти на её руках аккуратно острижены — царапины на коже мне совершенно ни к чему.

Мой язык продолжает исследовать её тело, словно пальцы слепого — книгу, написанную шрифтом Брайля. Добрался до маленькой впадинки пупка, от него ещё ниже, к лобку, покрытому почти незаметным, золотистым пушком. Провожу языком по влажной расщелине, делаю сначала осторожную, затем более настойчивую попытку протолкнуть его внутрь, и со второй попытки мне этой удаётся. Она истекает влагой, которая кажется мне нектаром, я на взводе, Инга уже не стонет, они тихо рычит, пытается что-то несвязно сказать, но в этот момент я запечатываю её уста своим поцелуем, одновременно направляя свой мужской корень в расщелину сладострастия.

Gloria, can you waddle, ah, ah?

Gloria, can you waddle, ah, ah?

Gloria…

Песня закончилась, и игла с шуршанием ползёт к центру винилового диска. Время летит совсем незаметно, первая сторона пластинки уже закончилась, и мы тоже близки к финалу. Когда я начинаю делать то, что должен делать мужчина, Инга изгибается всем телом, а из её груди вырывается крик. Я боялся, что потеря девственности (если таковая присутствовала до нашей интимной близости) может причинить моей партнёрше вместо удовольствия болезненные ощущения, но, похоже, сейчас Инга испытывала самый настоящий оргазм. И я аккуратно, но настойчиво проникал внутрь, делая всё возможное, чтобы было хорошо не только мне, но и моей девушке.

Когда она лежала передо мной, обмякшая от первого в жизни оргазма (почему-то я был уверен, что первого), я тихо отлучился в ванную и, недолго думая, смыл использованный презерватив в унитаз. Надеюсь, не забьётся.

Потом, совершив некоторые гигиенические процедуры, вернулся к ней, она всё так же лежала с закрытыми глазами, я лёг рядом, и мы сплели пальцы наших рук. Я, повернув голову, смотрел на её теперь уже ровно вздымавшиеся грудки со всё ещё торчащими сосками, и думал, что готов пожертвовать чем угодно, только бы быть рядом с нею до конца своих дней.

— Ты у меня первый, — внезапно сказала она, подтверждая мою догадку.

— Надеюсь, и останусь единственным, — улыбнулся я, привстав на локте и целуя её в губы.

— А я в этом уверена, — тоже улыбнулась она, но тут же сделала шутливо-строгое лицо. — И только попробуй мне изменить!

— Ни за что на свете! — приложил я правую ладонь к груди.

К своей груди, хотя очень хотелось легонько сжать её упругие грудки, но какое-то внутреннее чутьё мне подсказывало, что для первого раз и так уже более чем достаточно. Тем более что во взгляде Инги промелькнуло что-то похожее на стыд, смешанный с испугом.

— Я в ванную отлучусь, — сказала она, встала, стараясь держаться ко мне боком и, прикрывая грудки руками, на цыпочках побежала наводить чистоту.

А я уж, так и быть, до дома потерплю, и пока Инга стояла под струями душа, успел полностью одеться. А заодно убедиться, что она и впрямь была девственницей, когда разглядел на узорчатом покрывале дивана несколько алых пятнышек.

Прощание получилось немного скомканным. Уже в коридоре, обуваясь, я сказал, что через три дня мы с тренером улетаем в Ташкент на первенство СССР.