Неприятности в клубе «Беллона» - Дороти Ли Сэйерс

момент это все, но для отвода глаз пофотографируйте все, что сочтете нужным. Мне требуются четкие снимки, вплоть до мельчайших подробностей, так что затемняйте линзу, если надо, и помните: я вас не тороплю. Как закончите, отыщите меня: я поброжу где-нибудь здесь. И вставьте новые фотопластинки: отсюда мы поедем в другое место.

– Очень хорошо, милорд.

– Да, кстати, Кульер: доктор Пенберти прислал некую особу обрядить покойника, верно? Вы, случайно, не помните, во сколько она явилась?

– На следующее утро около девяти, кажется.

– А имени ее вы, часом, не записали?

– Кажется, нет. Но я знаю, что работает она в похоронном бюро Мерритта, близ Шепердс-Маркет-уэй. Вам наверняка на нее укажут.

– Преогромное вам спасибо, Кульер. А теперь я испаряюсь. За работу, Бантер.

Уимзи на минутку призадумался, затем пересек курительную комнату, жестом поприветствовав одного-двух клубных завсегдатаев, взял «Морнинг пост» и оглянулся в поисках свободного места. Вместительное кресло с завитушками по-прежнему стояло у огня, но некое смутное чувство почтения к мертвым оградило его от чужих посягательств. Уимзи неспешно прошествовал к креслу и лениво погрузился в его пружинистые глубины. Маститый беллонианец, устроившийся по соседству, бросил в его сторону негодующий взгляд и шумно зашелестел страницами «Таймс». Уимзи проигнорировал сигналы – и забаррикадировался газетой. Ветеран снова откинулся к спинке, пробурчав что-то касательно «несносных юнцов» и «нарушения всех приличий». Но Уимзи так и не стронулся с места и не поднял глаз даже тогда, когда в курительную вошел репортер из «Твэддлера» в сопровождении секретаря и принялся устанавливать фотокамеру. Несколько особо чувствительных натур капитулировали перед вторжением. Уэзеридж, протестующе ворча, заковылял в библиотеку. Уимзи не без внутреннего удовлетворения проследил, как неумолимая фотокамера хищно устремилась за ним даже в эту неприступную цитадель.

В половине первого к лорду Питеру подошел официант, дабы сообщить, что мистер Кульер покорнейше просит его светлость к себе на пару слов. В офисе Бантер отчитался по поводу выполненной работы и был отослан раздобывать ланч и пополнять запас фотопластинок. Сам же Уимзи спустился в столовую и обнаружил там Уэзериджа: прочно утвердившись за столом, тот как раз подступился с ножом к седлу барашка, ворча по поводу вина. Уимзи целенаправленно двинулся к нему, сердечно поздоровался и присел за тот же столик.

Уэзеридж отметил, что погода стоит премерзкая. Уимзи учтиво согласился. Уэзеридж заявил, что порядки в клубе просто возмутительные: деньги дерут непомерные, а покушать абсолютно нечего. Уимзи, – как истинный ценитель хорошей кухни, он пользовался самой горячей любовью и шеф-повара, и всех официантов, вместе взятых, так что ему тотчас же принесли первосортнейшую вырезку, даже не дожидаясь заказа, – от души посочувствовал соседу. Уэзеридж сообщил, что нынче утром за ним по всему клубу гонялся поганый репортеришка с фотокамерой и что в наши дни эта пакостная пресса совсем распоясалась, нигде покоя не сыщешь. Уимзи ответствовал, что сегодня все делается рекламы ради, а ведь реклама – сущее проклятие века. Загляните в газеты: сплошные объявления, от первой страницы и до последней. Уэзеридж поведал, что в его время, ей-богу, респектабельный клуб рекламой бы просто побрезговал и что сам он помнит те благословенные дни, когда газеты издавались джентльменами для джентльменов. Уимзи заметил, что ныне времена уже не те, нет; все из-за войны, не иначе.

– Треклятая разболтанность – вот что это такое, – фыркнул Уэзеридж. – Обслуживание ни к черту не годится. Этот парень Кульер в своем деле ни аза не смыслит. На этой неделе – проблемы с мылом. Вы не поверите, вчера на раковине не было мыла – так-таки ни кусочка! Пришлось позвонить, сказать, чтобы принесли. В результате опоздал к ужину. А на прошлой неделе – телефон. Хотел позвонить одному джентльмену в Норфолк. Дружили мы с его братом… он погиб в последний день войны, за полчаса до того, как смолкли пушки… чертовски обидно… всегда звоню ему в Поминальное воскресенье, так, пару слов сказать, знаете ли… хр-рм!

Уэзеридж, нежданно продемонстрировав чувствительную струнку своей натуры, умолк и недовольно запыхтел.

– Вам не удалось дозвониться, сэр? – с чувством осведомился Уимзи. Все, что происходило в клубе «Беллона» в День перемирия, вызывало у него самый непосредственный интерес.

– Отлично дозвонился, – угрюмо заверил Уэзеридж. – Но, черт подери, мне пришлось спуститься в гардероб и позвонить из тамошней кабинки. Не хотелось околачиваться у входа. Ходят там всякие идиоты: то туда, то сюда. Дурацкие анекдоты травят. С какой стати эти болваны используют великий национальный праздник как предлог для того, чтобы собраться и всласть языками потрепать – не понимаю!

– Чертовски досадно! Но почему вы не попросили перевести разговор в кабинку у библиотеки?

– Так я к чему веду? Треклятый аппарат вышел из строя. Смотрю: поперек двери налеплено поганое объявление, этакими огромными буквищами: «Телефон не работает». И все. Ни тебе извинения – ничего! Возмутительно – вот как я это называю! Я так и сказал парню на коммутаторе: безобразие, дескать! А этот тип мне в ответ: он, видите ли, объявления не вешал, но сообщит куда следует.

– Но к вечеру аппарат заработал, – проговорил Уимзи. – Я сам видел, как по нему звонил полковник Марчбэнкс.

– Знаю, что заработал. И черт меня дери, если на следующее утро идиотская штуковина не трезвонила без перерыва! Инфернальный шум. Я велел Фреду прекратить этот кошмар, а он мне в ответ, дескать, телефонная компания проверяет линию. Нету у них никакого права устраивать этакую какофонию! Почему бы не провести проверку тихо, хотел бы я знать!

Уимзи заметил, что телефоны – воистину дьявольское изобретение. Уэзеридж, неумолчно ворча себе под нос, покончил с ланчем и ретировался восвояси. А его светлость возвратился в холл, обнаружил в дверях помощника швейцара и представился.

Однако от Уэстона толку оказалось мало. Он не заметил прибытия генерала Фентимана одиннадцатого числа. Многих членов клуба он еще не знал, поскольку приступил к новым обязанностям лишь недавно. Да, Уэстон тоже взять не может в толк, как это он проглядел такого почтенного джентльмена, но факт остается фактом: проглядел – и все тут. И бесконечно о том сожалеет. У его светлости сложилось впечатление, что Уэстон страшно раздосадован: как же, упустил свой шанс искупаться в лучах чужой славы. Как говорят репортеры, сенсация прямо из рук уплыла!

Ничем не помог и портье. Утро одиннадцатого ноября выдалось на редкость суматошное. Он то и дело отлучался из своей застекленной конурки: провожал гостей в разные комнаты, помогал отыскать знакомых, разносил письма, занимал разговором тех членов клуба, что выбирались в «Беллону» крайне редко, а тогда не успускали случая «потолковать с Пайпером». Он так и не сумел вспомнить,