Она - Славицка Милена

Сестра господина Рудольфа в Пайскам все же приехала. Наверное, кто-нибудь из наших ей отсюда позвонил и сказал, что господин Рудольф вернулся с Мальорки в плохом состоянии и что я за ним ухаживаю. Она тут же приехала, чтобы самой за братом присматривать. Только господин Рудольф этого никак не хотел, уж я-то знаю. Но сопротивляться ей он не мог. Я все это видела, поэтому и ушла. Так что вы думаете? На другой же день она стучится в мою дверь. Вроде как ей нужно на пару дней уехать, не могла бы я это время присмотреть за господином Рудольфом. Короче говоря, не по ней эта работа. Вот я и вернулась. Я бы господина Рудольфа все равно не оставила. А она, думаете, вернулась? Ничего подобного, ее и след простыл. Только кто знает, если ей снова позвонят и скажут, что господину Рудольфу стало лучше и много ухода ему не требуется, то она снова в Пайскам примчится, а меня опять выставит вон. Долго это, конечно, не продлится, но не могу же я по ее прихоти бегать туда-сюда.

А еще в комиссию по опеке и попечительству я бы хотела сообщить кое-какие подробности о теперешнем состоянии господина Рудольфа. И хотела бы начать вот с чего. Человек не должен принимать смерть так близко к сердцу, как это делает господин Рудольф. Он о смерти думает больше, чем о жизни. И знаете, мне кажется, что господина Рудольфа вообще интересуют только мертвые. Голову даю на отсечение, что, если бы эта его мегера из Вены умерла, у него бы появился к ней интерес. Однажды его дорогая сестрица, которая всегда хвастается, что знает всю подноготную господина Рудольфа, открыла мне секрет. Случилось мне как-то складывать белье в его спальне, а она там возле меня крутилась и показала на шкаф в углу. В этот шкаф я никогда не заглядывала. Так вот она глазами злорадно блеснула и прошептала, что у господина Рудольфа в пустом шкафу хранится мамино пальто, что он подходит сюда и пальто это нюхает. И тут же дверцы шкафа распахнула. Там было пусто, одно только пальто висело на вешалке, хорошее пальто из кашемировой шерсти, но висело оно как-то странно. Бывает, так висит одежда, оставшаяся от покойника. Мне было неловко, ведь такие вещи чужому человеку не показывают, и стало стыдно за эту венскую даму. Может, у господина Рудольфа с матерью были особые отношения, трудно сказать, зачем он ходит нюхать это кашемировое пальто, но об этом чужому человеку сразу вот так рассказывать не стоит. В конце концов, пусть он ходит и нюхает это пальто, раз ему так хочется, раз он несчастный. И я должна вам еще кое-что сообщить. Господин Рудольф пишет о каком-то Батольде. Пишет он просто так, но ему это писание помогает. А его дорогая сестрица писать ему запрещает.

В этой связи прошу комиссию по опеке и попечительству назначить меня опекуншей господина Рудольфа Бергмана, проживающего в доме 250 в Пайскаме. Обещаю, что не буду запрещать ему писать, а также нюхать кашемировое пальто.

В случае моего назначения опекуншей прощу положить мне ежемесячный оклад в согласии с законом об опекунстве от 1985 года № 89, п. 1.

Ваша Анна Кинесберг

10 декабря 1988 года

Пайскам

В комиссию по опеке и попечительству при администрации округа Ольсдорф, лично в руки председателю Хельге Крайбих

Уважаемая госпожа председатель!

Обращаюсь к Вам в связи с тем, что Вы, несомненно, уже получили ходатайство известной госпожи Кинесберг касательно моего брата, господина Рудольфа Бергмана, проживающего по адресу Пайскам, дом 250, округ Ольсдорф. Хочу Вам заявить сразу, что не желаю, чтобы госпожа Кинесберг стала опекуншей моего брата. Мой брат в силу своего физического и психического состояния, в котором он сейчас находится, бесспорно нуждается в опекунше, но я прекрасно понимаю, что назначенная опекунша будет иметь широкие полномочия, особенно в том случае, если моего брата признают недееспособным. Госпожа Кинесберг просит о своем назначении с корыстными целями. В случае если ее назначат опекуншей, она будет получать зарплату из городской казны. Она это прекрасно знает, и это не единственная причина ее ходатайства. Я уверена, что она постарается завладеть домом № 250, который принадлежит нашей семье, и будет уговаривать брата, чтобы он этот дом завещал ей. Такие вещи случаются, и довольно часто. То, что помыслы госпожи Кинесберг не вполне чисты, могу Вам легко доказать на двух примерах.

Мой брат вот уже много лет пишет книгу о Мендельсоне-Бартольди. Работа над этой книгой действует на него губительно. Тем не менее мой брат твердит, что только он способен написать книгу об этом композиторе. Мне все равно, будет ли такая книга написана и кто ее напишет. Меня, госпожа председатель, интересует исключительно здоровье моего брата и ничего более. Сейчас, когда он вернулся с Мальорки в таком плачевном состоянии, важнее всего на свете, чтобы он оставил свое писание. Но госпожа Кинесберг эту его деятельность всячески поддерживает, и все с тем умыслом, чтобы ухудшить душевное состояние моего брата.

Вот другой пример. У моего брата неадекватное отношение к смерти. У него есть определенные привычки, о которых я здесь не хочу распространяться, но поощрять эти привычки весьма и весьма нежелательно. Госпожа Кинесберг и здесь ему во всем потакает. И, естественно, закрадывается подозрение относительно мотивов госпожи Кинесберг.

В связи с этим предлагаю назначить опекуншей господина Рудольфа Бергмана меня. Разумеется, в силу своей занятости на работе я на данный момент не могу ежедневно сама выполнять эти функции. В Пайскаме у меня была бы подручная, руководить которой я могу из Вены. Смею Вас заверить, госпожа председатель, что именно таким образом я осуществляю руководство своей собственной компанией. В Пайскам я бы все равно приезжала хотя бы для того, чтобы следить за состоянием дома. Если и этого недостаточно, то я бы разрешила госпоже Кинесберг убирать в доме за почасовую оплату.

Госпожа Кинесберг Вам, очевидно, писала, что когда я захожу в кабинет брата, он перестает писать, кричит на меня и использует грубые выражения. Но это, как Вы прекрасно знаете, обычная мужская реакция. Я не сомневаюсь, что его досада на меня возникает на гендерной почве. Некоторых мужчин женщины просто раздражают. Существует определенная (и немалочисленная к тому же) категория мужчин, которые уверены, что женское мышление с логикой не в ладах. Мой брат как раз из их числа. Но на самом деле правда совсем в другом. Потому что мой брат, который мог бы уже написать тысячу страниц о Мендельсоне-Бартольди, сам ведет себя совершенно нелогично.

Разумеется, было бы недостаточно лишь описать душевное состояние и привычки моего брата. Необходимо привести примеры, поэтому в приложении направляю Вам несколько отрывков из его дневника. Этот дневник брат начал писать, когда последний раз вернулся с Мальорки, где на него, по-видимому, оказали влияние какие-то бетонные могилы. Всю жизнь у моего брата были проблемы с психикой, и я ему помогала. Но теперь эти его проблемы вышли за рамки допустимых.

Я бы также хотела кратко пояснить, почему не могу послать дневник брата целиком. Этот его дневник (речь идет об обычной школьной тетради) мне пришлось, так сказать, буквально вырвать у него из рук. Когда я приехала, чтобы его душевно утешить, то узнала, что теперь он пишет не только о Мендельсоне-Бартольди, а еще кое-что — ведет дневник. И этого я допустить никак не могла. Брат пытался свой дневник отстоять, но в конце концов только его испортил. Дневник порвался. Брат даже пытался съесть измятые страницы. Мне пришлось буквально выковыривать у него изо рта изжеванные и перепачканные слюной клочки бумаги. Поэтому посылаю только фрагменты дневника. Но эти фрагменты представлены в надлежащем виде. Они переписаны, пронумерованы и зарегистрированы. К сожалению, в этих отрывках, которые мне удалось сохранить, некоторые места нечитабельные. В соответствии с правилами архивного дела с помощью точек в квадратных скобках я обозначила количество букв, которые нельзя было ни прочесть, ни, следовательно, переписать.