Волшебница Колдовского мира - Андре Нортон

— У меня нет больше Силы, — сказала я ей. Она, конечно, и так уже знала об этом.

— Спать — не значит умереть, — уклончиво ответила она. — То, что спит, может проснуться.

Её слова прозвучали как эхо слабой надежды, с которой я выехала в Эсткарп. Я не только боялась, что моя опустошённая душа может наполниться Злом, но и жаждала вернуть себе хоть часть того, что было утеряно.

— Ты можешь это сделать? — спросила я её, не особенно надеясь, что ответ будет положительным.

Я почувствовала промелькнувшие в ней радость, гордость и ещё какие-то эмоции, но так глубоко спрятанные и такие мимолётные, что я не смогла их отчётливо уловить. Однако явно преобладала гордость, и она же просквозила в её ответе:

— Не знаю. Нужно время, но оно быстро утекает, подобно бусинкам чёток. — Она шевельнула рукой и покачала передо мной браслетом из бус, которые были нанизаны на некотором расстоянии одна от другой. Бусины были гладкие, холодные, но успокаивали, если их перебирать. Колдуньи пользовались ими, чтобы управлять эмоциями или для контроля памяти. — Я стара, дочь моя, и часы проходят для меня слишком быстро. Но всё, что у меня есть — твоё.

Я была вне себя от радости, получив такое откровенное предложение помощи, даже не подумав, что, возможно, попала под её чары. Я расслабилась и чуть не плакала от счастья и доверия, потому что она обещала мне то, чего я больше всего желала. Наверное, какой-то налёт чар Динзиля остался во мне, и поэтому я слишком легко поверила тому, во что хотелось верить, и забыла об осторожности.

Итак, я осталась у Утты, сделавшись членом её дома, воспитанницей и «дочерью». Это был дом, вернее палатка женщины, способной владеть Силой. Я ничего не знала о прошлом Утты, кроме того, разумеется, что это не настоящеё её имя. У волшебницы не одно имя, потому что, зная её настоящеё имя, можно получить над ней власть более сильную, чем её собственная. Я так и не узнала, каким образом она попала в эту группу бродячих охотников. Я знала только, что она живет с ними несколько поколений и стала их богиней и легендой.

Время от времени она выбирала «дочерей» служить ей, но в этом племени ни у кого не было врождённого Дара, который можно было бы развить, и ей так и не удалось найти кого-либо, кто мог хотя бы частично взять на себя её обязанности или понять её нужду в товарище. Она была очень одинока.

Я рассказала всё о себе. Не вслух, просто она прочла мои мысли. Но её ничто не интересовало в остальном мире. Она давно сузила свой мир до границ этого племени и теперь не могла и не хотела снимать с себя оковы, надетые ей самой. Я надеялась, что она поможет мне восстановить утраченное, а она крепко ухватилась за мысль сделать из меня нечто подобное тому, чем я была прежде.

Глава 4

Вапсалы — так эти скитальцы называли себя — сохраняли очень смутные легенды о своей истории. Из того, что я услышала за время пребывания у них, ничего не намекало, что они когда-либо были осёдлыми, даже во времена, когда Эскор был спокойной страной. Они обладали природной склонностью к ремеслу, и Утта в ответ на мои вопросы говорила, что они, вероятно, были бродячими ремесленниками, скотоводами или чем-то в этом роде до того, как свернули на варварскую тропу охотников.

Обычные места их кочевий лежали далеко на западе. Сюда же они пришли в результате налётов более сильного народа, который разбил их народ на кочевые кланы. Я также узнала от Утты и её прислужниц, что на востоке на расстоянии многодневного перехода — по стандартам племени — находится море или просто широкое водяное пространство, откуда и приходят их враги, которые, как и салкары, живут на кораблях.

Я пыталась получить более точную информацию, рисуя карту, но то ли они и в самом деле не имели таких сведений, то ли из-за какой-то природной осторожности сознательно путали, так что подробностей узнать не удалось.

Им было тревожно на западе, неуютно, они не могли осесть здесь и только бесцельно бродили у подножия гор, оставаясь на одном месте не больше дней, чем пальцев на руке. Они были столь примитивны, что считали только на пальцах. Но, с другой стороны, они были удивительными работниками по металлу. Их украшения и оружие были не менее изящными и красивыми, чем те, что я видела в Эсткарпе, разве что рисунки — более варварские.

Мастерство кузнеца пользовалось у них большим уважением, а сам кузнец играл роль жреца в тех племенах, где не было прорицательницы — такой, как Утта. Я вывела заключение, что очень немногие из этих жрецов были прорицателями и ясновидящими.

Хотя Утта и могла управлять их чувствами и страхами, она не стала вождём клана. У них был вождь, Айфинг, человек средних лет, обладавший всеми качествами хорошего вождя. Он был храбр, но не безрассуден, обладал охотничьим чутьём и способностью ясно мыслить. Он не был бессмысленно жесток и, как мне показалось, слегка завидовал Утте, но не решался бросить вызов её авторитету.

Меня нашёл с помощью собаки сын его старшей сестры. Рано утром после того, как Утта забрала меня к себе, вождь пришёл вместе с ним в её палатку, чтобы предъявить права племянника на мою особу, согласно давнему обычаю племени.

Племянник стоял чуть позади, очень довольный доводами вождя в его пользу, а я сидела, скрестив ноги, за спиной своей новой хозяйки, пока старшие спорили. Молодой охотник так жадно смотрел на меня, что я возблагодарила судьбу, пославшую сюда Утту на мою защиту.

Айфинг изложил дело, которое обычаи делали ясным и неоспоримым. Я не могла следить за его речью, но прекрасно поняла её смысл по частым взглядам в мою сторону и по жестам, указывавшим то на меня, то на горы.

Утта выслушала его и одной резкой фразой разбила в куски все его аргументы. В то же время в моём мозгу прозвучал приказ:

— Девочка, воспользуйся нашей Силой. Видишь вон ту чашу? Подними её и поднеси Айфингу одной лишь силой воли.

Это было бы нетрудно сделать в прежние дни, но не теперь. Однако её приказ прозвучал с такой силой, что я послушно подняла руку и указала пальцем на серебряную чашу, сконцентрировав всю свою волю на задаче, выполнения которой потребовала от меня Утта.

Я и теперь думаю, что тут через меня подействовала её воля. Чаша поднялась, пролетела по воздуху и остановилась подле правой руки Айфинга. Он вскрикнул и отдёрнул руку, как будто чаша была раскалена. Затем вождь повернулся к племяннику и, повысив голос, прокричал что-то, что явно было руганью, затем снова повернулся к Утте, коснулся рукой лба в знак прощания и вышел, приказав молодому человеку следовать за собой.

— Это сделала не я, — медленно произнесла я, когда они вышли.