Обноженный - В. Бирюк

Потом записал это число десятичными арабскими цифрами. На «Святой Руси», где числа пишут буквами… Фриц впечатлился, упал и пополз. Облобызать стопы мои. Еле остановил — все ж босиком, пятки грязные!

Остальные присутствующие, даже не оценив по малограмотности, всего величия сообщённых им сильно сакральных тайн, вдохновились и воодушевились. Сработали стереотипы: старший — прав, мастер — многое умеет, иноземец — знает тайное… Раз уж и немец пополз…

Фриц был единственным «мужем добрым» — взрослым — на этой церемонии. Главный печник «альф» и главный колодезник-скалиозник, Христодул и «точильщик», Алу и Ольбег. Моё масонство — «для детей и юношества»…

Большинству из них квадратные уравнения в жизни не решать. Но дети любят тайны, тайные общества. Это придаёт им уверенности, ощущения собственной значимости в мире, где они, по сути, беззащитны и бесправны. Для моих сирот это особенно важно. Вырастут — сами станут «мужами добрыми». Но ощущение братства — сохранится. И они на всю жизнь запомнят свой искренний детский восторг перед моей мудростью.

Общество русских масонов трудами моими разрасталось и укреплялось. Из года в год открывал я посвящённым разные «великие тайны»: показывал тангенсы и шарообразность Земли, объяснял круговорот воды в природе и теорему о делении медиан… Немало полезных мыслей и правил было русскими масонами со стороны принято, множество — самими придумано. Немало строений добрых поставлено и по сю пору ставится.

Сумели мы, через Фрица, и с немецкими масонами разговор завесть. Иные, как настали у них тяжёлые времена, пришли к нам на Русь, путём ещё Барбароссой да Боголюбским указанным, принесли книги древние да умения редкие. От чего для Руси многие пользы случились.

Скажи кто-нибудь, когда я, голый, замёрзший, хмыжником оцарапанный да осокой посечённый, испуганный, до повизгивания, половцами в ночных черниговских болотах, над Марьяшой сидел и додумался до «русского поцелуя», что от этого на «Святой Руси» масоны заведутся — не поверил бы!

А вот — через Светану, через Фрица…

Когда ныне иному владетелю напоминают:

— Ты в хоромах каменных живёшь. Русские люди хорошо в каменных строениях понимают. Смотри, падут на тебя стены и башни! Берегись русского колдуна полуночного!

Разве ж то моя слава? Это людей русских слава. А я так, чуть подумал, чуть пошутил, что в руки попало — к выгоде приспособил.

Однако наибольшую пользу вижу не в знаниях да в зданиях, не в выгодах военных ли, государственных ли, но в строительстве душ человеческих здесь, в Святой Руси. В те поры Русь была насквозь родовая, людей без роду-племени к себе не пускавшая. Сироты мои были как песок против камня. Сиё же «тайное общество» — людей моих объединяло, им помогало, а родовитых пугало. Отчего Земле Русской — великая польза.

Чарджи от одного вида довольной Светаны… трясти начинает. Теперь ещё и Аннушка ходит — светиться. Беременность привела её в такое… несколько таинственное состояние души. Будто у неё в душе тайна и она к ней радостно прислушивается.

А ещё Чарджи ревнует меня. К Артёмию-мечнику. Нет-нет! Не в том смысле как вы подумали! — Исключительно в смысле интереса и душевной привязанности. Мне с Артёмием интересно.

В Смоленске, в ходе «шапочного» банкета… Ну, когда Акимову шапку боярскую обмывали — выяснилась одна деталь.

В феврале, в Киеве, когда Ростик из Киева убежал, а Изя Давайдович последний раз Великим Князем сел, погиб прежний господин Артёмия — боярин Гордей. Гордей-то сам из смоленских бояр, кто-то из его знакомцев и вспомянул. Какая-то тёмная историю в ту ночь смены власти приключилась.

Дословно сказано было так:

— Гордей, уходя вместе с Ростиком из города, от дружины княжеской отстал, к зятю на подворье заскочил. А тут набежала чернь киевская, и Гордея с людьми его побили насмерть.

Бывает. Государственный переворот, массовые беспорядки… Но, зная характер Степаниды свет Слудовы, могу предположить…

Сбежав из Киева, я оставил за собой четырёх, очень желающих моей смерти, людей. Теперь — минус один. «Если долго сидеть на берегу реки — мимо проплывёт труп твоего врага» — древняя восточная мудрость.

Берег есть. Правда, не той реки. Но вот — и двух лет не прошло, а один труп уже «проплыл». Интересно, а дочку его, которая хотела мне ноги поломать и не дать срастись — тоже…? Про других ничего не рассказывали. Ни про Степаниду, ни про Хотенея… Моего…

Блин! Нахрен! Сидит же во мне эта… заноза!

Так вот. Смерть Гордея освободила Артёмия от присяги господину. А искусство Мары поставило на ноги. Не так — Мара обеспечила своими снадобьями общее укрепление организма. А я, со своей физиотерапией и иглоукалыванием — поставил на ноги.

Отчего у Артёмия случился в голове очередной бзик: смотрит на меня ну совершенно влюблёнными глазами! Ну… как на ангела божьего!

Иголки по сорок штук в мужика втыкать каждый день — на заимку не набегаешься. Вот я и перетащил его в Пердуновку.

Артёмий обжился, огляделся. Мужик нормальный, не псих, не орёт матерно по-медвежьи, по углам не гадит. Лет 35–40, рост средний, плечи широкие. Бабы на него уже заглядываются. Только у него борода ещё седее, чем у Акима, виски вовсе серебряные. И ходит пока недолго, небыстро и осторожно.

А ещё он умница. Знает кучу всякого в части местной бюрократии и правоприменительной практики. Я уже говорил: мечник — в «Святой Руси» не фехтовальщик-забойщик, а старший слуга с функцией палача. Типа агента 007 — «с правом на убийство».

Но — Артёмий ещё и опытный боец на мечах. Ещё круче: Артёмий — думающий фехтовальщик.

Покажите мне прокурора-спортсмена, не шахматиста и не преферансиста. Успешного в обеих профессиональных областях до уровня национальной десятки-двадцатки. Вот такая редкость ко мне в руки попала. И смотрит влюблёнными глазами. Да на такое чудо, да ещё и вменяемое, я сам такими глазами смотреть буду!

Мы с Артёмием, как раз, обсуждали разные случаи из области разорения бортных деревьев.

В «Русской Правде» прописаны три разных ставки виры в зависимости от нанесённого ущерба. Я по весне собираюсь поставить пасеку. И пытаюсь понять — как можно будет законодательные нормы, ежели вдруг что, применять к домашним пчёлам, а не к лесным.

Пчелиную семью в лесу я уже приглядел. Осталось найти пасечника и ульи сделать. Если я сделаю ульи сборные, из дощечек — они подпадут под понятие «бортное дерево»? Или нужно колоды из лесу тащить, вырубать в них дупла? Или как?

Глава 246

Вот тут и припёрся дед. И прямо с порога начал меня строить. Неизбывностью и безотлагательностью мечемахания. И напористо так, резвенько:

— Охрим! Подай бояричу меч. Вон тот, с Турова взятый. Ну-ка, Яша, покажи-ка отроку плешивому бой мечный.

Они что, охренели нахрен?!!! Яков вытаскивает их ножен свой полуторник, делает шаг и… рубит меня сверху вниз!!! Психи уелбантуренные! Идиоты! Вояки свихнувшиеся! Так же и убить можно! То, что у меня кое-какой «слив» с отпрыгом получился — так это чистая случайность!

— Аким!!! Сбрендил?! Уйми своего бешеного!

— Погодь, Яша. Так как, Ванечка, понял? Никакие твои умствования и в делах успешествования — гроша ломанного не стоят. Ты, как ныне есть — бестолочь малолетняя. Челядь тебя может и бояричем звать, а по сути — ты цыплёнок, петушок дворовый. Всяк прохожий тебя — цап, шейку — хряп, и в — суп. С потрошками. Потому бросай свою хрень всякую, да делай, что тебе мужи умудрённые велят.

— Кхе… Ну, цена любому богатырю — одна стрела. Ты-то, Аким Яныч, как сотник славных смоленских стрелков, про то хорошо знать должен. Да и в сече на всякого воина — сильнее найдётся. Ежели вдвоём. Однако же, боярич Иван от удара увернулся. Хоть ты и оружие негодное дал.

Артёмий — единственный решился вступиться за меня. Осторожно, с почтением, но осмелился возразить владетелю. Не вообще, по-бабьи: «ой, дитятю не пораньте, не оцарапайте!», а конкретно — на клинок у меня в руках кивает.

Очень интересно наблюдать: как Аким общается с моими людьми.

Чарджи он не замечает подчёркнуто. Из чего я делаю вывод: ханыч — единственный, кого Аким считает себе равным. Всем остальным указывает и выговаривает. Может и матом послать, и фыркнуть пренебрежительно, обозвать. И они это нормально принимают.

А вот встретился с Артёмием и… как-то осаживает свой гонор. Приглядывается-принюхивается.

Странно: Аким — лучник. Всех остальных воев считает вторым сортом. Но стал боярином — начал меня не лучному, а мечному бою учить. И, почему-то, не взрывается от возражений Артёмия.

— Артёмий, а почему ты говоришь, что Аким мне негожий меч дал? Меч как меч, вроде, нормальный.